Нежность.

Название: Нежность.
Автор: Dina)
Фэндом: Ориджиналы
Бета: Neline
Рейтинг: NC-21
Жанры: Слэш, Ангст, Драма, Психология.
Предупреждения: Насилие, POV
Размер: Мини.
Статус: закончен.

***

«Добро пожаловать!» - обычно говорят, когда вы приходите в гости.
«Рад тебя видеть», - вырывается по привычке, из-за нашего хорошего воспитания, что, в общем-то, не так уж плохо.
Но вы уверены, что рады меня видеть?
Возможно в вас всё так же говорит ваше псевдо-хорошее воспитание.
Но разве родители не говорили вам, что врать – плохо?
О, это, наверное, тот пункт, которым вы решили пренебречь.

Я захожу в эту далеко не опрятно-приятную комнату.
Здесь повсюду разбросаны старые нестираные вещи, сигареты, но это не романтика.
Жить в этой пыли навряд ли смогли бы хорошо воспитанные девочки и мальчики.
Эта глупая привычка открывать окна только во время дождя – хоть дождь в этом городе почти ежедневен – доведет его квартиру только до вздувшегося паркета.
- Добро пожаловать, – говорит он, как учили его родители. На этом его вежливость начинается и заканчивается.
- Проходи.
Это сказано уже почти властно: так, как он привык со мной говорить.

Мир разбит на две части: на тех, кто подчиняется и тех, кому подчиняются.
Главное – не впасть в крайность.
Каждый из нас имеет право пару раз поменять свою роль, чтобы не загнуться от давления сверху или собственного самолюбия.
Я, увы, не успел поменяться с кем-нибудь.
Возможно, я просто не мог позволить кому-то другому испытывать всю ту боль, которая, по велению свыше, была дарована мне.
Быстрее натягивай маску неподвластности, находи новых знакомых и ставь себя выше окружающих, чтобы выбраться из разряда «подчиняющихся».
Может, тебе повезет и ты успеешь выбраться из этого дерьма безболезненно.

Когда всё это началось?
Может, в тот день, классе в десятом, когда меня отымели в задницу в школьном туалете?
Нет. Слишком поздно.
Может, обвиним во всем моих родителей? Знаете, ведь все наши страхи, все наши желания, всё-всё-всё закладывается в детстве.
Когда ты видишь как твои мама и папа, которые говорят тебе здороваться с соседями, чьих имен ты не знаешь, трахаются, суют языки друг другу в рот, а ты такой маленький и ничего не соображающий, думаешь, что они играют.
Ты на все соглашаешься, когда тебе тоже кто-нибудь предлагает поиграть.
Мне девятнадцать – это почти двадцать, а двадцать – это почти треть жизни.
Треть своей жизни я был жертвой.
Каждый день слушая, как родители трахаются, потому что у них уже десять лет как счастливый брак. Когда в садике, в школе, в компании тебя почему-то больше всех бьют.
Ты попадаешь под горячую руку раз и два.
Но на третий раз ты решаешь, что надо что-то менять.
Давай посмотрим на это с другой стороны: люди отдают тебе свой гнев.
Гнев – это тоже чувство. Такое же, как ваша злосчастная любовь.
Перемешай карты. Встань на голову. Посмотри в зеркало.
Мир меняется, но, по сути, остается таким же.
Правильная расстановка приоритетов – вот и все.
Правильное постановление себя, своей жертвенности, болезненности.
Ты – жертва.
Повторяй это каждый день около зеркала.
Сначала ты будешь рыдать – все рыдают.
Но потом ты привыкнешь. Потом ты поймешь, что это – твоя социальная роль, как у других быть главой класса и отмечать отсутствующих в начале урока.
Твоя роль – быть разрядкой.

Он больше не собирается говорить мне что-то нарочито-вежливым тоном. Лишь стряхивает с простыни на пол крошки, хотя крошки – это такая мелочь на фоне той грязи, которой мы собираемся заниматься.
Он эгоистичен. Он всю свою жизнь подчинял. Ошибочно думать, что таким везет больше. Задыхаться от любви к себе, к своему отражению, просыпаться от отвращения к обществу и совершенно не понимать, как какие-то люди могут иметь к тебе претензии… Сомнительное удовольствие.
Он самовлюблен, воспитан, властен, но живет в этой грязной конуре и приводит меня к себе.
Таких, как он, обычно ранит, если кто-то вдруг посмеет усомнится в их исключительности.
Так что, привет-привет, мы нужны друг другу.
Он самоутверждается всю жизнь с помощью таких как я. Он тоже крайность.
Я питаюсь его гневом, презрением, отвращением ко мне.
Он избивает меня с этой дурацкой садисткой улыбкой, искренне считая, что я терплю каждый удар из-за того, что именно его руки меня касаются.
Какая гадость.

Меня спасает взгляд. Я похож на олененка Бемби, на глазах которого убили маму и который, кажется, никогда не перестанет плакать.
Моя выбеленная кожа впитывает в себе удары и покрывается фиолетово-желтыми синяками. Мои губы легко трескаются от укусов, а голос паршиво-звонкий, отчего всем кажется, что я вечно вскрикиваю.
Я вам отвратителен. Я – самая настоящая жертва. Вы смотрите на меня и разрываетесь от желания побыстрее прикончить, ибо такое не должно существовать.
Слабое, ничтожное.
Эволюция подразумевает торжество сильньых.
Но вы забываете, что эволюцией была создана приспособленность.
Когда вы кого-то бьете, обязательно проверьте, не нравится ли жертве это.
Вдруг вас обвили вокруг пальца?
Вдруг ваша ненависть принесла не боль, а удовольствие?

Он резко дергает меня за руку, кидает на постель, я стукаюсь головой о стену.
Я лежу тихо, он стягивает с меня одежду: неаккуратно, царапая кожу и невероятно возбуждаясь от вида загнанной в угол жертвы.

Единственный недостаток моей безупречной тактики – иногда просто невозможно сдержать собственное удовольствие. Иногда мне становится слишком хорошо, и я выхожу из образа избитого мальчика и начинаю издавать протяжно-сладостные стоны, а не крики ужаса.
Главное – вовремя прийти в себя. Контроль над собой в такие моменты сложен, но всё-таки возможен.

Никакому мучителю не понравится, если его жертва тоже начнет получать удовольствие.
- Ну, давай же! Хватит валяться!
Он разворачивает меня на спину, расстегивает ширинку и встает на колени перед моим лицом.
Он стоит передо мной на коленях – так, может, наши роли всё же противоположны?

Стыд – одна из составляющих секса. Но, к сожалению, он пропадает очень быстро: стоит только пару раз пораздвигать ноги. Трепет уходит, остается лишь скука.
Этот мальчик не испытывает никакого стыда, когда своим членом упирается мне в лицо.
Он рукой грубо открывает мне рот, пропихивает член глубоко внутрь.
Я люблю этих самовлюбленных подонков из-за неожиданности. Они делают то, что хотят делать, но так быстро, резко и грубо, что тебе не остается ничего другого кроме как обхватит член покрепче губами и попытаться не блевануть от дерганных движений бедер.

В обычном сексе люди доверят друг другу, они думают: «да, черт возьми, он не сделает мне больно, а если закричу - остановится».
Здесь никто не питал друг к другу доверия, и это - подчинение, вынужденность, необратимость – подогревает.
Он может быть неаккуратным, и я нечаянно задохнусь от блевотины - мои крики никого не будут волновать. Он может перестараться и, бросив меня на кровать, пробить голову о твердость стен. Он может начать душить меня и не остановиться.
Но ведь так интересней.

- Открывай рот пошире!
На самом деле он и сам понимает, что я взял столько, насколько способна была пропустить инородный объект моя глотка, но элементы игры, все эти «тряпка, будь активней, раздвинь свой ноги» - тоже подогревают.
Зажмуриваюсь и вновь открываю глаза, смотря на него снизу вверх, и знаю, что в этот момент я – превосходная жертва, которую людям так нравится втаптывать в грязь.
А мне всего лишь нравится, когда долбят в рот так грубо, что немеет челюсть и устаёт язык, а я весь уже на исходе, и всё граничит с отвращением, – но от меня не отстанут, пока он не захочет.
Я обречен на удовольствие, хочу я этого или нет.

Он кончает мне в рот, я едва успеваю чуть дернуться в сторону, чтобы не сработали рвотные рефлексы, откидываюсь на стенку, пока он делает пару глотков затхлого воздуха.
- Эй, там! Не спать! Поднимайся.

Он уверен, что я влюблен в него. Я сказал ему пару сопливых фраз, расплываясь в ничтожную лужу, когда заметил в нём повадки истинного садиста.
Мне нужны были такие – наплевавшие на чужие чувства, ощущения.
Мне нужны были монстры, позволяющие себе издеваться над признавшимися им в любви мальчиками.
Ещё они очень любят орать «я не гей, просто ты так похож на девчонку, что тебя просто невозможно не трахнуть», но он несколько отличается от всех прочих.
Мне даже начинает казаться, что он близок к разгадке моей тайны.
Но тогда вся игра теряет свой шарм.

Я приподнимаюсь без рубашки и с расстегнутыми ранее брюками, он разворачивает меня спиной к себе. Комнату наполняет какой-то включенный им рок, очевидно, добавляющий картинности этой сцене.
Он заламывает мне руки за спину. Не просто вытянутые, а согнутые в локтях, так, что у меня начинает трещать во всех костях и сводить спину.
Я вскрикиваю от боли, и этот крик – не выдумка.
Мне больно.
Я чувствую, как боль распространяется по вывернутым рукам, натянутым мышцам, как тянущее ощущение проходит сквозь всё тело, ударяет импульсом в голову; всё тело просит остановиться.
Разум наслаждается.
По тонкой коже скользит металл. Не какое-то розовое говно, чтобы уменьшить трение и рычажок, с помощью которого легко открыть орудие пытки.
Так не интересно. Все это понимают.
Он застегивает наручники на ключ, а позже ещё несколько раз обдумывает, расстегивать ли их.
В конце концов, я связанный, я – жертва.
Пункт «я - наслаждаюсь» должен быть известен только мне.
Он любознательный и решает испробовать все ракурсы, чтобы насладиться всеми ракурсами моей съежившейся от страха костлявой фигуры. Он не упускает возможности кинуть пару фраз о моей несостоятельности и униженности. Он настолько разгорячился, что я уже чувствую, как по ягодицам стекает смазка, а его руки отчаянно-сильно впиваются в мою поясницу.
Мы с ним встречаемся два раза в неделю. Не знаю, есть ли у него ещё кто-то, но мне определенно нравится этот парень. Он настолько меня ненавидит, впрочем, как и всё слабее него, что во время секса пышет такой яростью, энергией и силой, что у меня кружится голова.
На самом деле есть штамповая мысль о том, что пару должны составлять сильный и слабый, иначе не получается. Так вот. Я с этим полностью согласен.

*

В ресторанчике, в котором я обычно обедал, было до странного пусто. Я с наслаждением вливал в себя ложку за ложкой какой-то суп и радовался, что эта пища не приносит боли моему изорванному рту.
Тишина и скука, от которых мне хотелось поговорить с кем-то незнакомым, хотя понятие «незнакомый» в моем мире лишь относительно: для меня все были незнакомцами. Единственные люди, с которыми я встречался больше одного раза, – особо извращенные мальчики, которым я пришелся по вкусу.
Называть их друзьями смешно.
Боль вне секса не казалась мне такой привлекательной, но это была своеобразная плата за полученное наслаждение: все эти синяки, царапины, горящий рот, браслеты стертой кожи на руках.
Я натягивал на себя черные вещи, я носил траур по прошедшему удовольствию, я оставался с болью один на один и мне мучительно необходим был партнер, готовый надавить на свежие синяки.

Здесь было пусто и скучно, и я обводил взглядом двух-трех посетителей, про себя отмечая всю парадоксальность этого мира: кто-то пришел сюда на ланч, отпросившись с работы, кто-то забрел от нечего делать в выходной, кто-то гулял с милой девушкой и решил зайти на чашку кофе.
Среди этой бледно-розовой человеческой массы я один сидел здесь из-за того что не мог приготовить себе что-нибудь жидкое, что не пришлось бы жевать и долго держать в своем окровавленном рте.

Мой взгляд остановился на милой девочке, сидящей неподалеку, точнее, она настолько потрясенно и вместе с тем очарованно смотрела на меня, что я не мог оставить ее без внимания.
Прикончив остатки моей скудной пищи, я подошел к ней, сказал «привет» и сел напротив.

Она была совсем еще девочкой, стеснительной и очаровательной, такой, что я не мог сдержать усмешку.
Ничтожество для сильных, я был исполнением желания для слабых.
Она была абсолютно обычной, я бы даже сказал вопиюще обычной, и прекрасно это осознавала, не пытаясь даже на секунду возомнить себя маленькой королевой и привередливо дернуть плечом, когда ей что-то не нравится. Пожизненно смирная и посмертно всеми забытая. Говорить с ней было легко, если не считать того, как редко она позволяла себе вставить хоть одно слово.
- Откуда у тебя все это?..
Она говорила, запинаясь, смущаясь и непременно заливаясь краской, что меня ужасно забавило.
- Так, ничего. Я неаккуратный.
Я улыбнулся, она покраснела в сотый раз. Это было трогательно.
Для кого-то я еще был человеком.

Мы попрощались через полтора часа и я, такой подлец, не взял номер ее телефона, и на лицо девушки тут же упала тень. Дело было не в ней и её абсолютной серости, а во мне и моем навязчивом желании окунуться с головой в смесь боли и удовольствия, унижения и неизменной игры; туда, куда ей определенно нет дороги.

*

Парень, к которому я направлялся, сам меня нашел. Выследил в толпе, узнал, понял, раскрыл и ледяным тоном назначил встречу. Мне понравилась его настойчивость, и я с нетерпением ждал продолжения.
Дом выглядел дорогим и необжитым, его квартира, напротив, казалась слишком старой и ветхой, пустой, но все равно грязной. Грязной по-одинокому, как у человека, к которому никто не заходит.
Он был высокий и сильный, отстраненный, задумчивый, достаточно привлекательный, но особенно влекущий своими деталями: проступающими сквозь свитер лопатками, короткими волосами на затылке, по которым хотелось провести рукой.
Он мне нравился.
Мы не позволяли себе чего-то, кроме молчания. Я сидел на стуле в одном конце комнаты, а он около окна что-то искал, не обращая на меня внимания.
Так проходили минуты, и я чувствовал, как мне неудобно, хотя ничего толком и не происходило; это угнетало, молчание давило, создавалось ощущение не просто безразличия, речь шла о полном игнорировании твоего существования.
Я решился нарушить тишину кашлем и тут же в меня впились тяжелым, безразлично-злым взглядом сине-черных глаз.
Я опешил, и несколько секунд мне потребовалось, чтобы отойти от тяжести, навалившейся на плечи от его взгляда. Я поймал себя на мысли, что уже не играл в слабость, я был по-настоящему раздавлен этим парнем.
Тянулись минуты, и с каждой из них мне все больше хотелось уйти, но наконец все закончилось. Он сел на кровать в метре от меня.
- Думаю, можно начать.
Я неуверенно кивнул; от его взгляда становилось все хуже и хуже, он рассматривал меня, но рассматривал не как хищник, - с интересом, любопытством, несдержанным желанием, - а равнодушно, устало. Так, будто я был навязчивостью, а он уговаривал себя оттрахать меня.

- Разденься.
Я вздрогнул. Слишком холодно, окно открыто, и его взгляд обжигает льдом.
- Ну.
Я поспешно кивнул и стянул с себя все, тут же покрывшись мурашками. Он продолжал сидеть на кровати, а я снова не мог найти себе места. Сесть обратно на стул было полной чушью, но, кажется, он не собирался привлекать меня к себе.

Черт.

- Можешь помочь себе руками.
Я закусил губу – идеальный образ жертвы. В голове же я пытался представить что-то приятное, что-то возбуждающее, чтобы покончить с этим быстрее.
Ничего не выходило.
Он смотрел на меня, унизительно смотрел с безразличием, будто я был последним ничтожеством, будто я вызывал отвращение, с которым он безуспешно боролся.
Я прикоснулся к себе, и от этого он начал смотреть только пристальней, но не теплее.
Я не чувствовал ничего; запутавшись, я посмотрел вниз, желая убедиться, трогаю ли я действительно себя, но от этой картины абсолютно бесчувственного члена и моей руки, отчаянно его надрачивающей, к горлу подступило отвращение. А он продолжал смотреть на это, и его безразличие казалось еще более ощутимым.

Я был полным убожеством, выполняя его простейшую просьбу; мне хотелось спрятаться от его взгляда, собрать свои вещи и уйти отсюда немедленно, но вместо этого я продолжал дрочить, и, казалось, от каждого моего движения возбуждение становилось все меньше и меньше.

- Ну же, - шепнул я.

А он продолжал сидеть и даже начинал злиться на мою бездарность, и от этого становилось еще хуже.
В атмосфере стыда и неудобства, холода и скованности я не мог представить себе что-то хоть на каплю приятное.

В дерганных движениях и моей наготе проходили минуты, но ничего не получалось. Он продолжал смотреть, и от его взгляда я лишь сбивался. Наконец я добился чего-то похожего на стояк и беспомощно взглянул на него.

- Смотреть на твои потуги было не очень приятно.

Я зажегся стыдом и злостью, разрываясь между двумя этими противоречивыми чувствами.

Если бы не твой долбанный взгляд, все было бы быстрее.

Но из нас двоих прав был, конечно, он, и дело не в ролях. Я выглядел убогим, и это было не напускным, это было самым что ни на есть настоящим, и мне хотелось сделать все, чтобы почувствовать себя человеком, перестать дрожать от стыда и неудобства.
Хотелось сделать хоть что-то, но я не мог ничего, от каждой секунды становясь лишь более жалким в своей наготе и беспомощности.

Он расстегнул ширинку, и я тут же упал перед ним на колени. Он был абсолютно не возбужден. В лицо мне ударил стыд; дрожа, я не мог вдохнуть полной грудью, не мог успокоиться.
Я взял в рот его член, почувствовав всю отвратительность мужской невозбужденной плоти. Я старался двигать языком как можно быстрее, но разодранные изнутри щеки и горящие болью губы заставляли быть медленным и аккуратным. Было больно, но в этот раз боль не приносила удовольствия.
Он развалился на диване и ждал, ждал реакции своего тела, я ждал этого гораздо сильнее.
Но ничего не было.
Я, злясь, взял член в рот по самое основание и, наплевав на боль, пытался вызвать возбуждение у этого ублюдка, то медленно, то быстро, резко, кусая, облизывая, делая все, что в моих силах.
В какой-то момент я начал стонать от боли и сам того не заметил. Тогда он взял меня за подбородок и притянул к себе.
- Открой рот.
Я беспомощно повиновался, а он долго рассматривал губы, проводя по уголкам пальцами, из-за чего я морщился.
Холодная усмешка тронула его губы, но лишь на секунду.
- Продолжай.
Он с силой надавил мне на голову, приближая лицо к своему вялому члену. Я нервно сглотнул и почувствовал горечь, но не от крови, постоянно наполнявшей мой рот своим густо-металлическим вкусом, а от секундного, но все же разочарования.
Возможно, впервые я нуждался в человеческом понимании, впервые мне было необходимо внимание такого человека, как он. Я был уставшим и вымотанным, мне было больно и тошно от себя и от его члена, и я ждал конца, очень ждал и, видимо, какая-то часть моего сознания, будто и не моя вовсе, надеялась.
Мне казалось, что его внимательный взгляд лишь отчасти безразличен: я видел его вдумчивость и невольно связывал это с милосердием. Пониманием. Жалостью.
Но это оказалось не более, чем моей пустой фантазией, отголоском прошлого, подсознательного; мыслью, которую я не позволял себе в течение всех этих лет, потому что, как и ожидалось, подобное не приносит ничего, кроме разочарования.
Минуты шли, я все еще не чувствовал ни малейшей реакции его тела. Я жмурился, уставая; все чаще комнату наполнял мой кашель - гортанный звук того, насколько я старался. На одно мгновение я отстранился, чтобы отдышаться, и он коснулся рукой моих волос. Меня пронзило теплым током чувства внимания, но то, что я принял за нежность, оказалось лишь грубым жестом для того, чтобы я не отвлекался. С глухим рычанием я принялся за работу, и лишь когда лицо вспыхнуло от слез, понял, что дошел до предела, и у меня не осталось никаких сил, чтобы выдержать это еще хоть мгновение.
Возможно, между нами все-таки была какая-то связь, а, может, причина лишь в том, что ему это все надоело, но лаконичным «довольно, пожалуй» он оттолкнул меня от себя.
Я быстрым движением вытер слезы, как бы между прочим, и опять оказался перед каменной стеной его невнимания ко мне – он уже подошел к окну с сигаретой и что-то там задумчиво высматривал.
Была полная тишина, опять, и мне уже не хватало звуков безвкусной музыки или самовлюбленных фраз, заставляющих двигаться быстрее. Сегодня все было совершенно не так, как было все предыдущие пять лет.
Я не решался одеться, боялся сдвинуться с места и опять ждал его и надеялся на хоть какую-нибудь реакцию.
Он медленно курил, а когда закончил, начал рыться в своих вещах. Он сунул мне в руки деньги и, не сказав ни слова, ушел в другую комнату.

*

Я блевал уже в четвертый раз, но тошнота не проходила, и, стоило мне выйти из туалета, - я тут же бежал обратно.
Я блевал, чистил зубы, а после смазывал всю полость рта заживляющей мазью. Мне хотелось есть; я заходил на кухню с намерением сожрать все, что угодно, но, почувствовав запах колбасы и сыра из открытого холодильника, тошнота возвращалась. Так продолжалось раз за разом, а я абсурдно повторял ту же схему до тех пор, пока от безысходности не свернулся калачикам на полу возле унитаза, не в силах подняться и снова почистить зубы.
Рвота застряла в горле, я пытался проглотить её, и от этого мне хотелось блевать еще больше. Я валялся на полу и рыдал, потому что это было единственным, на что я еще был способен.
Я внезапно вспомнил, почему решил жить именно так и вспомнил, как в юности часто плакал и так же часто блевал от переизбытка чувств. Виной воспоминаний был этот чертов импотент и то, что я сначала принял за нежность.
Испытывал ли я когда-нибудь нежность, и что я вообще знаю об этом чувстве? Это казалось каким-то совершенно инородным незнакомым мне словом, не вписывающимся в мою реальность.
Но я ощущал её и в какой-то момент действительно подумал, что кто-то может питать её ко мне.
Я снова зажал рот рукой, но внутри уже совершенно ничего не осталось, и лишь хрипы и рыдания вырывались из моей глотки.

Мой мир был идеально выстроенной иллюзией, где я успешно подменил понятие «любовь» на «боль». Несмотря на то, что якобы есть какие-то законы, каждый сам придумывает их для себя. Мой мир был вымеренной стратегией, самой лучшей выдумкой, работавшей как часы до сих пор. Мой мир развалился из-за такой мелочи, что самому невольно становилось смешно – из-за нежности. Случайное движение этого человека переломало все выстроенные у меня внутри схемы, все отработанные модели поведения и воскресило то, что мучительно было убито.
И я вспомнил все. Вспомнил то прошлое, где были люди, которые не были незнакомцами, девочек и мальчиков, до которых мне хотелось дотрагиваться, вспомнил нежность, которую чувствовал от их взгляда, вспомнил счастье, которым оказались самые обычные вещи. Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил.

Это было настолько давно, что лица тех людей почти стерлись из памяти, и я вспоминаю их только по сковывающей все внутренности горечи – горечи утерянной радости.
Мне оставалось только рыдать – громко, так, что реальность уже не казалась реальной, и все было в дымке, а я сам был лишь комком нервов, непрекращающимся резким движением, пронзительным криком, одной большой болью.

Когда лет в четырнадцать я подумал, что мир – это бесконечный поток боли, которую ты вынужден чувствовать, я проявил удивительную проницательность. Я постарался адаптироваться и сделал физическую боль своим единственным чувством. Только теперь я могу оценить, насколько мудрой на самом деле была эта стратегия: принимать безразличие за внимание, принимать боль с радостью, а от людей брать только секс.
Я позволял насиловать себя, чтобы хоть на секунду, на мгновение, почувствовать близость другого человека. Ведь этого вполне достаточно, чтобы продолжать жить.

Я корчился на полу, кашлял и пытался отхаркнуть застрявшую в носоглотке смесь блевотины и соплей, а сам представлял, как жалок со стороны, и от этого хотелось рыдать только сильнее.
Я выставлял себя даже в собственных мыслях бесчувственным, встречаясь с десятками людей и с каждым из них стараясь не оставить даже маленького кусочка своей души. Я не отдавал ничего, кроме тела и не просил так же ничего, кроме удовольствия. Я был одинок и боялся этого одиночества так же сильно, как и возможности его потерять и найти кого-то, кто станет слишком большой частью меня. Я исключил себя из обычного мира, я выучил себя другим чувствам, я смог жить счастливым в одиночестве – на какое-то время, но все же смог.

Но теперь во мне не осталось ничего, кроме жалости к себе и отвращения к этой скорчившейся на полу в луже блевотины фигурке. Во мне не осталось ни капли фальши, и лишь одно лицо человека, в постоянном рыдании о своей жизни, было истинным.
Я рыдал по своему прошлому, тому самому прошлому, где не было ничего, кроме счастья, и не было ни единого повода, чтобы вот так разрываться от боли из-за единственного случайного прикосновения.

Через несколько часов беспокойного сна, прерывающегося то воспоминаниями, то новыми приступами, я неожиданно вспомнил про ту слишком простую девушку из кафе. В порыве я соскочил и, пожалуй, слишком быстро начал собираться.

*

На входе мне сказали «Добро пожаловать», но у меня не осталось сил на сарказм, чтобы говорить об их неискренности. Я нетерпеливо сел за столик и замер в мучительном ожидании, хотя знал, что не увижу её ни сегодня, ни завтра, никогда.

@темы: кинк, эротика, мини, ориджинал, психология, слеш, ангст, драма

---

Obsession. Глава 12.

Название: Obsession.
Автор: Dina)
Бета: Харуко.
Жанр: эротика, ангст, философия, повседневность.
Тип: слеш, фэмслеш.
Персонажи: Саске/Наруто, Сасори/Дейдара, Ино/Суйгецу, Карин, Орочимару/Суйгецу, Нэджи/Ино, Сакура/Саске.
Дисклаймер: М. Кишимото.
Предупреждения: кинк, гомосексуалы на каждом углу, фетишизм.
Размер: миди.
Рейтинг: NC-17.
Статус: в процессе.
Содержание:Дети умирают и становятся взрослыми. Любовники умирают и превращаются в «ты» и «я».
От автора: Продолжение будет появляться по мере того, насколько успешной будет борьба автора с окончанием школы.

Глава 12

D.

Я опять не решался войти – долго смотрел на здание и пытался осознать, что где-то там действительно есть ты.
Желание видеть тебя – разве это не ошибка с самого начала?
Я не узнаю этого, пока не уверюсь, что твоё лицо не постарело слишком сильно.

Найти твоего адвоката и попросить его о встрече оказалось не так уж и трудно. Он сказал, что ты знаешь о моем вмешательстве в это дело. А потом представил меня одному из надзирателей как своего помощника и мне разрешили получасовой разговор через стекло.
Я не успел толком собраться с мыслями, когда меня позвали в длинный коридор, разделённый на маленькие кабинки.
Каждый шаг прибавлял мне страха и неуверенности. Ты был… так близко. В паре шагов от меня. Ещё чуть-чуть – и я увижу тебя вблизи.
Мы были одни, если не считать какой-то пары в конце коридора, не имеющей до нас дела. Мы с тобой сидели друг напротив друга, и я мог рассмотреть каждую черту твоего лица. Я мог видеть, что ты – всё тот же. И оранжевый костюм не скроет твоих сильных рук, и остриженные волосы, я уверен, такие же мягкие на ощупь. В твоих зеленых глазах играет огонек из-за оранжевой формы и моё отражение.
Ты улыбаешься, как раньше, а я начинаю задыхаться.
Верхний жесткий свет портит цвет твоего лица, ты выглядишь чуть болезненно. На секунду мне кажется, что стекло недостаточно толстое и его можно пробить. Я сжимаю кулаки, а ты продолжаешь улыбаться и киваешь на трубку у себя в руках.
Я поспешно беру этот глупый телефон со своей стороны и даже могу слышать, как воздух вырывается из твоего рта во время усмешки.
Я сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться прямо в эту секунду и не заорать: «Какого хрена вы его сюда запихали?!»
А ты, так же мягко, как раньше, произносишь:
- Давно не виделись, Дей.
Твой тон чуть грубее, но интонация все та же.
«Давно не виделись, Дей».
Как глупо! Мы не виделись не «давно», мы не виделись вечность. Твоего Дея больше нет и нас больше нет, а ты так спокоен, будто ничего и не произошло. Будто ты не взаперти.
Я впиваюсь в тебя взглядом, вспоминаю-вспоминаю.
Вспоминаю.
Задыхаюсь.
Ты даешь мне пару минут тишины, чтобы я пришел в себя.
Но во мне так душно, слишком много воспоминаний, окутывающих меня со всех сторон, и вот уже ты – не ты настоящий, а ты прошлый, обнимающий меня, прижимающий к себе меня, маленького мальчика.
Ты, любивший меня. Ты – теплый и приятный.
Ты – сумасшедший.
Ты. Ты. Ты.
- Не думал, что мы встретимся с тобой при таких обстоятельствах.
Я вздрагиваю от неожиданности, но время не ждет, и тебе дорога каждая секунда моего оцепенения. Своим спокойным, вымеренным до слога голосом ты вселяешь доверие.
Как раньше.
- Рей, я хочу знать, что случилось.
Ты улыбаешься, пожимаешь плечами, ненавязчиво проводишь руками по закрученному телефонному проводу. Ты здесь. Ты – настоящий.
Я прилагаю невыносимо много усилий, чтобы слушать тебя и понимать.
Ты говоришь, что все это – случайность. Что у тебя был очередной несовершеннолетний любовник, и вы с ним расстались. И он, капризный, выставил тебя педофилом. Что ты бы, конечно, выпутался, но факт остается фактом – он молодой, а ты непозволительно старый.
- Так бывает, Дей. Если думать о том, что моя жизнь перечеркнута, то можно прямо сейчас повеситься на этом шнуре.
«Дей».
Как меня ранит собственное имя. Как оно интимно на твоих губах, с какой любовью ты его произносишь.
Я должен тебя ненавидеть, не так ли? Ты сделал мне больно, много раз больно, физически, душевно, психически.
По-разному, ты изощрялся в пытках над моей жалкой душонкой.
Но ты, Рей, ты – все. И без тебя не было бы ничего.
Поэтому, пожалуйста, смотри на меня, произноси моё имя, люби меня эти жалкие полчаса своей оставшейся жизни.
- Все хорошо, Дей.
- Не надо.
- Дей.
- Тише.
- Успокойся.
Я плакал, переполняясь от каждого раза, когда ты называл меня по имени. Я плакал, закрывая лицо руками, как в детстве, боясь, что ты осудишь.
Я плакал, и всё, что ты мог сделать, – это нашептывать мне смутные утешения через стекло.

*

Он растерял свое мальчишество и превратился в мужчину. Забавно, а я ведь никогда не видел, кем становятся мои мальчики, когда вырастают.
Дейдара, испитый чужими губами, производящий сильное впечатление своей гибкой фигурой и длинными, пропитанными солнцем волосами, был отмечен следами верной, привязанной к хозяину собаки.
Но все собаки помнят первых хозяев, поэтому что-то определенно щелкнуло во мне, когда он уходил и весь-весь дрожал.
- Дети умирают и становятся взрослыми. Любовники умирают и превращаются в «ты» и «я».
Адвокат, сидящий напротив, с которым у меня была назначена встреча, странно посмотрел в мою сторону.
Но мне было плевать. Я был за стеклом, за решеткой, человек из другого мира, имеющий право, теперь уж точно не задумываясь, произносить любую очередную мысль, на секунду промелькнувшую в моей голове.
Дейдара был прелестным мальчиком и вырос в прекрасного мужчину. Что-то отеческое пробуждалось в моём сердце и лишь тонкий, едва различимый привкус разочарования портил оттенок картины. Часть меня жалела, что нет больше этих изящных, мальчишеских ног, хрупких ключиц и мягких, плавных черт лица. Все это ушло с годами, но я чувствовал, чувствовал, как с языка и пальцев все еще не стерты контуры его тела.
- Рен.
Я вырвался из-под накативших воспоминаний.
Парочка организационных вопросов – и на ближайшие десять лет никто не будет мешать мне вспоминать, вспоминать и ещё раз вспоминать его прекрасный юный образ.
- Меня волнует только одна вещь. Я даже не буду спрашивать, кто впутал его в это дело. Только одна вещь. Сколько стоит не допустить его до суда?
Мой адвокат, кажется, пора было бы уже запомнить, как его зовут, но, в общем-то, плевать, он усмехнулся и сделал пометку в своем блокноте.
- Я подумаю, что можно сделать с этим.
Читай: мне нужно некоторое время, чтобы прописать то безумное количество нулей, что я заберу у тебя, ведь твоя жизнь теперь бессмысленна.
- Очень на тебя надеюсь.
На самом деле он – настоящая мразь. Высокооплачиваемая мразь. Но едва ли ещё кто-то смог бы по максимуму облегчить мое положение здесь.
Каждый выживает, как может, ведь так?
Он с помощью таких, как я. Я – с помощью мальчиков, моих милых, наивных мальчиков.
- Можно закурить?
Адвокат, не отрываясь от бумаг, кивает. Я с минуту кручу в руках сигарету, а потом жадно затягиваюсь.
Когда ты был маленьким, ты часто раскуривал мне сигареты. Я выхватывал их из твоих по-детски хрупких бледных пальцев. Ночью, прижимаясь ко мне всем своим телом, ты вдыхал запах моей старой футболки и перепачканных краской волос и всегда, каждый раз говорил: «Я не забуду тебя, Рен, никогда не забуду».
Тогда нечего было забывать, ты был рядом, и я был вместе с тобой. Ты обнимал меня со спины, терялся пальцами в распущенных волосах, целовал в шею и постоянно повторял моё имя с той самой преданностью и любовью, что я не нашел больше ни в одном мальчике.
- Рен.
- Рен.
- Рен.
- Это, конечно, не мое дело, но зачем? Психов никто не ждет, но тот мальчишка – он простил бы тебе что угодно. Он бы принял тебя обратно. Но вместе этого ты ввязался в это дерьмо, а мне теперь пытаться тебя вытащить.
Я затушил сигарету о край стола – там было ещё две затяжки, но какая разница? Я едва-едва удержал в себе сарказм, смотря на адвоката исподлобья.
Мальчик, который принял бы меня обратно?
- Что сделано, то сделано. Мне плевать, сколько лет я буду гнить за решёткой. Десять или пятнадцать, а может, больше. Мне плевать. Мальчик меня не ждет, я сделал все, за что меня могли любить.
Он рассмеялся своим гадким смехом, от которого по лопаткам пробежался холод.
- А точнее – не сделал ничего. Изнасиловать пятнадцатилетнего мальчика, черт возьми, неужели это все, к чему ты стремился?
Заприте меня в комнате с толстыми стенами, чтобы я мог в кровь разбивать свои костяшки. Перестаньте лезть в мою чертову душу, там нет для вас места.
Оставьте меня на годы гнить в одиночестве.
Это мой выбор.
- Давай ты оставишь свои нотации для менее аморальных клиентов. И можно мне уже пройти в свою камеру?
Он махнул рукой, а я улыбнулся.
Впереди – тысяча ночей, там я уйду в абстракцию, и прошлое с будущим перемешаются. Там будешь ты, и я буду целовать твои руки, а ты будешь постоянно повторять моё имя. Там ты никогда не повзрослеешь, там ты навсегда останешься моим маленьким мальчиком.

*

С утра просыпаться и долго смотреть на того, кто лежит рядом. Единственный мальчик, чьи черты пробуждают во мне что-то светлое, что-то, казалось бы, стертое и давным-давно выброшенное из жизни.
Впиваться в него взглядом всегда, каждую секунду, выпивать из него плавность линий, солнечность, пухлость губ, обкусанных, истерзанных от того, насколько мы вчера были пьяны. Чувствовать, что он – человек. Что он – живой. Что он – умеет чувствовать.
Что он – выше меня на голову в своих ощущениях, что краски на его картинах ярче, завидовать ему в чем-то, но пронзительно молчать.
Никто не должен знать о твоих маленьких слабостях, Учиха Саске.
Я встаю аккуратно, чтобы не разбудить его, взбираюсь на подоконник и вдыхаю прелую свежесть осени, а потом сигареты одна за одной, чтобы довести пальцы до дрожи и не терять ощущений.
Чувств.
Я так много чувствовал в прошлой жизни, а потом все перегорело и не стало восхищения женским телом, приятной дрожи возбуждения, ломкости мыслей, сбитых алкоголем.
Ничего не стало, во мне все умерло, задохнулось в тот момент, когда «мы» потерялись.
И теперь так странно, до сладостного больно снова начинать что-то чувствовать.
В глазах каждого мальчика прячется страх и неуверенность, сверху прикрытые дерзостью, деланной надменностью, а внутри скрывается невыносимое желание. Каждый мальчик так быстро забывал о свои принципах, морали и девушках, обещаниях и боли, когда попадал в мои объятия. Все они становились дешевыми, неинтересными, жалкими, вопрошающими о любви.
Так часто они стонали, заботясь о себе, упиваясь собой, гордясь собой за то, что добились меня. Так часто они таяли, превращаясь в терпкий, надоедливый сахар и никто из них не говорил: «Я хочу тебя к себе, целовать и не спускать взгляда, впиваться в твою кожу и чувствовать, что ты – человек».
Они говорили только: «Саске, когда мы встретимся снова? Саске, а ты меня любишь? Саске, почему ты такой холодный, поцелуй меня и не отворачивайся, когда я пытаюсь с тобой поговорить!»
Пустой треп. Ничего не значащие признания. Они понятия не имели, что значит «любить». Все были животными, голодными и обезумившими, растерявшими всякую возможность думать в тупом желании отдаваться, но не чтобы порадовать меня, а потому что все, что они могли – это отдаваться.
Хорошо или плохо, полностью или наполовину, но каждый из них мнил себя жертвой, а меня – жестоким обманщиком, использовавшим их. Они не понимали своего главного желания – быть использованными. Униженными. Избитыми снаружи, потому что изнутри бить было нечего.
Наруто спасала невинность. Когда смотришь на него, то внутри неизменно просыпается уверенность – он человек. Он не самовлюбленная сука, он не тупая псина, он по-детски наивен, но в этом есть своя прелесть. От него веет теплом, он – дом, он – свет, не надо никуда бежать, Саске, ты наконец-то там, где должен быть.
Было забавно думать, что в барах можно найти тепло, но все же от надежды не избавиться так просто – каждый раз смотреть на людей и думать, что они Люди. Только думать и никак не показывать им этого, испытывать, иссушать, а потом разочарованно смотреть, как они убегают, испуганные, разбитые, ругающиеся матом и такие ничтожные, истеричные шлюхи, рыдающие мальчики.
В том прошлом, где бары все еще были синонимом «нас», такого не было. Но то было прошлое: холодное и невозвратимое, идеализированное под давлением времени.

*

Первый раз мы встретились в уныло-прекрасном доме на вечеринке богатых мам и пап, хвастающихся своими детьми.
Мы были красивыми, образованными, вечно занятыми. Все было выверено до непозволительной точности – то, какими мы должны были быть.
Говорят, что у красивых родителей не рождаются красивые дети. Глупость. Хотя, возможно, наши семьи были просто той самой концентрацией красоты, передающейся из поколения в поколение так, что эту правильность уже ничем нельзя было перебить.
Когда мы встретились, Ино была красива, но мало быть красивой среди красивых. Необходимо что-то большее.
Может, мы были так великолепны, потому что с самого детства верили в это, самообман постепенно превратился в реальность. У нас были расписания – почасовые перечни ненужных дел, которые мы должны были выполнить, чтобы стать достойными своих родителей. Да, быть достойными – вот чего от нас хотели. Мы должны были отдать себя на растерзание тем, кто лучше знает, кем мы должны быть.
Я слишком хорошо помню тот день: Ино стояла возле окна и улыбалась, потому что так надо. Мама познакомила нас, а я не мог отделаться от чувства угрозы. Я смотрел на Ино, и внутри просыпалось что-то тревожное, сопротивляющееся, инородное.
Мне не нравились эти чувства – мне хотелось отделаться от Ино как можно быстрее.
Но я улыбался, говорил с ней о нашем общем учителе живописи, спрашивал о её художественных предпочтениях.
Все то, что от меня хотели услышать.
Мама быстро ушла, и мы с Ино остались наедине. Её руки дрожали, хоть улыбка и не сходила с губ, но я сразу понял, что неясные предчувствия терзают не только меня. Мы невзлюбили друг друга с самого начала и, наверное, на этом стоило остановиться.
Потом художественная школа. Мы встречались четыре раза в неделю по четыре часа, встречались взглядами, потом говорили, потом вместе прогуливали, потом задерживались после. Слишком много времени вместе, определенно.
У меня все началось со скуки, у неё – с любви.
То, что она влюбилась, было слишком очевидно, как бы не старалась она это скрыть. По её внезапной застенчивости, слишком ярким улыбкам, её смущению. Первая любовь маленькой девочки всегда такая.
Её любовь строилась на том, что она никогда ничего не скажет, а я просто не спрошу. Хотя до сих пор иногда хочется задать вопрос: «Когда? В какой момент ты меня полюбила, Ино?»
Нам было пятнадцать. Я знал, что слишком много для неё значу, но успешно это игнорировал.
Ино была интересной. Возможно, виной этому тот самый учитель живописи, но мы действительно полюбили рисовать. Мы полюбили большие глянцевые развороты энциклопедий живописи и многочисленные галереи. Молчаливое знание – мы никогда не показывали окружающим, в чем мы разбираемся.
Хотя все было именно для этого – мы должны были показывать себя. Всегда. Каждому.
Свое якобы превосходство.
С Ино мы много говорили и много искали, были чересчур внимательны к окружающим и потом среди кучи богатеньких деток смогли найти еще парочку, так же страстно интересующихся искусством.
Ха-ха, никто не знал, что все так запутается.
Те странные предчувствия первой встречи вскоре забылись, а потом так же внезапно вспомнились через пару лет.
Когда меня спрашивают, верю ли я в судьбу, я чаще всего не отвечаю, потому что такие вопросы оттенены тривиальностью и скукой. Мало кто действительно понимает, насколько явственно к тебе прикасается Судьба, чтобы после этого посметь в неё не верить.
Мое первое впечатление от Сакуры – неплохо. Она казалась взрослее Ино, она была равнодушней.
Я поцеловал её, когда мы выходили из «Meds» подышать свежим воздухом. Я поцеловал её, потому что она казалась мне вполне неплохой. До сих пор не знаю, как Ино так быстро все поняла.
Сакура прижималась ко мне грудью, обвивала руки вокруг шеи. Она любила быть близко.
Она как бы в шутку кусала меня за шею при людях, а мне было и больно, и приятно. Она смеялась, я тушил возбуждение.
Все, что было «первым», но не стало «навсегда» неизменно вызывает в нас болезненную горечь. Все, что было действительно «нашим», потом приносит нам сокрытое в грудной клетке страдание.
Иногда я думаю: почему Сакура, а не Ино? Что в ней было лучше? Все было бы проще, если бы Ино была первой. Ей было бы проще.
Но она была такой маленькой, она была так катастрофические рядом, но не близко, а рядом-протяни-руку-она-никуда-не-уйдет.
Её любовь все испортила. Наверное, мне не нравилось, когда меня любят.
Она любила меня, и это нельзя было никуда спрятать – я постоянно чувствовал этот ее фанатизм. Её любовь была бы подарком для человека, который ответил бы ей взаимностью. Но я не мог дать ей чего-то полноценного. Я отталкивал её, и чем дольше это продолжалось, тем больше ответственности ложилось на мои плечи. Ответственности за её безответные чувства.
Я думал: «Может, пройдет? Лучше не трогать это, может, оно затихнет. Может, она как-нибудь сама справится и не придется устраивать никаких сцен».
Но сцена устроилась сама.
Мы были вчетвером – решили выпить, пока родители в разъездах. Был я и Сакура, а ещё Ино и Неджи. И все было бы вполне сносно, но «я и Сакура», Ино отдельно.
Мы слушали музыку, мы танцевали, мы в тот момент были не художниками, мы были просто людьми, старшеклассниками, оставшимися дома одни.
Сакура всегда говорила: «Давай не будем выставлять нас напоказ».
Я соглашался с ней, но все срывалось как-то само по себе, она была рядом, она садилась за мной и опрокидывала меня к себе на колени, она постоянно брала меня за руку, я любил целовать её вместо разговора, мне нравилось брать ее лицо в свои ладони, класть руки на её колени. Мы тогда были совсем юны и так аккуратно друг в друга влюблены, что до сих пор спазмы боли тревожат грудь при воспоминаниях.
Ино быстро опьянела от крепкого алкоголя. Её, хрупкую, придерживал Неджи. Всем все было ясно. Но я не с Ино. Она никак не могла с этим смириться.
Все имеет свою точку кипения, я не заметил, прогадал, не обратил внимания, как она аккуратно выбиралась из объятий Неджи.
Ино оказалась возле меня – такая пьяная и еще более беззащитная, чем раньше. Она уткнулась мне в грудь лицом – самое интимное, что могла позволит её трогательная любовь. Я гладил её по волосам, она была чем-то теплым и родным, пригревшимся у меня на груди. Я был усталым, наша маленькая вечеринка подходила к концу, и Ино была отличным её завершением.
Она глубоко дышала, я мог это чувствовать, и она могла чувствовать, как дышу я. А потом она начала дрожать и всхлипывать, она прерывисто хватала воздух губами и цеплялась пальцами за мою рубашку.
- Саске…
- Саске…
- Саске…
Она была чертовски пьяной и так же чертовски расстроенной. Хуже комбинации было не придумать.
- Почему ты меня не любишь, Саске?
Её сорванный голос резал уши, мне становилось не по себе. Вот она – моя ответственность. Она все же обрушилась на меня.
- Почему?! Саске? Почему?!
Она была истеричной и пьяной. Она была жалкой. Но я не мог оттолкнуть её, как ненужную вещь, я не мог дать ей какое-то вразумительное объяснение.
Так вышло, Ино.
Я ничего не мог.
Нам было шестнадцать. Она была безумно влюблена, а мне было её безумно жаль.
- Саске, поцелуешь меня?
Она перестала колотить меня по груди. В дверях стояли Сакура и Неджи, они молчаливо наблюдали за большой больной драмой.
- Ино.
Я смотрел в её заплаканное лицо, в её сияющие надеждой глаза, на её уже проступающие женские черты лица. Она кусала губы, она сжимала кулаки, она вся была издерганная своей истерикой, но сейчас замерла и смотрела на меня.
- Ино. Я думаю, тебе надо поспать.
Я аккуратно убрал её руки, впивающиеся в мои запястья, я старался не оборачиваться к ней спиной, держать контакт взглядом, пытался сделать что-то, чтобы ей не было больно.
Она истошно закричала, закрыв ладонями лицо. Она била руками и ногами, она постоянно повторяла: «За что? Почему? Почему мне так больно? Почему мне от тебя так больно?» Она задыхалась, потом снова продолжала кричать.
Я мгновенно протрезвел и в полной мере почувствовал собственный проигрыш. Собственную ошибку. Сакура пошла к Ино, пытаясь присутствием близкого человека сгладить смерть недоношенного чувства, произошедшую только что.
Но у Ино был один близкий человек – я.
Я вернулся на кухню к остаткам алкоголя и бездумно вылил в себя горький виски.
Я ждал, что сейчас войдет Неджи и изобьет меня до полусмерти, но двери не открывались, крики Ино становились тише.
В тот вечер я долго думал о том, что должен был сделать.
Вышвырнуть Ино из своей жизни, чтобы ей перестало быть больно? Бросить Сакуру и целовать Ино? Сделать вид, что ничего не было? Что я должен был сделать? Подарить Ино иллюзию любви и на большое чувство ответить жалкой эмоцией? Сделать вид, что люблю её? Обмануть?
Нет.
Моя бедная девочка Ино, я не мог сделать ей еще больней.
В большом и красивом доме мы провели остаток ночи по разным углам, пытаясь
привести в порядок воспаленные алкоголем мысли. Надо же, несколько бокалов – и вот все маски уже слетели, все роли перепутались, все чувства вскрыты, а сердца распороты.
С утра мы сделали вид, что это было не более, чем пьяная истерика. Мы посмеялись над какой-то удачной шуткой Сакуры, я обнял Ино, когда она уставилась в окно, и сказал ей что-то об импрессионистах.
Она дрожала. Я делал вид, что ничего не замечаю. Мы договорились на следующий день встретиться в «Meds».
Те годы, что прошли, доказали мне только одно: нет ничего хуже, чем момент, когда человек кричит, что ему больно, больно не снаружи, а внутри, а ты ничерта не можешь сделать.
Когда у Ино спрашивают едва не в шутку: «какой была твоя первая любовь?», она на секунду замолкает, а потом с привычной яркой жестикуляцией и бодростью в голосе рассказывает, что это, конечно же, Учиха, ведь он такой красивый, а она была такой дурочкой. А потом она начинает нарочито-воспитательным тоном:
- Вы только не вздумайте влюбиться в него, вам будет слишком больно от этого чувства, а он ничего не сможет с этим сделать.
И начинает смеяться так, что никто и не задумывается о том, что её слова могут оказаться правдой.

*

Наруто проснулся через несколько часов. Он подошел ко мне сзади, он провел руками по спине вверх, к шее, уткнулся подбородком в плечо и сказал, что я слишком много курю.
В каждом его движении начала проступать решительность, эгоистичная уверенность во власти.
Он забрался на подоконник, положил мне голову на колени.
- Значит, у тебя не было девушки, Наруто? А первая любовь у тебя была?
Он, даже не смущаясь, продолжал смотреть на меня, спокойствие одомашненного кота сквозило в его движениях.
- Нет. У меня не было серьезных отношений и тем более чувств.
Усмехнулся.
- Тогда я не понимаю, как ты так быстро оказался здесь.
Он пожал плечами, закрыл глаза.
- Наверное, я впервые решил рискнуть.
«Первый» - это всегда сложнее, чем «второй», «третий» или «сбился со счета». Первый – это всегда значит больше, чем могло бы значить.
Но у меня есть опыт быть «первым».

*

S.

Как бы громко не хлопали двери, невозможно так просто выбросить из жизни человека, ставшего твоим отражением. Я смотрел в зеркала, и мне было чуждо мое отражение. Оно не привлекало меня своим дьявольским обаянием, как то было раньше.
То, что было в зеркале, – всего лишь разбитый я.
Дейдара вернулся заплаканным, надтреснутым где-то в области сердца и уязвимо-жалким.
Я обнял его, он согнулся в спине и весь прильнул ко мне, и я был его опорой, несмотря на внушительную разницу в росте.Мне стало тепло. Впервые за последнее время мне стало тепло, живо по-настоящему, так, как должно быть.
Я довел Дейдару до кровати и бросился за чем-нибудь высокоградусным. Он сжался в беспомощный комок и уткнулся лицом в подушку, заглушив тем самым рыдания.
Ребенок, самый настоящий, не заслуживший такого отношения ребенок. Я почувствовал укол ревности и злости – слезы не по мне, страдания о другом человеке. Мне пришлось проглотить это, как приступ тошноты, потому что главное сейчас – это Дей.
Он залпом выпил виски и беспомощно сжал обкусанные и обожженные алкоголем губы. Тот парень не прикасался к нему, но почему-то Дей словно весь был олапан чужими пальцами, усеян синяками, избит точными движениями. Тело омыло возбуждением. Опять пришлось глотать собственные чувства и пытаться мыслить трезво.
Но все-таки что-то было в нем: таком уязвимом, пропитанным болью душевной и физической.
- Черт бы тебя побрал, Дейдара…
Я уложил его к себе на колени и крепко сжал его ладонь. Он весь дрожал, иногда метался в судороге, а лицо искажал уже немой крик.
- Дей…
Он беспомощно закусывал губы, пытаясь меня слушать.
- Теперь тебя люблю я. И обещаю, тебе никогда не будет так больно.
Он улыбнулся и тут же зарыдал опять – непередаваемое сочетание малой части того, что он испытывал сейчас.
Я смотрел на него сверху вниз, но не потому что он был хуже меня.
Просто сейчас я хотел стать для Дея какой-нибудь путеводной звездой, спасательным кругом, каменной стеной, теплым костром и еще кучей всего, что могло бы хоть на секунду преуменьшить его боль.
Я был почти уверен, что Дейдаре сейчас хочется орать признания не мне и выплевывать личные сцены из своего прошлого, поделиться со всем миром своей болью, но он сдерживался и просто плакал, без всяких слов, не давая мне и минуты почувствовать себя замененным. Придя в себя, он замолчал, пронзительной показалась эта тишина. Дейдара приподнялся и обнял меня за шею, слишком крепко, нет, крепче, чем обнимал когда-либо. Прижался ко мне всем телом, отдал мне всего себя и главное – всю свою любовь. Отдал её так спокойно и аккуратно, как передают в чужие руки самое ценное. Он обнял меня и сидел так, не отрываясь. А я обнимал его в ответ и чувствовал, как с каждой секундой внутри все переворачивается, а у него, очевидно, расставляется по своим местам.
Я хочу пронести эти чувства через всю жизнь, потому что нет ничего лучше, чем твои объятия.

@темы: Сакура, Ино, Дейдара, Сасори, фэмслеш, философия, повседневность, кинк, эротика, миди, психология, гет, Наруто, романтика, Саске, Карин, слеш, фанфики по "Naruto", Суйгецу, Орочимару, ангст, драма

---

Пионы.

Название: Пионы.
Автор: Dina)
Бета:
Фэндом: Американская история ужасов.
Пейринг: Тейт/Вайлет.
Ретинг: Pg-13.
Размер: мини.
Статус: закончен.
Дисклаймер: Отказываюсь от прав.
Предупреждение: POV Тейта.
Саммари: Так давай же, Вайлет, стань снова прежней. Смерть поставила точки в наших связях с нравственностью. Пойми это.
Пойми, что любовь ко мне самое яркое, что было в твоей жизни.

***

Привет-привет, я так люблю тебя. Как жаль, что эти слова тебе безразличны.

Ты пытаешься найти убежище, твоей душе нужен воздух, но Дом снабжает лёгкие только пылью и ощущением давящих стен. Ты сбегаешь в сад, теряешься в зарослях смертных, в отличие от нас, цветов. Ты сидишь на земле и срываешь пионы, давшие миру свой цвет, чтобы скончаться под твоими пальцами.

Я всегда ненавидел этот мир, жаль, что миру наплевать на мою к нему ненависть. Этот мир был неверным от начала и до конца, ошибочным.
Здесь все правила нарушаются.
Здесь слова противоречат действиям, но вам наплевать, вам удобней иметь на каждый случай разные оправдания.
Здесь любовь к собственным детям, святая любовь, уродлива.
Вы называете мальчишку сатаной, ибо вы боитесь всего, что вам непонятно.
Думать не как вы приравнивается к помешательству.
Привет-привет, мистер Хармон, вы всегда так злитесь, когда люди начинают озвучивать свои обнаженные мысли?
В этом мире меня не простили, здесь меня лишили жизни во спасение.
Это называется абсурдом.
Бессилие пропитывало пальцы. Я опускал руки.
Я переставал бороться.
Я был побежден миром.
Я натягивал личину исправившегося мальчика, пытался стать лучше, чтобы этот мир перестал меня убивать.
Теперь моя очередь вопрошать: «За что вы меня убили?», но в отличие от вас я обладаю пониманием, что смерть – это не всегда причины.
Это желание.
Я, может быть, освобождал их душные души от бремени беременного больным ребенком мира, когда убивал их. Но вам как всегда наплевать.
Только теперь я знаю, что смерть – это не свобода, не свежий воздух, вторгающийся в лёгкие.
Вайлет, ты ведь и сама видишь, что смерть здесь - это сдавленное горло и замкнутое пространство.
Я ненавидел этот мир, но ты, Вайлет, не была частью его, ты выбивалась, ты выбиралась, ты влекла меня своей смелостью.
Зачем же ты сейчас примеряешь на себя все эти безвкусные тряпки нравственных норм?
Твоя обида не всепоглощающая, твоя любовь сильна и твои вещи красивы в своей оригинальности.
Так давай же, Вайлет, стань снова прежней. Смерть поставила точки в наших связях с нравственностью. Пойми это.
Пойми, что любовь ко мне самое яркое, что было в твоей жизни.
Желай её.

Твои пальцы, надламывающие стебель пиона, пропитаны терпкостью нашей прошлой жизни.
Давай вернём её.

Ты тянешься к сигаретам, я тут же появляюсь рядом, поджигая зажатую в твоих губах привычку из старой жизни.
Ты смотришь на меня, навязчивого придурка, мешающего тебе, даже не знаю, как правильно назвать этот процесс вечного скитания, «жить»? Ты смотришь на меня резко, грубо, отталкивающе.
Ты всё ещё живешь по законам этого дурацкого мира, не осознав, что теперь мы нечто большее – мы – часть вечности.

***

Ты сидишь в своей старой комнате, пока новые люди ещё не испортили её своими безвкусными вещами.
«Сколько воспоминаний!» - воскликнул бы кто-нибудь на твоём месте, но ты лишь хмуришь лоб так, что он пронизывается морщинками и смотришь на каждую вещь, как на бессовестного предателя.
Кровать, на которой ты обнимала меня, я целовал тебя, мы вливались друг в друга.
Доска, с которой ты нервно смывала моё признание, но я знаю, что эти слова запечатлены навечно в твоей памяти.
Все эти платья, которые ты надевала на свою хрупкую фигурку, а я постоянно их стягивал.
Даже если ты захочешь, Вайлет, это место никогда не станет для тебя «обычной комнатой».
Я вхожу аккуратно, что ты даже не замечаешь моего присутствия, погруженная в свои воспоминания.
Я говорю:
- Вайлет.
Я зову тебя.
А ты оборачиваешься резко и опять смотришь на меня как на величайшую ошибку в своей жизни.
В моих руках – пионы, огромный букет цветов с обедневшей лужайки, цветы, пропитанные розово-алым оттенком.
Я кладу букет к твоим ногам, свисающим с кровати, чьи носки еле касаются прохладного пола.
Ты проедаешь меня взглядом, а твои губы искривлены желанием выкрикнуть слово «Исчезни!»
Исчезни, моя любовь, исчезни!
Глупая попытка сделать вид, что ничего не было.
Ты смотришь на меня, я сажусь рядом, почти неуклюже, и искренне пытаюсь не касаться твоих обнаженных ног.
Не целовать их, не обыскивать руками, не возбуждать тебя близостью, яркостью.
- Я на самом деле не знал, что тебе нравятся пионы.
Ты не отвечаешь – ты ведь решила со мной не говорить.
- Ты знаешь, что пион – пародия на розу? Это завистливый цветок, который желал стать красивее всех. Красивее розы. Но он перестарался. Распух и стал уродливым. Так говорили про него другие цветы. Ты знала это, Вайлет?
Ты продолжаешь смотреть на меня – зрительный контакт это очень даже неплохо с нашими ужасными отношениями.
- Если он хотел быть красивее розы, то у него это получилось. Прекрасный, чувственный цветок.
Твой голос, о господи.
Я так давно не слышал, как ты говоришь.
Меня пробивает дрожь от печали и радости, вдохновения и восторга.
Ты говоришь, черт возьми, ты говоришь!
Ругай меня, Вайлет, ори на меня, говори самую ужасную правду, я хочу слышать твой голос!
Но ты знаешь это. Видишь всю мою зависимость от себя и поэтому ни слова, ни взгляда, ни прикосновения.
Вот моё наказание.
Быть с тобой вечность и не иметь на тебя права.
- Я рассказал тебе легенду. Вот и всё. Я вообще не слишком люблю цветы.
Ты пожимаешь плечами.
Ты обращаешь на меня внимание – это ведь уже неплохо, ведь так?
О, вечность, как я люблю твои плавные линии! Я претерплю пару десятилетий, ведь я уверен, что ты, Вайлет, рано или поздно вернешься.
Ты обнимешь меня и будешь ерошить мои волосы, когда я буду засыпать у тебя на коленях.
Вайлет, я хочу вернуть наше прошлое. Я хочу вернуть мою самую прекрасную из жизней.
- Скоро приедут новые люди. Придется опять их пугать.
- Тейт.
Ты называешь моё имя, во мне что-то умирает и снова возрождается, наплевав на то, что я итак мёртв.
Я способен на возрождение от твоей любви, от твоего участия.
- Это бессмысленные разговоры, Тейт. Уходи.
Ты вновь смотришь на меня опять с тем же упреком, опять без любви. Твой взгляд стал ещё более безразличным, чем был при жизни, ты будто окончательно заперлась в себе.
Но в тебя не залезть.
Не стать просто так частью твоих мыслей. Твоего тела.
Я – не внутри тебя, и это моё вечное проклятие.
Но ты не вскрикиваешь «Исчезни!», и это уже неплохо.
Я закрываю за собой дверь, притворившись, что до сих пор жив и не могу просто испариться в секунду.
Мои фальшивые слёзы больше не трогают тебя.
И я тебя больше не трогаю.

***

Сквозь стены этого дома гуляют призраки, все здесь испачкано смертями, а вместо картин тут развешаны трагедии.
Мальчикам с солнечными улыбками тут нет места, и я превращаюсь в того, кем являюсь на самом деле.
Все здесь превращаются в самих себя.
Все здесь выворачивают свои изуродованные, искаженные души.
Так что наполняй свою комнату цветами, Вайлет, чтобы спастись от зловония.
Каждый день я приношу тебе пионы, как только ты выходишь на кухню, закутываясь в мягкие свитера и раздаривая объятия маме и папе.
Идеальная семейка, как же иначе?
Я приношу тебе пионы и ставлю их возле кровати, на подоконник, на комод, чтобы ты задыхалась от цветочного аромата, утопала в нём, пьянела и думала обо мне.
Гроза. В окно бьет ветер, кто-то открыл ставни, и в твоей комнате бушует буря.
Я стою около дверной щели, наблюдаю за испуганной тобой.
Ты смотришь на разбитые вазы, поломанные цветы, избитые ветром бутоны, ударяющиеся о стены лепестки.
Твои промокшие вещи, книги, разлетевшиеся листы в клетку.
Гроза была чуть выше нас – но мы ведь тоже не имели возраста. Мы срослись с вечностью и теперь по праву считались Частью Мира.
Ветер забирался тебе под кожу, сквозь растянутый свитер. Ты обнимала себя на плечи, дрожала, не могла оторваться от всего этого хаоса, порожденного нечеловеком.
Вайлет, ты не боялась людей. Ты не боялась чудовищ, придуманных этими самыми людьми.
Ты боялась чего-то выше, сильнее.
Возможно, ты боялась смерти, но она уже миновала нас с тобой.
Я аккуратно подбираюсь к тебе сзади, ты вздрагиваешь от моих прикосновений.
«Я тут, чтобы спасти тебя», - что-то подобное я должен сказать.
Но я молчу.
Ты продолжаешь взирать на этот беспорядок, в этот момент ты осознаешь всю нашу, возможно, тщетность и ничтожность по сравнению с миром.
С целым чертовым миром, от которого мы обособлены забором Дома.
Сколько минут от вечности дано мне на твои объятия?
Я буду с тобой, когда ты слаба, но ты так редко бываешь напуганной.
Этот дурацкий ветер, пробравшийся к тебе в постель.
Ты позволишь мне сегодня согреть твои дрожащие плечи?

@темы: мини, гет, ангст, драма

---

Те, что взрывали здания. Глава 7. Очень приятно, гений.

Название: Те, что взрывали здания.
Автор: Dina)
Бета: Lin.
Персонажи/пары: Сасори/Ино/Дейдара, Кид.
Жанр: ангст, психология, романтика, эротика, экшн, намёки на слеш.
Предупреждения: нецензурная лексика, AU, возможен ООС.
Рейтинг: R.
Размер: миди.
Статус: закончен.
Саммари: что же еще делать с божеством, как не желать?..
От автора: после долгого молчания я наконец могу представить вам что-то действительно стоящее. Комментарии важны.

***

Глава 7.
Очень приятно, гений.


Они с Сасори сидели на скамейке в паре метров от дома в городе, который, казалось, почти вымер. Девушка шутила и улыбалась, не отрываясь смотрела на обладателя коньячных глаз и не могла усидеть на месте. Сасори с внимательным спокойствием слушал ее.
Он знал, что она очень сильно любила его.
Если бы мог он с той же чувственностью отвечать ей.
Но, честно, Сасори самому иногда казалось это глупыми отмазками. Он просто смотрел на Ино, на ее вздернутые плечи, солнечные локоны, постоянные улыбки и понимал, что не любить ее действительно невозможно.
Иногда Сасори думал о том, что им вдвоем жилось бы хорошо. Что, окажись он тогда один на крыше и не будь таким идеалистом, Ино бы смогла изменить его своими улыбками. И, возможно, они бы с первой волной сбегающих покинули этот город.
Потому что им было бы, что терять.
В конечном итоге Ино топталась около скамейки, шутила, но ждала.
Они оба ждали Дейдару.
Странным было быть вдвоем, они так привыкли к их общему миру.
Кем бы они были, если бы остались одни?
Сасори усмехался. У него подрагивали губы, внутри зарождалось какое-то странное чувство горечи. Сожаление.
Их мир. Она, солнечная, пусть и полупрозрачная, такая светлая и красивая, безумно любящая его. И он. Нет ни города, ни мира. Прострация, утопия для двоих. Этот мир был бы самым лучшим.
Она не ждала его. Сейчас Ино смотрела на дорогу, ожидала, когда же из-за угла появится знакомая машина. Силуэт...
Сасори понял, что потерял ее.
То, что раньше казалось нормальным, логичным, правильным... сейчас оказалось главной ошибкой.
Сасори сожалел. Он собственными руками разрушил мир, который мог бы стать для него лучшим.
— Задерживается...
Он не удержался от усмешки. Громкого смешка, который заставил брови девушки недовольно взметнуться вверх.
Почему он не понимал, что этот свет предназначен для двоих? Все миры и утопии теперь казались ему нелепой чушью.
— Ино...
Девушка на секунду повернулась, удивленная и озадаченная, внимающая с первого до последнего слова. На секунду. Послышался звук приближающейся машины, громкая музыка и смех.
Она тут же отвернулась от него, от Сасори. Ловила взглядом приближающуюся машину и махала руками.
Дейдаре.
Блондин смеялся в голос, улыбался девушке, но постоянно поворачивался к седоволосому парню.
Его образ был смутно знаком Сасори, где-то на задворках сознания он помнил эту худощавую фигуру, неровно остриженные полупрозрачные волосы и серые, неразборчиво блуждающие, как будто что-то ищущие, глаза.
Сасори остался на скамейке, наблюдал и не мог не подмечать столь важных деталей. Привычка, наблюдательность, понимание... Он разбирался в людях лучше, чем они разбирались в себе. Ино подошла к приехавшим, не отводя взгляда от Гения. Да, однозначно это был тот самый легендарный подрыватель, который поселил хаос в городе. Который разделял их идеалы, который был единственным, кто эти идеалы смог воплотить.
Дейдара тут же обнял Ино, начал смеяться и представлять друга. Девушка улыбалась, но не переставала смотреть на седовласого. То, как она пожимает ему руку, то, как этот парень чуть наклоняет голову набок, рассматривая и оценивая Ино, позже улыбается, сдержанно и немного криво, явно неумело и искренне. Дейдара бросает на Сасори быстрый и насмешливый взгляд, вновь тянется обнимать Ино и что-то беспорядочно рассказывает. Казалось, просто целая вечность прошла перед тем, как Гений заметил сидящего поодаль Сасори. Седоволосый опять наклонил голову вбок (видимо, привычка) и, выпрыгнув из машины, стал подходить к скамейке. Пара секунд, и вот все трое уже приветствуют Сасори, даже Ино выглядит так, будто не видела его целый день.
Сасори сдерживает усмешку, он пытается сохранить безразличное, но в меру миролюбивое выражение лица.
Всё просто. Рассматривая этих троих, сравнивая и оценивая, Сасори видит явное сходство.
Седовласый парень непригляден, сутул и полупрозрачен. Едва ли его можно назвать Гением с такой непримечательной внешностью. Рядом с ним Ино и то обладает большим цветом, а Дейдара и того хлеще режет глаза. Парень Без Цвета, парень с недюжинным обаянием и гением, но не обладающей ничем примечательным во внешности.
Дейдара любит его за схожесть с Ино, Ино любит его за похожесть на себя, за то понимание, которое между ними однозначно промелькнуло. Сасори не любит его, но, безусловно, интересуется.
Спустя еще одно мгновение они с новым знакомым пожимают друг другу руки. Сасори чувствует сухость его кожи и небывалую бледность.
— Кид.
Еще пара мгновений, и они подымаются на крышу их дома, но Гений идет медленно, постоянно оглядывается и рассматривает каждую ступеньку единственного в городе здания, которое пришлось ему по вкусу.

*

Спальные места магическим образом нашлись из-за того, что Сасори не спал ночами, а сидел на кухне и смотрел то в окно, то внутрь себя. Мало кому с этими новыми впечатлениями от седоволосого было интересно, от чего Хозяин задумался. Ино засыпала между Дейдарой и Кидом, Сасори, казалось, строил какие-то только ему известные планы. Хотя зачем? Город продолжал рушиться, здания валились день за днем, а весь центр уже стал руинами. Мало кто мог заметить за общим хаосом, насколько много домов было выстроено за последнее время. Все такие красивые, странные и по-своему оригинальные. Разноцветные и бросающиеся в глаза. Мало кто оглядывался, когда бежал, а кто оставался — непременно приложил руку к взрывам. Сасори видел, как строился новый мир. Его мечта сбылась — он стал наблюдателем конца. И даже начала. Сасори слышал, как Ино неумело и как-то испуганно пытается говорить с Кидом. Нет, она не теряет своего лица, но красноволосый не может не почувствовать того уважения, что девушка испытывает к их новому сожителю.
Наверное, со стороны они выглядели так же.
Сасори нервно вздрогнул и бросил раздраженный взгляд на Кида. Тот смотрел на него, не отрываясь, уже минут пять. Сасори ненавидел, когда кто-то смотрит на него, особенно когда он задумался. И особенно когда он задумался именно о том, кто на него смотрит.
Странный этот Кид. Дейдара и Ино были от него без ума, Сасори внимал с опаской и интересом. Он не понимал нового знакомого. Кид же, в свою очередь, был наблюдателем, еще более изощренным, чем сам Сасори. Ему было наплевать на действия окружающих к нему. Его больше интересовали их отношения между собой. Кид был чуть отрешенным, но уголки его губ всегда были вздернуты вверх, а волосы ниспадали на глаза полупрозрачными выбеленными лохмотьями. Полупугающий образ, но он был таким же, как Ино, — полупрозрачным. И лишь присмотревшись, можно было разглядеть всю незаурядность его личности.
— Сасори...
Голос Ино закончил их воображаемую битву взглядов. Двое мужчин одновременно посмотрели на вошедшую девушку, ожидая.
Блондинка явно чувствовала некоторое беспокойство, она была как на иголках еще с того происшествия на крыше. Она менялась, и это трудно было не заметить.
— Сасори, а знаешь... я беременна, — она вымученно улыбнулась, но ее взгляд был тяжелым, преисполненным надежды и странной печали.
Напущенная раскрепощенность...
Боже, как хорошо они знали друг друга.
Комната погрузилась в тягучее молчание. Девушка вздрагивала от каждого случайного взгляда Сасори. Она боялась. Она всё еще была ребенком.
Сасори не мог сдержать удивления. Возможно, единственной своей непроизвольной эмоции.
Кид, кажется, получал какое-то едва скрытое садистское удовольствие от происходящего. Его тонкие губы растянулись в плохо скрываемой улыбке.
— Ино?.. — Дейдара, пораженный более остальных, застыл в дверях, видимо не желая и на секунду оставлять «свою» женщину рядом с предметом ее страсти.
— Да это же... черт возьми, это круто! — Дей подскочил к девушке и крепко обнял ее за плечи в истинно дружественном жесте.
Вся его любовь была одной большой иллюзией, всё его желание заключалось исключительно в стремлении заботиться об этой девушке.
Всё остальное — чтобы злить Сасори. Пытаться злить Сасори.
Ино улыбалась как-то растерянно, но всё равно смотрела на обладателя коньячных глаз и ждала ответа.
В конце концов, он был хозяином этого мира. Или подобием хозяина.
— Не самое удачное время для ребенка... — Сасори тут же перевел взгляд на окно, за которым продолжались взрывы.
Падения зданий. Хаос. Новый мир требовал жертв.
— Хотя, вероятно, он стал бы началом...
Глаза девушки зажглись полусветом, озарились, будто солнцем изнутри, и она улыбнулась. По-настоящему, искренне.
Они с Дейдарой стояли на кухне и о чём-то говорили. Возможно, они даже все о чём-то говорили. Но было сложно не почувствовать напряжения обстановки, и вскоре на кухне остались только Сасори, подошедший к открытому окну, и продолжающий сидеть за столом Кид.
Тишина — самое угнетающее.
— Это ведь не твой ребенок.
Осознание пришло само собой. Сасори понял, что бессмысленно скрывать эмоции от этого парня. Как ни крути, но он более остальных понимал Творца, да и врать ему было бессмысленно.
Сасори спиной оперся на оконную раму, вцепился руками в подоконник и взглянул прямо в глаза своему новому знакомому.
— Я понимаю это.
Сасори инстинктивно сжимал зубы — довольно слабое выражение тех чувств, что сейчас томились в его душе.
— Когда ты отказывался от всего человеческого, ты ведь не думал, что всё кончится именно так? Ты отвергал чувственность из-за ненужности. Ты хотел быть выше людей. Но как забавно всё получилось... Ты хотел создать новый мир, а в итоге новую жизнь создал именно Дейдара. Разве не символично?
— Скорее иронично. Очень. Может, еще драмы добавить?
Кид усмехнулся.
Сколько дней прошло? Три? Пять? Не больше недели они знали друг друга.
А есть ли у вас такая связь?..
— А ты мог просто трахнуть Ино, и тогда хоть немного твоих генов осталось бы в ней.
— Это бессмысленность.
— Это естественный процесс, — Кид снова выдал свою гадкую улыбочку, встал и начал неторопливо заваривать себе кофе.
— Я могу тебя заверить, что моих генов в ней нет, — Кид поставил на стол две кружки.
— Твоя наследственность была бы интересней, чем наследственность Дейдары.
— Что, можно? Возможно, еще не поздно немного подправить генетику... — Кид рассмеялся.
Хрипло и иронично.
А Сасори думал о том, что лучше бы они с Ино были одни. Он и Она. Адам и Ева нового мира, который он придумал. Его генетический код и его дети. Его утопия.
— Почему ты так долго отталкивал Ино, если она была так для тебя важна? Забудем о чувственности, но с новым миром ты явно прогадал...
Сасори молчал, он начинал уставать от этого Кида. Парня, который знал его лучше, чем он сам.
— Или ты думал, что она будет всегда исключительно твоей?..
— Я не думал и не хотел думать о том, что будет завтра. Тебе станет легче от этого? — Сасори смотрел на полупрозрачного мальчика с большей чувственностью, которую мог себе позволить.
— Как скажешь, Сасори... -сама.
— Ты издеваешься?..
Хриплый смех Мальчика Без Цвета наполнил кухню.

*

— Эй, Кид... Ты ведь знаешь о чувственности Сасори?
У нее в руках — пакет с продуктами. С прорывающими полиэтилен острыми углами нарезок и прямоугольниками сухих завтраков.
Он с растрепанными волосами и в потертых джинсах. Когда они шли по полупустой улице, к Киду подходили какие-то странные разукрашенные индивидуальности с взлохмаченными волосами и жали ему руку, изображали старых приятелей, но на деле каждый раз говорили какой-нибудь адрес.
Один адрес — нового дома, другой — разрушенной стеклянной коробки.
Кид улыбался и был слишком приветливым. Наверное, так и должен был выглядеть общепризнанный гений и эталон.
— Сасори? Он еще более чувственный, чем ты можешь себе представить, — Кид усмехался и постоянно пытался забрать у девушки пакеты с продуктами.
Та постоянно повторяла, что «хочет почувствовать себя домохозяйкой».
Такая забавная картина на фоне общего разрушения.
— Ино, ты не соврала про ребенка?
Девушка бросила убийственный взгляд в сторону своего спутника, который явно был красноречивей всяких слов.
— Глупости. Я не была уверена, но результат постоянно положительный. Я схожу в больницу... Кид, ты сможешь найти для меня ее?..
— Ино... Этот город для тебя. Для нас. Город, созданный для творцов, в который уже потянулись люди со всего света. Для тебя здесь будет всё, что тебе угодно. Это же новый мир. Мы не сможем изменить всю планету, но один город — это нам по силам.
— Слишком идеализированно. Утопично.
— Главное — желание. Большинство придавит офисных крыс, и город достанется нам.
— И что мы будем делать? Покупать друг у друга картины?.. Чушь. Всё это если не умрет, то превратится в курортный городишко, а это равносильно.
— Если не веришь ты, то кто будет верить? И тебе разве плохо живется в вашей квартире?..
— Никто из вас не думает о будущем и о том, сколько людей пострадало из-за взрывов. Слишком эгоистично. Глупо. Иногда я ненавижу вас за это. Каждого.
Кид сел на скамейку около ранее одного из самых красивых домов Города. Он смотрел на эту девушку и понимал, черт возьми, понимал, почему те двое так ее любят. Слишком красивая, слишком обаятельная и разумная. Она не могла надоесть. Она была одной большой неурядицей, одним большим внутренним конфликтом, но, боже, сколько всего различного и несовместимого сочеталось в ее полупрозрачных глазах.
— Наш город будет самым красивым. Каждый художник будет стремиться пожить тут несколько лет. Это будет город-одногодка. Ему не нужна история. Даже если всё пойдет к чертям через пятьдесят лет, мне наплевать. Я создаю этот город для себя и тебя. Разве этого недостаточно?..
— Когда мы станем взрослыми, мы захотим остепениться, все бросят эту странную идею и станут теми самыми офисными планктонами, которых ты сейчас так ненавидишь. И Ты, и Я. Мы вырастем и перестанем лелеять утопии.
— А точно ли ты та девушка, что полжизни провела в училище искусств?..
— Глупость.
Ино злилась. По-детски. Но не могла сдержать внутреннего желания воспротивиться. Возможно, мы противимся всему, даже желанному?
И всё-таки было что-то безмятежное в этом городе с разрушенными зданиями. Они сидели на скамейке рядом с красивейшим домом под ветвями какого-то пышного дерева и с посеревшим асфальтом под ногами. Улицы были полупустыми, а пыл разрушения уже отошел в другую часть города, так что всё, что они могли отсюда увидеть, — зарождение новой жизни, кирпич за кирпичиком отстраиваемой в сотне метров. Каждый делал то, что всегда хотел, — самое красивое здание, самый красивый сад, самые привлекательные, вымазанные краской камни брусчатки.
— Кид, я люблю тебя. Почему ты не хочешь стать частью нашего мира?
— Как щедра ты на любовь, Ино... В отличие от Сасори мне не хватит мира в несколько человек. Я люблю людей и поэтому не вижу смысла задерживаться на ком-то. Жизнь в разнообразии. Я был бы рад, если бы ты когда-нибудь меня поцеловала, но, боюсь, Сасори мне этого не простит. А так здоровайся, если увидишь меня на улице. В этом новом мире мы будем соседями. Наверняка. Я, может, даже буду заходить. Кто знает... Вы интересные.
Ино чуть наклонила голову вбок, позаимствовав у Кида его привычку, и всем своим видом выразила недовольство таким ответом.
— Но у вас и так всё слишком сложно, чтобы я вмешивался.
— Ты, наверное, говорил это не один раз, я права? Ты Гений, признанный Гений и Мастер, в котором многие видят идола. Сколько квартир ты уже посетил? И каждого ты видишь насквозь. Сколько образов у тебя в голове? — девушка засмеялась, поражаясь всей этой горькой иронии, которую, наверное, только что осознала. — И скольких девушек ты просил поцеловать себя? Кид, может, вся твоя гениальность — иллюзия? И всё, что ты сделал, — это перезнакомился с кучей людей?..
— Возможно. Я не буду отрицать твою правоту. Ты ведь всё равно не поверишь, если я скажу, что запомнил вас?
— Я не могу сказать наверняка, что запомню тебя, хоть мой мир и разделен между этими двумя. Так что я могу требовать?..
— Ино, я люблю тебя. Вероятно, от этих слов тебе станет легче?
— Чушь.

*

Вечер был преисполнен каким-то странным весельем. Казалось, будто за круглым кухонным столом собралась дружная семья, а не пара двадцатипятилетних психов, которые всё еще не могли распрощаться с детством. Ино шутила, Дейдара смеялся в голос, а два Создателя наблюдали за миром, который был сотворен их руками.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, философия, миди, гет, романтика, экшн, фанфики по "Naruto", ангст

---

Obsession. Глава 11.

Название: Obsession.
Автор: Dina)
Бета: Харуко.
Жанр: эротика, ангст, философия, повседневность.
Тип: слеш, фэмслеш.
Персонажи: Саске/Наруто, Сасори/Дейдара, Ино/Суйгецу, Карин, Орочимару/Суйгецу.
Дисклаймер: М. Кишимото.
Предупреждения: кинк, гомосексуалы на каждом углу, фетишизм.
Размер: миди.
Рейтинг: NC-17.
Статус: в процессе.
Содержание: Имеют ли право безразличные друг другу люди тревожить чужую кожу, ожидающую прикосновения любимых рук?

***

Глава 11.

S.

- Помнишь, тогда эта же песня играла, - протянула Ино, услышав первые аккорды бессмысленной, но до неприличия эротичной песни.
Есть моменты, когда и смысл не играет важной роли, когда главное для тебя – просто что-нибудь слышать.
Возможно, двигаться.
Для Ино главное – показать всю себя.
Показать свою эротичность, красоту и раскрепощенность, доказать всему этому чертовому миру, позволившему себе ее бросить, что она не сломалась.
Что она – та же Ино, и, несмотря на помятое самолюбие, она все еще способна быть настоящей девушкой.
Следовать образу, выбранному ею давно.
Наруто, сидящий рядом, лишь удивленно смотрел, как она забирается на стол.
Он не привык, он был другим, он не был нами, хоть мы и снова притащили его в «Meds».
Мы пришли сюда выпить и покурить с еще более пафосным видом, чем обычно, но прошлое подстерегало нас в каждом звуке этих мест, и эта песня – тому подтверждение.
Ино оказалась на столе, черная облегающая ткань ее платья заканчивалась чуть выше прелестных коленей, а ступни были облачены в кожаные туфли.
Она притягивала взгляды всем, начиная от почти идеальной фигуры, мягко двигающейся в ритм музыке, и заканчивая всеми этими прекрасными дополнениями: губами, внимательными глазами, чуть нахмуренными бровями.
«Meds» представлял собой огромный бар со столами для больших компаний, кожаной обивкой и длинной барной стойкой, за которой сидели одиночки да знакомые персонала.
В «Meds» каждый был сам за себя и никто не обращал внимания на балаган, творящийся за соседним столиком.
Здесь было шумно, под потолком тянулась линия из десятка плазменных панелей, транслирующих по будням старый добрый рок, а по выходным – попсовые и быстро надоедающие клипы с обнаженными девушками.
Но Ино на столе – такое увидишь не каждый день. Она медленно двигалась в такт музыке и тянула ко мне свои руки, тянула так, как обычно обращаются к самым дорогим и любимым.
Она хотела всему миру показать, что не одна.
Она прошлась по столу взад и вперед, ее каблучки звонко стучали, а весь зал обернулся и смотрел на нее, свистел и хлопал в ладоши.
Бармены, наши давние знакомые, помахали Ино рукой, а она продолжала выписывать бедрами восьмерки.
- Саске, а ее не выгонят за это? – Наруто опасливо смотрел на Ино. Он не привык ни к улице пабов, ни к обстановке «Meds», ни к безразличию людей.
- Все в порядке, Наруто! – воскликнула Ино и одним резким, отрепетированным, точным движением нагнулась ко мне, а я едва ли успел подняться на ноги, как ее тонкая фигурка уже оказалась в моих руках, перед этим эротично прогнувшись.
Все хлопали, всем было весело – Ино смеялась.
Наруто был поражен.
Я гордился моей девочкой, когда невольно споткнулся взглядом о Ходзуки у барной стойки.
Он смотрел на нее и, я знал это наверняка, жутко по ней скучал.
Я лицом уткнулся в ворох ее волос, вдыхал жар ее пылавшего тела и чувствовал, как ее грудь сотрясается от смеха.
- Нет, все же я скучала по близости с тобой, Учиха! – Ино вновь вернулась на свое место, насмешливо подмигнув. Песня закончилась, но взгляды продолжали преследовать скандальную девушку.
- Я ведь всегда рядом, Ино.
Она засмеялась, Наруто продолжал рассматривать нас заинтересованно. Он впитывал в себя все: атмосферу «Meds», наши разговоры, интонацию, жестикуляцию.
Он был внимательнее, чем я ожидал. Он проявлял интерес ребенка, ненасытного ребенка, постоянно нуждающегося в новых впечатлениях.
Наруто сидел в углу, около стенки, по правую сторону от меня. Я был его преградой, чтобы он не влился в полноценный мир паба, я был его защитой, если этот мир ему внезапно перестанет нравиться.
Он любопытно из-за моей спины рассматривал происходящее вокруг.
Сегодня был странный день! Сегодня все были чуть внимательнее.
Суйгецу, застывший у бар-стойки, искренне делал вид, что не восхищен и взбудоражен картинной яркой Ино.
Тот злополучный учитель впивался в меня взглядом еще более властным, чем у всех этих женщин, на утро требующих остаться.
Весь этот зал, наблюдающий, как Ино закуривает, вздрагивающий, когда она резко откидывается на спинку дивана, и замирающий в предвкушении, когда она подправляет тонкие кружевные лямки, на которых держится предпоследняя вещь, отделяющая их от Совершенства.
Я чувствовал чьи-то руки, блуждающие по моим ногам, заинтригованно останавливающиеся на ширинке, ненасытно впивающиеся в колени.
Я только-только поймал взгляд учителя и собирался немного поиграть с ним, думающим обо мне, но вынужденный довольствоваться лишь Суйгецу.
Чтобы раздевать его и представлять меня.
Чтобы впиваться в его спину и думать, что он – это я.
Если бы этот учитель знал, что кто-то имеет право касаться меня здесь и сейчас.
И каждый день. Каждую секунду.
Когда ему взбредет в голову.
Он наверняка бы рехнулся.
А Наруто очень полюбил секс, распробовав его по-настоящему.
Но в сексе я был другой, жаль, что Наруто это еще не очень хорошо понял.
Я спал с учителями, с Ино, с той самой из пропавших, о которой тогда мечтали даже чуточку больше, чем о моей ненаглядной Яманака.
Наруто не был чем-то особенным. Секс с ним был прелестной игрой.
На пару раз.
Я не позволил бы ему прикоснуться ко мне в третий раз, если бы он не представлял из себя нечто большее.
Если бы распарывая его грудную клетку, я не находил тепла, солнца, живительной влаги.
Если бы от его прикосновений я не чувствовал защиты, приюта.
Если бы после знакомства с ним я чуть реже стал наведываться к Ино.
Руки Наруто исследовали мои ноги, расправляясь с ширинкой, и добирались до члена – он трепетал.
Наруто хотел меня, а я отвечал ему взаимностью, ибо секс – это почти всегда хорошо.
- Мы скоро вернемся, Ино, - я незаметно застегнул ширинку и потянул Наруто в сторону туалетов.
Здесь даже нет этого дурацкого выбора: мужской или женский.
Наруто завалился в одну из кабинок, массивные двери которой были придуманы специально для нас. Я развернул его к стенке, спиной к себе.
Он беспомощно нагнулся, весь сгорая от возбуждения. Я прижался к нему сзади, несколько минут дразняще двигаясь в такт и пуская в ход только руки, медленно ощупывающие член.
Я мог часами играть с ним – это мы уже выяснили.
Он прогибался в спине и становился таким просящим, почти умоляющим, умирающим во имя секса и ждущим, неимоверно ждущим, когда же ему отдадут его наслаждение.
Я довел его до оргазма руками, беспрерывно касаясь головки и прикусывая ухо, из-за чего Наруто забавно вздрагивал.
Кончив, он опустил крышку унитаза и, опустошенный, уселся сверху, переводя дыхание.
Я насмешливо смотрел на него – такого ненасытного мальчика. Ставившего оргазм – целью, а весь процесс ласк отметая за ненадобностью.
Но ничего. Скоро, возможно, он поймет всю изысканность затянутых прелюдий.
Музыка тут тоже была, и свет мелькал разными цветами, здесь едва ли были слышны стоны, едва ли возможно было разглядеть лица.
Но я видел его, рассматривал каждую уставшую черту, его влажные у корней волосы.
Он смотрел на меня снизу вверх, и было что-то громче, чем музыка. Молчание ударяло в голову в разрез такту песни.
Все, непричастное к нам, отходило на второй план.
Он ухватился за мою рубашку, притянув к себе.
Наклонил, сделав себе равным.
Пара минут в пустом, даже глупом разглядывании лиц.
Будто что-то могло измениться в нас.
А возможно, ничего и не менялось, и, чтобы доказать, что мы – неизменны, мы – те же самые, мы беспрерывно разглядывали друг друга.
Мы пытались смотреть друг другу в глаза, но это так глупо. Ведь вся мимика в подрагивании губ, морщинках на лбу, приподнятых бровях.
В глазах же было что-то пугающе неизвестное, глаза отделялись от тела, ибо их остекленевший оттенок представлял из себя нечто большее, нечто высокое.
Он поднялся, не отпуская моей рубашки, словно она была чем-то действительно важным, необходимым.
Наконец ослабив хватку, Наруто улыбнулся.
Я был на полголовы выше его – это всегда преимущество.
Я прижался к его лицу щекой, чувствуя его улыбку и усмехаясь.
Между людьми может быть нечто большее, чем секс и поцелуи.
Люди, как это ни странно, чувствуют каждой клеточкой своего тела.
И сейчас я ощущал каждую его эмоцию своей кожей и усмехался от его трепетавшего, сорванного дыхания.
Наруто прижимался ко мне всем телом, но совершенно не знал, куда девать руки.
Я тоже не слишком представлял, где его рукам надлежало бы остановиться.
Взять его за руку?
Проявить эту картинную нежность?
Глупость.
Наруто сделал шаг назад, снова улыбаясь, как будто улыбка – это неизменная составляющая секса.
Я не переставал удивляться этим его странным эмоциям.
Мы снова ощупали друг друга взглядом – то были прикосновения гораздо более интимные, чем ломанные, резкие движения. Поддаваясь минутной одержимости физикой, мы вновь возвращались к душам, снова пытались понять друг друга.
Но здесь, в этом туалете бара, потеряв возбуждение и не найдя душевной близости, мы выглядели жалко
Мы вернулись в зал, пропитанный запахом сигарет и алкоголя, разгоряченных тел и дешевых духов.
Ино, закинув ногу на ногу, вся преображенная, болтала за нашим столиком с каким-то неизвестным ни мне, ни, очевидно, ей человеком.
Ино была безупречной шлюхой, но, глядя на нее, никто не смел произносить эту очевидную истину вслух.
Она хотела обожания – она добилась этого.
Какая разница, какими способами?
Усмешка не сходила с моего лица, и я предложил Наруто посидеть за баром.
Он неуверенно согласился, но в нем сейчас было больше воодушевления, чем обычно.
Учитель провожал меня долгим и внимательным взглядом, выходя из «Meds» в компании Ходзуки.
Мы расположились на освобожденных ими местах и заказали по старому доброму виски с колой.

*

Sui.

Дурацкое ощущение – понимать, что каждый из вас заинтересован в другом. Другой.
Она забиралась на стол, а я хотел ее. Не сжимать в объятиях, наслаждаясь тишиной понимания, не вести долгие и абстрактные разговоры о вечном.
Я хотел ее. Каждый кусок ее кожи, каждый миллиметр губ, всю ее грудь, которую я имел честь лицезреть.
Я никогда ее так не хотел. Никогда, как сейчас.
Она танцевала на столе, протяжно-эротично двигала бедрами, а потом так резко – в сторону. А далее руками ощупывала себя.
Черт. Черт. Черт.
И все эти объятия с Учихой, с ума можно сойти.
Он держал ее на руках, и ни одна долбанная мышца на его лице не дрогнула!
Он смотрел на нее, как на само собой разумеющееся.
Чертов избалованный идиот.
Которого пожирал взглядом Орочимару.
Ах, что за драмы! Спасибо, что не трагедии разворачивались в каком-то там баре с названием из глупой песни!
Был снова дождь – слишком частый гость этой осенью.
Мы опять шли по улице, состоящей из пабов и борделей, и я был в паре шагов от того, чтобы не зайти в ближайший дом любви и страсти, чтобы отыскать среди шлюх одну, хоть немного похожую на Ино.
И всю ночь в полумраке ощупывать ее и трахать так, как мне захочется. И никакая излюбленная ей строптивость, принципиальность, ничего не будет работать.
Я хотел быть Учихой, я хотел трахаться с теми, с кем пожелаю.
И когда пожелаю.
В любую секунду.
Вместо этого долгие, пытливые дни, пока наконец учитель не обернется мне вслед, Ино не скинет свою одежду.
Всегда все не в то время.
Мы шли сквозь дождь, и каждый из нас нестерпимо жалел, что ушел.
Ожидали заветного поворота и мягкого, чуть приглушенного света ночного отеля, но не чтобы насладиться друг другом.
А упиться горем, выпив чужую сперму.
Но черт знает, как он выбирает эти отели, поэтому мы идем и идем, и я хочу схватить его за руку, но это такой бессмысленный жест.
Имеют ли право безразличные друг другу люди тревожить чужую кожу, ожидающую прикосновения любимых рук?
Может, все это бессмысленно?
Доходить до оргазма с третьего раза, не испытывать чего-то полноценного… Так ведь не должно быть?
Орочимару наконец сворачивает к одному из отелей.
Мы здесь уже были: выходя отсюда, я прощался с Ино.
И я снова сюда входил.
Но ничего не было. Я чувствовал лишь бессильную злость, беспомощность. Мы ехали в лифте и даже не пытались посмотреть друг на друга.
Да и вообще, он когда-нибудь смотрел на меня?
Запомнит ли он меня? Очередного?
Дурацкая, абсолютно дурацкая беспомощность.
Мы заходили в тот же номер – или они просто все между собой похожи – и забирались под душ.
Я терпеливо ждал, пока он закончит ошпаривать свое тело кипятком, чтобы позже самому согреться в воде, а не в объятиях.
В полном молчании мы сидели на кровати. Орочимару вытирал волосы полотенцем.
Я смотрел на это все, и мои руки опускались, я являл собой полную опустошенность.
Меня тошнило от этого номера, который очевидно не проветрили, меня тошнило от его навязчивой внимательности к своим волосам.
Я смотрел в стену, полый изнутри, беспомощно раздраженный всем миром, но на первый взгляд – просто безразличный.
Я ловил его отражение в зеркале напротив нас.
Он скидывает с себя халат, под ним исхудалое тело с жилистыми мышцами, длинные линии-шрамы, прорезавшие бок, изъеденная засосами шея.
Мне плевать.
Его руки тянутся ко мне, и я за несколько секунд предсказываю нежеланное прикосновение.
Но тошнота пропадает, стоит его костлявым рукам впиться в мои плечи.
Все пропадает и уходит на второй план, и я полностью концентрируюсь на своих ощущениях.
В массажном движении он разминает мои плечи, давит на каждый мускул до сладостной боли, медленно, излишне медленно проводит ногтями, удивительно длинными для мужчины, по шее – вверх – к затылку. Слегка прикусывает ухо, языком и зубами прокладывая дорожку по шее.
Каждый миллиметр моего тела в его распоряжении.
Он опрокидывает меня на спину, сам оказывается сверху. Его лицо близко к моему, но во взгляде нет ничего понимающего – мы избегаем встречи глазами, как избегают случайных прикосновений чужие друг другу люди.
Я наслаждаюсь собственными ощущениями минуту, другую.
Я теряю счет времени.
Я знаю, что он пробует на вкус мое тело и мне нравится, как он это делает.
Обращается со мной по-особенному, как будто я – все, что ему нужно. Необходимо.
Я наслаждаюсь секунда за секундой, перевожу дыхание.
Наверно, это самое лучшее средство для забытья; быть может, наша с ним ночь принесет облегчение.
Разрядку.
Как и должно быть от любого секса.
Впиваюсь губами в его шею, ощупываю его спину, начинаю прерывистей дышать.
Потому что первые любовники учили того маленького солнечного мальчика быть благодарным.
И делить с партнером наслаждение.
И помнить, всегда помнить, что секс – это когда вас двое.
Мы свернулись в позу 69 – слишком откровенную для стеснительных, слишком напористую для принципиальных.
Мы выпивали друг из друга жизнь, мы отметали все непричастное за ненужностью.
Были мы, и все остальное не имело сейчас, в данное время, в эти несколько мгновений, абсолютно никакого значения.
Мы заканчиваем, и он тянется к моему лицу, а я удивляюсь этой его заинтересованности во мне.
- Ты знаешь, я люблю надрезать кожу и выпивать немного крови. Я люблю, когда мальчики изгибаются от боли и бледнеют от потери крови.
Я сдавленно смеюсь – все эти наши маленькие слабости такие забавные.
- Делай все, что тебе захочется.
Он поднимается, включает музыку, копается в своих вещах, а я все еще не могу избавиться от наглой улыбки.
Сколько скрытых, тайных, но желанных притязаний содержится в каждом из нас?
И с какой выдержкой это надо нести, какой целью задаться, чтобы позволить себе резать чужому человеку руки?
А может, в отчаянье он сам на себе оставлял те длинные шрамы-линии на боку?
Он возвращается в постель и смотрит мне в глаза.
Смотрит. Только. На. Меня.
Черт возьми.
Его взгляд холодный, будто искусственный, и мне становится не по себе, ибо воздух вокруг пропитан просьбой.
Его вид жалок. Он обретает небывалую серьезность, но совершенно ничего не может сделать с прошением, застывшем во взгляде.
Он будто извиняется.
Он, как бы это чокнуто не звучало, не уверен ни в чем.
Каждый долбанный день солнце заходит за горизонт и в темноте люди вынуждены встречать самих себя. Каждую ночь кто-то не выбирается, остается в глубине своей тревоги, неуверенности, страха.
Звезды или, напротив, матово-темные облака вынуждают нас смотреть в бездну.
Люди прячутся по домам, отелям и пабам. Люди так ничтожны, они очень боятся.
Они забираются в постели к незнакомцам, чтобы не оставаться в одиночестве.
И это так жалко – мы в этой затхлой маленькой комнатке, его просящий вид, будто у нищего, только вместо денег ему надо немножко крови.
Я дрожу, но это не из-за страха.
Это из-за исключительности момента: мы оказались в тупике, здесь мы ближе, чем многие, кто провел годы рядом.
Я улыбаюсь и киваю головой в знак полного согласия и откидываюсь на ставшие прохладными простыни. Я упираюсь взглядом в потолок и сглатываю слюну, потому что я, как и все люди, несколько боюсь боли. Крови. Острых предметов.
Он вновь подбирается к моему лицу, но в этот момент мы еще яростней избегаем взглядов друг на друга. Он сухо целует меня, у него с этим явно проблемы. Он целует в шею, и я понимаю, что Орочимару гораздо проще обращаться с телом, чем с человеком и его дрожащими губами.
Он целует всего меня, будто ищет нужное место. Наконец, останавливается на руках и обсасывает каждый палец, а потом пристально смотрит на кисть.
Он проводит лезвием по тыльной стороне ладони, сбоку, и говорит:
- Не бойся, это левая.
Я даже не задумываюсь об этом, а лишь удивляюсь, что совсем не чувствую боли, видимо, из-за алкоголя.
Крови много, и она стекает по пальцам, а он так трогательно припадает к ране губами, и я чувствую, как его язык неприятно бороздит края.
Он передо мной на коленях и мне становится неудобно от ощущения превосходства. Я не могу смеяться над тем, насколько он зависим и уязвим в этот момент. Я могу лишь сопереживать, разделять эту его тайну, быть причастным, быть частью его желания.
Он с таким нескрываемым упованием смотрит на мои вены, что я невольно сглатываю комок в горле, ибо еще чуть-чуть сочувствия – и я разрешу разрезать свои руки во всех местах, нравящихся ему.
Он вновь тянется к моим губам, снова сухой поцелуй. Правда, в этот раз он чуть прикусывает нижнюю губу и ложится рядом. Он держит меня за руку и периодически слизывает кровь, стекающую по проступающим венам.
Мы молчим.
Я внимательно наблюдаю за каждым его движением. За его желанием большего.
Я беру лезвие, аккуратно лежащее на тумбочке рядом, и вкладываю в его руку. Я веду его руку к своему предплечью и останавливаю бритву на паре сантиметров от вены.
В тишине наше дыхание становится оглушительным, он надрезает кожу и долго смотрит на стекающую до локтя кровь.
Я не уверен, останусь ли в порядке, но меня одаривают новым поцелуем.
Может, так он пытается расплатиться?
Время кажется иным – долгим и скрупулезным, таким, что нам вдвоем удается следить за каждой каплей, что я чувствую каждое прикосновение его языка.
Все эти ощущения кажутся невероятно острыми, и только благодаря им я не закрываю глаза и не погружаюсь в темноту. Я внимателен настолько, насколько может быть внимателен человек, опьяненный алкоголем и потерей крови.
Эту тишину так хочется разрушить разговором. Только в эти моменты я впервые хочу быть посвящен в его мысли. Я чувствую горечь неосуществимости этого желания.
Даже ночное небо, кусок которого виден из окна, не становится поводом для изливания души.
Кусок ночного неба лишь повод для молчания.
- Хватит, наверное, - сорванным голосом произносит Орочимару, и я невольно вздрагиваю, выйдя из полумеланхолического состояния.
В его взгляде нет больше ни просьбы, ни одиночества. Он поднимается и через пару минут обжигает мою кожу чем-то обеззараживающим, а потом так уверенно затягивает бинты, что я едва успеваю понять, что происходит.
За ночь мы трахнулись еще пару раз, но это было так обыденно, что в прохладе утра, засыпая, мне становилось нестерпимо горько от осознания, что та близость, появившаяся на пару мгновений, никогда не вернется.

*

I.

Я откидывалась на подушки ее незаправленной кровати, мне нравилась комната Карин.
Хозяйка готовила чай и высыпала печенье в прелестную вазочку, а я валялась на кровати, перебирая ногами складки простыни.
Здесь было уютно. Карин всегда была рада меня видеть. И с ней можно было помолчать.
Да, мне определенно здесь нравилось.
Я была почти уверена, что в последние дни все пришло в норму. Я снова воспринимала мир как непрерывную цепочку кадров, пара из которых были особенно запоминающимися. Я смотрела на Наруто и умилялась его детской любознательности, интересу ко всему, что связано с Учихой.
Я, казалось, избавилась от сожалений и создала неплохую иллюзию, в которую сама смогла поверить.
Но подсознание. Оно всегда играет не по нашим правилам.
Я проснулась в пять утра, чувствуя, как холодная осень подкралась сквозь открытую форточку. Я ощупывала себя руками, чтобы понять, что это был сон.

Что ты не вернулся.

Там, во сне, N. сидел рядом со мной в нашей старой квартире. Его взгляд был таким же пронзительным, несколько осуждающим. Он смотрел на меня и, кажется, пытался что-то понять. А я была в замешательстве и тщетной попытке осознать все происходящее.
А потом он встал и подошел к окну, приоткрыв завесу из штор, смотря на панораму окраин, по которым мы бродили.
N. сказал:
- Ты, кажется, даришь свою любовь всем, кроме меня. Почему ты не любила меня, Ино?
И посмотрел на меня так отчаянно, с неподдельной обидой и болью. И осуждением. Скрытой злобой.
И его голос был таким же, как раньше.
А я сидела на этом потрепанном диванчике, на котором он так любил целовать мне шею, была абсолютно беспомощна и глазами искала место, чтобы спрятаться. Как ребенок.

Будто ты бы не достал меня из-под стола и не вытащил из платяного шкафа.

С утра я так долго доказывала себе, что это – сон.
Что ты далеко.
Мы были прокляты. Призраки прошлого навязчиво преследовали нас в настоящем.
Вроде как в настоящем.

- Ино-о, - протянула Карин удивленно. Я, выйдя из раздумий, приняла из ее рук чашку малинового чая.
- Как дела у Саске? – спросила она без особого интереса, но загадочно на меня посмотрев.
- Ну… На самом деле у него все удивительно хорошо.
Она улыбнулась, а я уставилась в окно.
Там осень напоминала, что все в этом мире повторяется.

*

D.

Я опять не решался войти, долго смотрел на здание и пытался осознать, что где-то там действительно есть ты.
Желание видеть тебя – разве это не ошибка с самого начала?
Я не узнаю этого, пока не уверюсь, что твое лицо не постарело слишком сильно.

Найти твоего адвоката и попросить его о встрече с тобой оказалось не так уж и трудно.
Он сказал, что ты знаешь о моем вмешательстве в это дело. А потом представил меня одному из надзирателей своим помощником и тебе разрешили получасовой разговор через стекло.
Я не успел толком собраться с мыслями, когда меня позвали в длинный коридор, разделенный на маленькие кабинки.
Каждый шаг прибавлял мне страха и неуверенности.
Ты был… так близко. В паре шагов от меня. Еще чуть-чуть – и я увижу тебя вблизи.
Мы были одни, если не считать какой-то пары в конце коридора, не имеющей до нас дела.
Мы с тобой сидели напротив друг друга, и я мог видеть каждую твою черту.
Я мог видеть, что ты – все тот же. И оранжевый костюм не скрывает твоих сильных рук, а остриженные волосы, я уверен, такие же мягкие на ощупь.
В твоих зеленых глазах играет огонек из-за оранжевой формы и мое отражение.
Ты улыбаешься, как раньше, а я начинаю задыхаться.
Верхний жесткий свет портит цвет твоего лица, ты выглядишь чуть болезненно.
На секунду мне кажется, что стекло недостаточно толстое и его можно пробить кулаком.
Я сжимаю кулаки, а ты продолжаешь улыбаться и киваешь на трубку у себя в руках.
Я поспешно беру этот глупый телефон со своей стороны и даже могу слышать, как воздух вырывается из твоего рта во время усмешки.
Я сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться прямо в эту секунду и не заорать: «Какого хрена вы его сюда запихали?!»
А ты так же мягко, как раньше, произносишь:
- Давно не виделись, Дей.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, фэмслеш, философия, повседневность, кинк, эротика, миди, психология, гет, Наруто, романтика, Саске, Карин, слеш, фанфики по "Naruto", Суйгецу, Орочимару, ангст, драма

---

Те, что взрывали здания. Глава 6. Тихое утро.

Название: Те, что взрывали здания.
Автор: Dina)
Бета: Lin.
Персонажи/пары: Сасори/Ино/Дейдара.
Жанр: ангст, психология, романтика, эротика, экшн.
Предупреждения: нецензурная лексика, AU, возможен ООС.
Рейтинг: R.
Размер: миди.
Статус: закончен.
Саммари: что же еще делать с божеством, как не желать?..
От автора: после долгого молчания я наконец могу представить вам что-то действительно стоящее. Комментарии важны.

***

Музыка: Cinema Bizarre – My obsession.
Глава 6.
Тихое утро.

You´re my obsession,
My fetish, my religion,
My confusion, my confession.

— Слушай, а почему именно это здание?..
Они завтракали в той самой полупустой и чистой кухне. Ино неумело готовила, но красиво сервировала их скромный стол. Она любила детали и иногда упускала суть. Сасори распахнул окно и посмотрел на обугленный город. Дейдара облокотился головой о стол, и Ино постоянно толкала его, принося новые приборы. Здесь не было шумящего радио и замусоленных стен. Даже если бы начался конец света, они бы вряд ли узнали об этом. Скорее увидели и почувствовали. Возможно, именно это и было их целью.
— Ха, забавно. Сасори-сама, мне кажется, вы выпадаете из времени... Столько лет среди творцов, а некоторые вещи всё еще остаются для вас непонятными.
— Это моя особенность. Я не столь чувствителен.
Ино бросила на него насмешливый взгляд, вновь возвращаясь к неумелой готовке.
— Раз уж вам интересно... За последние несколько лет этот город разросся до небывалых размеров. Тут и там идет строительство. Пригороды становятся концами города, центр перемещается в зависимости от постройки офисов... Всё это делается быстро и бездушно. Чисто для того, чтобы город стал огромным, но не красивым. Городом не для людей, а для офисных крыс, которым глубоко наплевать, какой вид открывается из окна их кабинета. Но здания всё так же проходят через множество рук. В частности архитектор вкладывает в постройку всего себя, точнее в ее проект. А то, что мы видим на бумаге, на огромнейшем стенде «Что вы увидите здесь через девять месяцев» и прочее... это одно. Это один шедевр, созданный десятками бессонных ночей. Но дальше этот проект попадает в руки бездарей-строителей, монтажников, заказчиков... Здесь урезать, убрать витражи — зачем нам авторские узоры?.. В конце концов от изначальной задумки остаются лишь общие очертания. Тень того, что должно было выйти. Наш город становится одной огромной тенью тех зданий, которые когда-то кто-то любовно создавал. А то здание, в котором мы сейчас живем с вами...
Дейдара усмехнулся, потом как-то не к месту рассмеялся и закинул руки за голову.
— Это здание построено точно по проекту. Оно проработано до мельчайших деталей. Кованый узор балкона, оттенок здания и то, почему тут больше зеленого, а не привычного нам голубого. То, что тут нет зеркальных стекол. Всё это здание — имитация старины. Красивая имитация. До последнего штриха имитация того, чего в этом городе уже не осталось. Наверняка было бы забавней сделать центр города именно здесь, у этого здания, чтобы показать людям, как было «раньше». Ну, до этих стеклянных коробок... Мой старый друг, о... мой теперь любимый подрыватель искреннее любил это здание. Оно поражало его. В этой постройке осталась душа каждого, кто когда-то проектировал ее. А наш друг тоже приложил руку к его строительству. Словом, это его мечта. Олицетворение всех его идеалов. Поэтому он не будет его трогать намеренно, мол, смотрите, всё будет продолжаться до того момента, пока весь город не преобразится! Но знаете, Сасори-сама... Судя по тому, какой вид открывается с крыши, мне начинает казаться, будто разместить это здание здесь было не простой случайностью. Со многих ли крыш вам раскинется весь город в своем закате?.. Сторонний наблюдатель за происходящим по ту сторону хаосом.
— Разве ты не думаешь, что это подло? Знать и не помогать. Не спасать никого. Если в вас играет гордость, если вы хотите устроить протест, то делайте что-нибудь... Делайте, а не разрушайте. Эти игры перестали быть забавными, — Ино указала на окно, за которым раз в день громыхал взрыв и очередное здание валилось вбок или вовсе крошилось в воздухе.
Город сходил с ума, город сходил с ума еще быстрее, чем эта троица. И, смотря на их странные беседы и видя, как за окном начинается апокалипсис, можно было принять их за нормальных.
Сасори был наблюдателем, и он желал, всей своей душой желал этого конца, этой последней феерии, которая, он уверен, настанет совсем скоро. Сасори желал, чтобы все они были ее свидетелями. И, раз уж он не мог выразить все свои чувства, хотел, чтобы все кожей прочувствовали каждое из тысячи неповторимых ощущений.
Все жители были в панике, правительство не знало, что делать, кроме как усиливать охрану, но здания продолжали взлетать на воздух. Дейдара, наблюдая своим внимательным взглядом за каждым взрывом, говорил, что их красота уже давным-давно растерялась, а самый главный подрыватель ушел в тень, оставляя неоконченную задумку в руках разъяренных творцов, которым наконец позволили создавать то, что они всегда хотели. В этой цепочке беспорядочных взрывов уже нельзя было найти виноватых...
Они чувствовали себя в безопасности, словно то, что происходит за окном, — всего лишь кинолента, потрясающая своей красотой и проработкой спецэффектов. Несмотря на привычность взрывов, они всё еще оставляли в душе странный осадок. Дейдара пытался тушить в себе прошлое, воспоминания, которые теперь пытались вырваться на свободу и показать ему всю драму его прошлой жизни. Сасори со странным и не свойственным ему замиранием сердца смотрел на гибель этого мира. На людей, которые его так привлекали и забавляли. Но то было забавой. Его настоящий мир уже давно был разбит между этими двумя творцами. Сасори аккуратно стягивал связывающие нити так, чтобы никакой апокалипсис не мог разделить их. Это было его слабостью... и от осознания собственной хрупкости становилось не по себе.
Боже, у него появилось нечто дорогое!
За вечной иронией и сарказмом трудно было разглядеть то, что настоящий его мир был воистину ценным. И в этой связи, в этой обреченности и игре, в которую он почти насилу втянул их, теперь разыгрывались самые тонкие спектакли. В конце концов, их было трое. И Дейдара, вечно с виду преданный и до невозможности податливый, на самом деле был бунтовщиком, который желал лишь Ино. Себе. Только себе. И Ино была слишком обособленной и отрешенной лишь на первый взгляд, из раза в раз всё крепче пытаясь связать их с Сасори запястья. Забавными были эти попытки, но еще более забавным был сам Сасори, который являлся точкой разлома и единения одновременно...
— Ино, этот мир сам себя губит, — протянул Дейдара и рассмеялся.
Он с любовью смотрел на девушку, протягивая к ней руки. Тонкими пальцами зарываясь в волосы, очерчивая скулы и линию губ. Он любовался ею. Сасори, всё так же стоящий возле окна, по своему обыкновению наблюдал за этой немой сценой, преисполненной надежды.
Ино бросила на Дейдару холодный взгляд и, резко убирая его руки, вышла из кухни.
До еды и сервировки уже никому не было дела.
— Да что делать с этой девчонкой?.. — сокрушился Дей, стукнув кулаком по столу.
Сасори вопросительно изогнул бровь.
— А что ты с ней хочешь делать?..
— Она воспринимает меня как дополнение. Не человек, так... аксессуар. И любая близость ее забавляет.
— Секс? Ну, всё просто. Ты касаешься ее шеи, она у нее особо чувствительная... шея и губы. Желательно, чтобы ты был сзади, дабы она могла представить меня. Вот тебе и вся близость.
— За кого ты меня принимаешь, черт возьми?! — Дейдара подскочил к своему красноволосому невольному хозяину.
— Тебя? Я принимаю тебя за мужчину, которому хочется трахнуть Ино.
— Идиот, — не в силах сказать ничего дельного, Дей вновь вернулся за стол.
Он устало смотрел то на стену, то на всё такого же спокойного Сасори, иногда, будто во вспышках озарения, хватаясь за голову.
— Ты спал с ней?
Сасори изумленно смотрел на сидящего, как будто не понимая, что вопрос был задан ему.
— Нет, такие вещи меня не привлекают.
Минут двадцать молчания постепенно сменились перемирием, странным и вынужденным. В прохладной кухне с видом на умирающий город они просидели до глубокой ночи, пока Дейдара уже не собрался спать.
Сасори махнул рукой, вновь возвращаясь к так полюбившемуся ему пейзажу.
Подрыватель аккуратно вошел в спальню. Ино свернулась калачиком во всё такой же рюшистой ночнушке. Он разделся и лег рядом, боязливо обнимая девушку за талию.
Мужчина рассматривал рассыпавшиеся по подушке волосы и вслушивался в тихое дыхание. Что-то чрезвычайно хрупкое сейчас было в его руках.
Он легонько провел пальцами по шее, спускаясь к плечам и еле ощутимо поцеловав один из выпирающих позвонков. Ино, проснувшись, удивленно и чуть сонно смотрела на блондина. В его ярких чертах она видела себя. Но ту — другую. Как будто она сама была лишь бледным отражением такого перенасыщенного оттенком Дейдары.
Мягкая улыбка тронула ее губы, она чуть сдвинулась, чтобы освободить место с краю, и вновь закрыла глаза, сплетаясь пальцами с пальцами Дея.
Сасори, кажется, так и не появился в спальне.

*

Дейдара всегда чувствовал превосходство Сасори над собой. Превосходство в эмоциях, словах и жестах, превосходство в глазах Ино и других людей. Сасори всегда был идеален, в то время как Дей являлся лишь скромным дополнением, психом, выпущенным на сцену лишь для того, чтобы подчеркнуть небывалое равнодушие этого мнимого бога. Раз за разом Дейдара, чья роль сводилась к образу верной собаки, которая была обязана служить, отгонял от себя столь неприятные ему мысли. Наигранное обращение, возвеличивание и преклонения, что были лишь сарказмом и прожигающей иронией, которую каждый из них чувствовал. Шавка-Дейдара изо всех сил протестовал против власти над собой.
Но он готов был преклонить голову перед этим самовлюбленным типом, если это помогло бы ему быть ближе к Ино. И по странной иронии жизни, случайности, что когда-то их и соединила, он и вправду преклонялся перед раздражающим его господином, чтобы на самом деле быть единственно верным лишь одной своей королеве — Ино.
Дейдара смотрел на эти преисполненные наигранностью жесты Сасори и почти жалкую преданность Ино, которая хваталась за тонкие нити снисхождения Хозяина и была готова отдаться ему в любую секунду. Любое его слово, любое его желание она выполняла с той феерией чувств, что мог испытывать только окончательно зависимый человек.
Дейдаре Ино дарила лишь улыбки, такие единственно добрые, но до ужаса печальные. В них он раз за разом читал извинения и мольбу. Что-то вроде: «Прости меня за то, что я его люблю».
Сейчас девушка казалась ему неимоверно хрупкой, засыпая в его объятиях уже вторую ночь подряд.
Каждый из них по-своему боялся происходящего за окном, хоть это и дарило те небывалые и доселе неиспытанные ими ощущения. В попытках убежать от реальности, о которой они так успешно мечтали, они растворялись в объятиях друг друга и этой странной связи.
Мир на троих, смотровая площадка апокалипсиса, мечта с видом из первого ряда...
Обособленность от того сумасшествия, о котором они так мечтали.
Увы, сбывшиеся мечты порой становятся самыми страшными кошмарами.
— Ино и я... Мы асексуальны. Наверное, это можно назвать именно так. К твоим вчерашним мыслям, да?.. Ино великолепна в своей недоступности. Если тебе будет проще... Скорее всего, ее изнасиловали. Я не вдавался в подробности. В любом случае за все шесть лет нашей выдуманной близости она никогда не хотела чего-то большего. Именно в этом и заключается наша связь. Она дорожит прикосновениями, редкими, но проникновенными. И слишком скептична к пошлости. Она считает желание животным чувством, инстинктом, который человек в себе должен подавить, если он хочет стать человеком...
— Забавно. Мы знакомы столько времени, нет... Мы столько времени живем в одном доме, едим одну и ту же еду и даже взрываем здания... и я ничего о вас не знаю. Как будто все шесть лет вы разделяли свой и мой миры.
Дейдара явно был взволнован, хоть это и довольно странно смешивалось с насмешливой улыбкой. Он был одновременно и обижен, и пропитан сарказмом. Смесь столь разных чувств рождала новые, еще неиспытанные ощущения.
— Ты не спрашивал. А я не знал, что тебя это может заинтересовать. Ты любовался Ино и превозносил ее. Но разве смертный желает божества?.. — Сасори как-то хрипло засмеялся и вытянулся на кровати в полный рост. — Приятель, это попахивает извращением. Хотя... если подумать, это похоже на человека. Что же еще делать с божеством, как не желать?..
Дейдара дернул плечами, замечая в движениях Сасори что-то слишком вальяжное, королевское, то, что не сможет изобразить обычный человек.
— Меня никогда не интересовало подобное, но раз уж мы заговорили на эту тему... Можешь обсудить это с Ино. Всё, начиная от ее асексуальности и заканчивая сексом. Втроем. Забавный будет разговорчик...
Сасори смеялся, а Дейдаре не оставалось ничего, кроме как в который раз чувствовать превосходство своего хозяина, которое читалось в каждом движении его пальцев, в каждом звуке его голоса.

*

Взрыв разорвал затянувшуюся тишину, наполненную их сбитым дыханием. Дейдара, и так слишком нервный и перенапряженный, казалось, совсем обезумел, услышав до жути знакомый грохот, который отзывался в организме характерной дрожью. Ино лежала между ними и, кажется, боялась двигаться. Она переводила полупустой взгляд то на одного мужчину, то на другого. Сасори, абсолютно сбитый с толку, рассматривал изгибы девушки, кажется, не в силах понять собственные чувства.
Снова между ними застыло неравенство. Всегда был главный, всегда был тот, кто управлял и кому подчинялись.
Дейдара лишь изредка ощущал собственное господство в их маленьком, но ужасно запутанном мирке.
И сейчас, когда Сасори казался полностью отрешенным, он мог наконец быть тем, кем он был.
Понимание, что его плотнические познания глубже, чем у Хозяина, приносило какое-то едва скрытое ликование. Ино, которая с минуту смотрела на Сасори, пытаясь найти ответ в глубине его коньячных глаз, всё же села рядом с подрывателем, абсолютно нагая, чуть удивленно и испугано прикоснулась к его шее, ключицам, обняла за плечи и почти неуверенно приникла губами к впадинке за ухом.
Дейдара чувствовал в ее движениях страх или волнение, он не хотел разбираться в чувствах этой девушки сейчас. В какой-то момент он чуть было не засмеялся от осознания того, что совершенно ее не знает. Всё со слов Сасори, всё со слов того, который обладал ей. Но она... сама Ино никогда не раскрывалась для него, никогда не откровенничала с ним и не находила в их связи ничего большего, чем забавную симметрию.
Дейдара медленно, но отчетливо понимал, что не желает копаться в ее прошлом. Что нет смысла понимать кого-то посредством прошедшего, что нет смысла ворошить то, что они все так старательно пытаются забыть.
Каждый по-своему.
Сейчас во взгляде Ино появился тот странный блеск, который никогда не был обращен к Дейдаре. Он даже на пару секунд был поражен этой еще более странной реакцией, но вновь вернулся к собственным желаниям.
Ничего асексуального в ней он не видел. Хоть и движения были преисполнены волнением и страхом. Ино казалась куклой, чуть отчужденной и, кажется, согласной на всё.
В голове всё еще носились странные образы того, как они оказались в этой постели.
Сасори не имел права наблюдать. Сейчас он был в центре событий, он не мог не участвовать, он не смел оставаться в стороне, когда тонкие пальцы подрывателя обжигали полупрозрачную кожу девушки.
Возбуждение Дейдары путалось с нервозностью и волнением. Он не мог совладать с подрагивающими пальцами, хотя из всех троих был самым спокойным.
Они могли разбить мир вдребезги, но не найти в себе смелость прикоснуться.

Инстинктивно ты всегда тянешься к знающему, к тому, в котором можешь быть уверен. И, как ни странно, Ино тянулась к Дейдаре. Едва ли с ее губ не срывались слова «Сасори, Сасори», которые она всегда интуитивно бросала в самые непростые моменты. Она тянулась к Дейдаре, путалась в его длинных и без того взъерошенных волосах, припадала к его губам, словно надеясь, что, закрыв глаза, сможет стать чем-то призрачным и нематериальным.
Но от пробирающихся под кожу, в самую плоть горячих прикосновений Дейдары девушка не могла закрыть глаза. Она удивленно, чуть испуганно и абсолютно восхищенно смотрела в глаза Дею, всё страстнее и чувственней сплетая свой с его языком.
Подрыватель ощущал, как внутри у него всё переворачивается, и с каждым прикосновением блондинки он всё больше терял контроль над собой, желая прижать ее как можно ближе, как можно сильнее впиться в нее своими пальцами и оставить на полупрозрачной коже отпечатки.
Он хотел, чтобы все, абсолютно все знали, что она его, и видели это по обнаженным и искусанным плечам.
Двое будто в агонии извивались, сплетая руки, ноги и языки, крепко хватаясь друг за друга пальцами и вспарывая кожу ногтями. В какой-то момент в их головах промелькнула единственная мысль: они хотели быть одним организмом. Смешать кровь, пот и волосы, кожу и натянутые до предела мышцы. В этом страстном и сумасшедшем желании Дейдара прижимал Ино к себе, совершенно обезумев, и с каждой минутой его прикосновения становились яростней, больнее. Сасори потрясенно смотрел на этот извивающийся и смутно похожий на человека организм. Возбуждение так же, как и другие чувства, уже давно не посещало его, но что-то внутри отчетливо напоминало о его всё-таки человеческой природе.
Хотя человеческого и вообще приземленного в нём было крайне мало.
Творцу оставалось лишь поражаться тому, сколько эмоций и новых ощущений в нём вызывали они.
Эти двое, что сейчас яростно сплетались в новый организм.

*

Утром в кухне было тихо. Всё меньше оставалось в этой квартире от творящегося за стеклом хаоса, всё больше в ней появлялось неловкости. Дейдара и Ино пытались шутить, изображали обыденность, но разве возможно?.. Сасори с усмешкой наблюдал за этими жалкими попытками спародировать нормальность. Что-то явно поменялось, казалось, воздух изменил свой вкус.
Ино распахнула окно, словно задыхаясь. Но кто знает?.. В комнате действительно повисло напряжение.
Сасори не мог уснуть всю ночь. Его не покидали картины сплетающихся тел собственных слуг, как будто они совершали нечто запретное. Что-то внутри ревностно подрагивало, будто пробуждая давно забытые им чувства.
То была зависть или мнимая любовь к Ино?
Неловкость и напряжение. Тихое утро.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, философия, миди, психология, гет, романтика, экшн, фанфики по "Naruto", ангст, драма

---

Название: Энтони.
Автор: Dina)
Фэндом: Ориджинал.
Тип: гет, слеш.
Жанр: драма, ангст.
Персонажи: ГГ, Энн, Тони.
Предупреждения: POV ГГ.
Размер: Мини.
Статус: Закончен.
Содержание: И не с кем плакать, не с кем вспоминать.

О боже, наконец-то я написала что-то стоящее на дуэль.

*

1.

Ей было девятнадцать, когда мы снова встретились. С одной стороны, она не слишком изменилась со времен школы. С другой – я теперь смотрел на нее под совершенно иным ракурсом.
Я, возможно, впервые начинал видеть в ней девушку во время этой случайной встречи около года назад.
Энн не обладала той яркой внешностью, которая всегда остается отмеченной окружающими. Скорее, напротив, она была сдержанной и этой своей умеренностью во всем оставляла особый отпечаток в моей памяти. Вся была составлена из правильных плавных линий, словно соткана из гармонии и…
Свободы.
Она была свободной, абсолютно, окончательно и бесповоротно. И тому, кто не замечал этого с первого взгляда, она при личной беседе не оставляла и шанса победы над собой. Ее независимость, отрешенность от мира поражали, но казались неотделимыми от нее.
- Куда мы сегодня пойдем? – спрашивал я ее, сидящую на моем окне, скрестив ноги.
- Давай останемся дома.
Ее голос производил больше впечатления, чем весь ее внешний вид вместе взятый. Без этого голоса Энн была бы не Энн полноценной.
Голос обозначал в ней женщину – чего-то более женственного в ней не было.
Она говорила мягко, всегда с ощутимой насмешкой.
Энн говорила этому миру, что она немного выше, чем любой живой. Или мертвый.
- Сидеть дома целый день?
Она пожала плечами, из-за чего аккуратный сине-морской кулончик на ее шее подпрыгнул.
- Мы ведь хотим провести время вместе, не так ли? А если мы вместе, какая разница, что вокруг? Главное, что мы вдвоем. Зачем нам еще что-то?
Я согласно кивнул, а Энн тем временем спрыгнула с подоконника.
- Ну? Может, кофе? Ты сегодня какой-то молчаливый.
Она улыбнулась уголками губ, но я видел чайно-коричневый отблеск презрения в ее глазах.
- Может, с ним тебе интересней и для меня тем просто не остается?
Ее плечи дрогнули от раздражения, а я на секунду почувствовал укол совести.
Это было секундное замешательство, секундная вина, прошедшая через мою душу.
- Энн.
Она смотрела на меня и ждала, и ее взгляд говорил только о презрении и скрытой, глубоко закопанной в душе, обиде.
- Энн, не говори глупостей. Давай выпьем кофе. Просто сейчас утро, я не вполне проснулся.
Она стояла совсем рядом, и ее руки мягко опустились на мои плечи.
Ее объятия были редки, но притягательны, ее шея пахла сиренью, а тонкие пальцы крались по спине, как будто пытались пробраться еще дальше. Туда, глубже, под одежду и кожу, разрывая ткани и впиваясь в душу.
Энн отвергала физику, она не любила поцелуев и каждый раз окатывала меня презрением, стоило нам стать немного больше любовниками, чем приятными собеседниками. Энн лишь раздаривала редкие к себе прикосновения, объятия, мягкие поцелуи в лоб.
Удел людей был любоваться Энн, а не тревожить ее красоту касаниями.
- Ты прочитал те книги, что я тебе приносила?
Энн стояла на кухне и наливала кофе в большие прозрачные кружки.
Утренний свет, мягкий и даже холодноватый, шедший из окна, путался у нее в волосах. Темные пряди светились рыжим, и я вспоминал, как наблюдал за солнцем в ее волосах едва ли не все годы нашего совместного обучения.
Энн была моим прошлым.

*

- Открой, милый!
Громкий, настойчивый, сильный стук в дверь. Еще. И еще.
Я никогда не понимал, как дерево вообще может выдержать такое упорство.
- Я знаю, что ты дома! Открой! Мне необходимо с тобой поговорить!
Я в такие моменты обычно затаиваюсь где-нибудь в углу комнаты и стараюсь абстрагироваться.
Иногда в том же углу я борюсь с навязчивым желанием открыть.
Тони же раздражает все происходящее, он наматывает круги по комнате, и запас его нервов уже почти на исходе.
- Открой!
Тони удивленно смотрит на дверь, получившую очередную дробь ударов.
- И не надоедает же ей это, - произносит он, выплевывая каждое слово, и подходит к подоконнику в поисках сигареты.
- Ну… у нее есть цель.
Он смотрит на меня насмешливо и едко, и если у Энн это – привычка, способ общаться с миром, то у Тони насмешка – это вызов, брошенный тебе в лицо. Вызов, на который я очень редко мог ответить что-то вразумительное, потому что Тони почти всегда упрекает меня за дело.
- А у тебя нет силы воли, - бросает он с еще большей пренебрежительностью, чем откидывает от себя пустую пачку сигарет.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не заткнуть уши, как только мама очередной раз начинает ломиться.
- Расслабься ты. Выбор ведь уже давно сделан. Тебе должно быть наплевать на происходящее. Просто давай займемся своими делами.
Я согласно киваю, но продолжаю сидеть в углу.
- Твоя мать очень настойчива. Я бы даже сказал – настоящая женщина, - он делает на последнем слове особенный акцент, каким могут одарить женщин только геи.
- Тони!
Он удивленно приподнимает брови.
В наступившей тишине мама, видимо, услышала нас.
- Открой, милый! Я слышу твой голос!
- Заткнись, давай будем вести себя тише! – шепчу я, оказавшись напротив Тони и едва-едва не стукнувшись с ним лбами.
- Ты ведешь себя, как крыса, вот что я тебе скажу. Хотя плевать.
Он закидывает назад руки, сложенные в замок, и потягивается до неприятного хруста костей.
- Хотя нет. Не плевать. Мы ведь даже потрахаться не можем.
- Ради бога, Тони, заткнись, - вкрадчиво повторяю я, искренне надеясь, что его прокуренный баритон не слышен за дверью.
- Как скажешь.
Он плюхается на диван и упирается взглядом в потолок.
- Скука, - едва слышно протягивает он.
В дверь все еще навязчиво долбится мама. О, эти женщины, рассчитывающие вернуть своих сыновей.
И, о, эти сыновья, еле сдерживающие себя, чтобы не открыть и вернуться к прошлой жизни.
Тони вспоминает о своей цели в виде сигарет и поднимается, чтобы проверить карманы курток около входа.

Привет-привет, мир. Я был человеком, который едва ли точно понимал, чего он хочет. Я был человеком, любящим и женщин, и мужчин и нуждающимся в их равномерном присутствии в своей жизни.
Возможно, я разрывался между женщинами и мужчинами в неразрешимом выборе, а возможно, я не чувствовал себя полноценным без одного из начал.
Энн и Тони были моими любовниками. По неблагоприятному стечению обстоятельств они знали друг о друге.
Поэтому Энн так нервно вздрагивала в иные моменты и была готова обвинить меня в несостоятельности от начала и до конца. Поэтому Тони местами становился чуть саркастичней, рассуждая об идиотах, которые пытаются любить женщин, чтобы казаться нормальными.

- Все? – удивленно спросил Тони, когда в комнате застыла тишина на целых пять минут. - Проверишь?
Я аккуратно подкрался к двери и обнажил стекло глазка, чтобы убедиться, что никого нет.
- Все.
Тони довольно улыбнулся и подошел ко мне. Он был на полголовы выше и особенно любил обнимать меня за шею, уткнувшись подбородком в плечо.
В ответ я чуть наклонил голову в бок, и так мы стояли те пару минут, пока каждый из нас раздумывал, что же делать дальше.
Тони глубоко дышал, и я чувствовал, как расширяется его грудная клетка, мерно постукивает сердце. Я чувствовал рядом с собой жизнь, текущую по его венам, я ощущал его существование в этом мире. И я готов поклясться, что ничего не сравнится с таким неопровержимым доказательством, что ты не один. Что рядом кто-то есть. И этот кто-то совсем близко к твоему телу, к твоей душе.
Я, опомнившись, открыл дверь и, как всегда, обнаружил там пакет с продуктами. Мама всегда приносила что-нибудь, надеясь, что я ее впущу, и мы вместе съедим по куску пирога. Но я никогда не открывал. А она всегда в беспомощности оставляла продукты под дверью.
- Снова? Она ведь каждый раз так делает? Это… странно.
- Возможно, так она проявляет свою заботу. Другого пути у нее нет, - я пожал плечами.
Тони немилосердно усмехнулся.
- Ты ведь сегодня никуда не уходишь, я прав?
Я согласно кивнул в ответ.
Его губы приникли к моей шее, из-за чего кожа покрылась мурашками. Из-за чего в глазах все начало мелькать, и мысли стали поразительно запутанными.

Тони ненавидел, когда я говорил о прошлом, когда это прошлое пыталось ворваться в наш мир. Тони – человек-будущее, вперед и только вперед, и так редко с его губ срывались глаголы в прошедшем времени. Тони много курил от скуки и едва ли не жил у меня. Энн приходила лишь тогда, когда его не было дома, как будто чувствуя необходимость в себе.
Если бы Тони и Энн когда-нибудь разговорились о своих мироощущениях, а не одаривали друг друга едкими фразочками, нечаянно встретившись, то диссонанс, порожденный разностью их мнений, был бы единственным в своем роде.
Они были двумя крайностями, шли по разным дорогам, и, это так странно, они вели меня за собой. Так Энн была моим прошлым, а Тони – будущим. Так Энн едва касалась меня, редко обнимая, а Тони впивался в меня своими губами при каждом удобном случае.
Я был разделен между ними, растерзан различностью их мнений.
Я был ничем один, но с ними я был абсолютом.

Тони прикусывал нижнюю губу, когда целовал, а его глаза-хамелеоны, приближенные более к синему, всегда были особенно яркими, когда он на меня смотрел.
Его губы были красными, изможденными поцелуями, а лицо грубое, изборожденное щетиной.
Тони был ярким, терпким, резким, Тони завлекал людей в свои объятия, подставлял свое тело чужим рукам, но никогда не выворачивал душу.
Но мне порой так нравилось касаться его бледной, скрытой под несколькими масками, замурованной принципами, души. Это было трогательно. Это было так редко, но пронзительно.

- Тони?
Он обернулся, стоя у самой двери и натягивая куртку, чтобы мрак ночи не слишком трогал его легкие.
- Когда ты придешь?
Тони улыбнулся правым уголком губ.
- Я вернусь, не переживай. Я ведь всегда возвращаюсь.
Он махнул рукой на прощание и скрылся за дверью.

*

Она сидела на кухне и перебирала вишню. Чистила ягоды от косточек и все ее руки были перепачканы кроваво-алым соком.
Она казалась отрешенной, полностью погруженной в эти глупые и монотонные движения. Иногда она облизывала пальцы, но те не становились белее – кожа насквозь была пропитана бордовым соком.
- Энн?
Она резко, почти испуганно, подняла на меня глаза.
- Ты где-то не здесь. И это… странно.
- Иногда лучше помолчать, чем заниматься тупой болтовней, я не права? Тебя что-то волнует?
Я пожал плечами. Она улыбнулась и опустила глаза на ягоды.
- Хотя нет, Энн. Кое что меня действительно волнует. Просыпаться по утрам. Иногда это очень сложно.
Она засмеялась и, забывшись, убрала за ухо выбившуюся из прически прядь. На ее щеке остался кровавый кислый след.
- Ставь больше будильников. Волнует его это.
Я недовольно замотал головой и подошел к ней ближе, присел, опираясь на ее обнаженные колени.
- Нет же, Энн, меня волнует вообще начало дня. Существование. Жизнь. Иногда очень не хочется. Хочется никуда не выходить и ничего не начинать.
Я слегка сжал ее колени, из-за чего она вздрогнула и посмотрела на меня задумчиво, пронзительно, посмотрела сверху вниз, и я на несколько секунд почувствовал себя ребенком, прижавшимся к ногам матери.
Ничего не понимающим ребенком.
А Энн была такой прекрасной мамой со своими чайного оттенка глазами.
- Ты ведь и так ничего не делаешь. Ты целыми днями сидишь дома. Ты не встречаешься с этим миром лицом к лицу… Так что не ной, а лучше помоги мне. Ты хорошо живешь, но у тебя слишком много свободного времени, займись чем-нибудь. Это помогает не думать.
- Сама разбирайся со своей вишней. Где твое сопереживание, Энн? Возможно, это из-за того, что сейчас лето. Летом все кажется другим.
Она пожала плечами. Незаинтересованная, мыслями где-то глубоко в себе, и, возможно, опять вспомнившая свою старую обиду.
Внутри меня Энн и Тони были вместе, мы все были вместе, рядом, и это было замечательно. Это было больше, чем полноценность. Это был выход за рамки.
Вне реальности.
Я смотрел на тонкие черты ее лица, на серьезность глаз, на след терпкой вишни на щеке.

Она озабоченно на меня взглянула, когда я пальцами пытался стереть эту неточность ее образа.
На маленькой кухне она была не к месту – слишком много излучала света, чистоты. Она выбивалась из общей обстановки и казалась нереальной.
Я боялся, что она растает от моих прикосновений.
- Энн, ты точно здесь?
Она чуть нахмурилась, ее губы потеряли свою вечную усмешку – Энн была взволнована.
- Конечно же я здесь, черт возьми.
Энн оттолкнула меня, раздраженно подойдя к раковине, чтобы вымыть руки.
- Странное ощущение, знаешь, будто это все не на самом деле. Секунду за секундой необходимо переубеждать себя, что это – реальность.
Она была скептичной, но в глазах читалась растерянность. Энн заботилась в первую очередь о себе, ей было трудно отдавать свою заботу, свое участие кому-то другому.
Невыносимо трудно.
Я мог продолжать объяснять терпкость и неповторимость своего состояния, но в этом не было необходимости.
Моментами моя квартира погружалась в атмосферу полного понимания, когда здесь была Энн.
Она смотрела на меня внимательней, глубже, чем кто-либо еще, не упускала ни одной детали. Энн была осколком моей души или, возможно, это я был ее частью.
То было не столь важно, слова и определения не имели значения, главное – суть.
Энн и я были частью чего-то цельного.

2.

Он взглядом уперся в потолок, был необычно для себя задумчив и меланхоличен. Я наблюдал за тем, как его губы чуть подрагивают, будто от раздражения. Он руками ощупывал мои руки.
Рассвет пробирался сквозь зашторенные окна, холод пробирался под тонкое одеяло.
Тихое, излишне спокойное для нас утро.
- Все одно и то же. Каждый день.
Я вздрогнул от голоса Тони, от интонации, преисполненной не только раздражения, нет, больше – злости.
- Меня душит эта повседневность, - сквозь зубы, полушепотом, сорванным спросонья голосом.
Он больше не касался моих рук.
Тони соскочил с постели в порыве закурить, и заклинившее окно только больше рассердило его.
- Когда ты последний раз выходил из дома?
Я не успел ничего ответить, да и у меня было чувство, что вопрос чисто риторический, и Тони явно взбешен.
- Бездействие. Ты застрял на одной точке – в этой комнате. И никуда не сдвигаешься.
- Но, Тони…
- Это убого, посмотри же на себя! Тебе самому разве не отвратительно?
Он распахнул окно, из-за чего меня обдало свежестью, которую я давно уже не ощущал, а позже – запахом сигарет.
- А что я должен, по-твоему, делать?
У меня сводило скулы от обиды, ведь весь его образ был соткан из безупречной ненависти ко мне. Моему образу жизни. Моему существованию.
- Хоть что-нибудь.
Тянулись минуты молчания. Я пытался скрыть свою паршивую мягкотелость, он не скрывал ничего и прожигал меня презрением.
В Тони никогда не было сочувствия, сопереживания, участия – лишь самовлюбленность, но он едва ли не был идеалистом и всегда стремился. К чему-то.
Он мог быть посредственным участником твоей жизни, он мог быть просто твоим любовником без попыток связать души, но Тони невольно становился твоим образцом. Неплохим идеалом, лучшие порывы которого ты разделял.
А сейчас этот идол отдельных кругов открывал глаза и смотрел на меня так, как и должен был смотреть на мнеподобных.
Я был жалким, но он чувствовал не жалость, а раздражение.
Отговорки бессмысленны. Я был олицетворением того, что он так яростно ненавидел.
Я был настоящим, точкой, хрупкой чертой, разделяющей прошлое и будущее.
- Боже, как меня это достало, - прошипел он сквозь зубы после пары минут внимательного рассматривания моих черт.
Тони сорвал петлю, снимая куртку с вешалки. Его движения были резкими, но поразительно уверенными. Жесты человека, все для себя определившего.
Замок предательски щелкнул, выпуская Тони из моего мира.
- Тони, подожди…
Он замер, но не пожелал повернуться в мою сторону.
- Ты… придешь еще?
Дверь захлопнулась уже пару минут назад, а я все еще ждал ответа.

*

Энн переехала ко мне на следующий же день. Это не было мгновенной изменой Тони, это не было даже заменой ему.
Я даже не предлагал Энн. Она просто сама пришла ко мне и принесла свои вещи. Мне в голову снова полезли мысли о том, что, может, они с Тони имеют контакт и шлют друг другу sms, когда кто-то из них идет ко мне.
Или уходит от меня.
Энн вела себя так, будто всю жизнь провела в этой квартире и никогда не спрашивала, что и где лежит, даже когда по сорок минут не могла найти. Энн все же обладала некоторой надменностью. У Тони то была бросающаяся в глаза самовлюбленность.
Я не уставал сравнивать их, сопоставлять и усмехаться от нахождения общих черт.
Я внимательно наблюдал за Энн и гадал: была ли она счастлива, что Тони ушел, а она осталась?

Мы с Энн спали на одной кровати за неимением других мест. Но то были не ночи объятий и откровений, не покусанные губы и даже не соприкасающиеся руки. Она спала умиротворенно и вроде как излучала спокойствие, но я чувствовал неудобство от любого случайного прикосновения к ней. Она отталкивала от себя, с поразительной настойчивостью боролась за собственное свободное пространство.
Она всегда просыпалась раньше меня, пусть даже на пять минут, и разливала кофе по прозрачным кружкам, а иногда чай, и лучи солнца поигрывали с темным оттенком, превращая его в янтарный. Энн говорила: «Пора вставать». И это было ни разу не мило, это был приказ, и я соскакивал с кровати, чувствуя холод, и виной этому были отнюдь не открытые окна.

Я отчаянно пытался закрывать их, чтобы уличный шум, чужие голоса, пыль не пробирались в мою квартиру, а Энн и даже Тони неизменно повторяли: «Господи, да тут же нечем дышать!».
И в такие моменты они были невыносимо друг на друга похожи.

- Энн?
Она повернулась и посмотрела на меня, ожидая, а я не был уверен, что мой вопрос имеет место быть произнесенным.
Но хотя, с другой стороны, чего я боялся? Это была Энн, и она всегда принимала всего меня.
В отличие от Тони.
- Ты рада, что все… закончилось?
Она пожала плечами, незаинтересованная, неволнуемая этим, а я был разочарован тем, что не видел в ее глазах блеска победы.
- На мою жизнь Тони на самом деле едва ли влиял. Но главный вопрос в том, сможешь ли ты без него?
«Конечно нет!» - кричало все во мне.
Потому что Тони был не просто любовником, он был частью моей жизни, весомой частью, он был моим внутренним содержанием, его фразы вперемежку с насмешками Энн составляли мои мысли.
А теперь, в одно утро, моя жизнь лишилась одного из цветов.
И все бы ничего, но моя жизнь состояла всего из двух цветов: Тони и Энн.
Я ничего не отвечал, делая вид, что вопрос риторический. Я пытался ничего не отвечать, но ведь Энн и сама все прекрасно понимала.
*

Был снова рассвет, и мне резало глаза это бледное солнце, потому что оно было живым напоминанием ухода Тони. Я выбрался из постели, я даже захотел выбраться из квартиры, потому что начинал задыхаться.
Но я просто открыл окно. Обжигал свою душу солнцем и думал о том, что все не так.
Без Тони все не так.
Неужели он был более весомой частью, чем Энн? Почувствовал ли я то же опустошение, если бы первой ушла она?
Скучал бы я по ней?
Мне становилось стыдно, ведь я не мог ответить на эти вопросы правдиво.
Я удивлялся людям. Баланс между Энн и Тони был настолько гармоничным, незаменимым, полноценным, что теперь все теряло свой смысл.
Я скучал по объятиям, теплу, я так хотел снова услышать повышенные тона, но Энн была такой спокойной, и я так уставал от ее взгляда – он слишком напоминал маму.
Энн будто бы смотрела на меня с упреком, но, черт возьми.
Разве это не то, чего ты так хотела?
Пусть хоть мечты одного из нас сбудутся.
Но нас так много. Целых три человека. Возможно, это слишком, чтобы мы все были счастливы.
Утро было прозрачным, и все еще спали. На улице было тихо и призрачно, я едва-едва не захотел выбраться из стен квартиры.

*

Энн ушла тоже с утра, а я даже ничего не почувствовал.
Не ощутил, как она встала с постели, не удивился ее бодрой походке и быстрым движения, пока она собирала вещи, не услышал, как она тихонько прикрыла дверь и как в квартире стало на одного человека меньше.
Я знал, что она уйдет. Правда, я мог только догадываться, насколько скоро это произойдет, ибо Энн была гордой и принципиальной и должна была уйти прежде, чем ее попрошу уйти я.
- Все развалилось, - невольно сорвалось с моих губ.
Я смотрел в потолок и снова чувствовал, насколько же это трудно – утро. Насколько же это трудно – жить.
Я начинал задыхаться, здесь было столько пыли. Я вспомнил, как безлюдно на улице, и только ведомый этой мыслью смог подняться. Без кофе и чая, без печенья и куртки на плечи. Я выбрался из дома слишком быстро для человека, уже давно запершегося в четырех стенах.
На улице было свежо, но я продолжал задыхаться. Мне резало глаза солнце, яркая зелень деревьев, тысячи незнакомых запахов.
Чтобы жить нормально, необходимо слишком много чувствовать. Я не был уверен, что способен выдержать все то, что мир хотел от меня. Но я точно знал, что от мира я хочу только Энн и Тони.
Видимо, я просил слишком многого.
Я вспомнил о парке поблизости, безлюдном даже в самые яркие солнечные часы, прохладном из-за тени деревьев, любимом мною когда-то давно. Я пробирался по улицам и все казалось мне необычным, вновь открытым, изменившимся. Но… все же слишком много места. Непривычно.
Мои ладони потели, я волновался, будто был мальчишкой на первом свидании.
Где-то хлопали двери. Я так боялся встречаться с людьми.
Я ускорил шаг, а вскоре побежал, лишь бы побыстрее оказаться в парке, который, я на это надеялся, будет воспринят мною, как дом.
И там ничего не будет отдавать неожиданностью.

Я добрался до скамейки, и страх действительно прошел. Теперь эта внезапно настигшая меня паника казалась такой глупой, даже смешной.
Утро пробиралось под кожу, свет был холодным, как прикосновения Энн, а грудь была разодрана ощущениями.
Да, летом действительно все кажется иным. Летом каждый звук становится мелодией, а любое прикосновение не случайно.
Каждый человек, встреченный летом, будет казаться особенным.
Каждое расставание летом непременно будет драмой.
Я начинал задыхаться, может, что-то не так с легкими?
Я остался один.
- Все кончено.
До этой секунды я не совсем понимал это.
Теперь я прочувствовал, от начала и до конца, каждую интонацию, букву, каждый звук этого события.
У меня ничего не осталось.
У меня совсем ничего не осталось.
Я едва-едва не закричал от всей этой боли, не рассказал всему миру о том, как ноет разорванная грудная клетка, когда из нее по очереди достают два легкого, два органа, необходимых для жизни.
Едва-едва.
Но вовремя опомнился, что могут сбежаться люди, им даже может быть интересно, какого хрена я ору в пять утра.
Поэтому я молчал.
Пережевывая губы, заламывая пальцы, исходя дрожью и бесшумными рыданиями, я молчал.

3.

- Ну что ж, мистер Уайт, давайте начнем.
Этот мужчина обладал излишне приветливой улыбкой, а его кабинет попахивал безвкусицей, и у меня сводило скулы от одного присутствия здесь.
- Я не очень понимаю, что и зачем мы должны начинать.
- Ну, если вас ничего не волнует, то ваша мать уже потеряла достаточно нервов, пытаясь просто увидеть вас. А также соседи, которые ни разу не видели, как вы выходите из квартиры. Что за образ жизни вы ведете? Давайте попытаемся разобраться.
Дурацкий, псевдодоброжелательный тон, от которого у меня бежали мурашки по коже. Сидящая рядом мама, нервная и незнающая, куда деть руки, смотрела на доктора с такой же идиотской улыбкой, а на меня озиралась с опаской.
- Не напрягайтесь, расслабьтесь. Это достаточно распространенный случай, вам просто необходимо разобраться в возможных обидах друг к другу. Я помогу вам.
Он, видимо, заметил, как я сжимал кулак, или мой взгляд был слишком недвусмысленным – в любом случае я начинал раздражаться.
Какие к черту обиды? Сейчас мне было абсолютно плевать на мир, ибо этот мир от меня отвернулся. Так что посторонитесь, я не могу закрыть дверь, пока вы стоите в проходе.
- Извините, доктор, я не совсем понимаю, что вы хотите от меня услышать.
Его лицо на секунду выразило замешательство, но он тут же слащаво улыбнулся и начал говорить сам:
- Давайте начнем с разбора ошибок. К примеру, вы, миссис Уайт, вы, если я правильно понял, оставляли вашему сыну еду каждый раз, когда приходили и не могли до него достучаться?
Мама нерешительно кивнула, абсолютно не понимая, в чем состоит ее ошибка.
- Но этим вы лишь создавали благоприятные условия, чтобы он и дальше не выходил из квартиры.
- Я переживала, доктор, ведь мой мальчик совершенно не умеет готовить.
Доктор понимающе кивнул, у меня все так же сводило скулы от их слащавости.
- Мистер Уайт, вы питались тем, что приносила вам ваша мать и все?
Еще пара минут и я не смогу сдерживать желание встать и уйти.
- Нет, мне готовила Энн.
- Энн? Кто это?
- Бывшая одноклассница. Мы с ней снова встретились около года назад и возобновили общение. Она часто приходила и готовила для меня.
- Но, дорогой… - начала было мама, но доктор прервал ее, сказав, что мы будем говорить по очереди.
- Хорошо, скажите, кто еще имел с вами контакт последнее время?
Я едва мог выговорить имена, борясь с постоянным нежеланием открывать свой мир.
Но с другой стороны, это ведь не страшно? Просто назвать имена? Просто сказать, что Энн и Тони были моим всем последний год?
- Тони. Тони тоже часто ко мне заходил.
- Забавно, у вас одинаковые имена?
Доктор засмеялся не к месту.
- Что, простите?
Мама продолжала смотреть на меня, будто увидела приведение, едва сдерживая страх потерять меня снова.
- Тони, это ведь сокращение от Энтони? Или я не прав? А Энтони, - он заглянул в одну из бумаг, лежащих на столе, – это ваше имя.
Улыбка сошла с его старого обрюзгшего лица, он беспокойно взглянул на маму, а потом снова принялся меня внимательно рассматривать.
- Миссис Уайт, мне необходимо поговорить с вашим сыном наедине. Подождите нас в приемной.

*

- Здравствуй, Энтони. Мне надо уточнить некоторые вещи, о которых мы говорили в нашу предыдущую встречу. Присаживайся.
Я опять оказался в этом удушающем кабине, я снова отсчитывал секунды до конца сеанса.
Ты так изящно показываешь мне свою любовь, мама, притащив меня сюда. Но ничего не изменится. Ничего не может измениться.
- Вы рассказывали про Энн. Она была вашей одноклассницей? Как ее полное имя?
- Мэри Энн. Да, одноклассница.
Он замялся.
- Энтони, мы просмотрели списки классов, в которых вы учились за все годы. Никакой Мэри Энн там нет.
«Прекратите называть меня Энтони!» - едва-едва не говорил я каждый раз. Они удивлялись, как я мог забыть собственное имя. Они не могли в это поверить.
Я отчасти тоже, но просто Тони – это не я, нет, Тони это Тони. Я едва ли имею право быть названым, как он, ведь мы два совершенно разных человека.
- Энтони, расскажите мне больше о вашем друге… Тони.
Я перебирал в голове нашу совместную жизнь, умещенную в один год, и думал, что же из этого озвучить?
- Энтони, вы уверены, что Энн и Тони действительно существовали?
Я вздрогнул. Этот кабинет казался непозволительно душным, а стены, хоть и были белыми, мне казались испещренными грибком. Я хотел сбежать отсюда. Быстрее.
- Энтони?..
Я сейчас могу резко подняться, этот идиот все равно не успеет во время среагировать. Я успею убежать, пока мама будет исходиться в истерике, а дальше такси и закрыться дома.
И больше никогда не совершать этих ошибок. Никого не пускать в свой мир. Только ждать там их, бесконечно надеясь, что они действительно вернутся.
- Хорошо, давайте вместе попробуем добраться до правды. Можете ли вы сказать что-то конкретное о ваших друзьях? Адрес, телефон? Хотя бы фамилию?
Друзьях? Какое дурацкое слово. Можно ли называть друзьями тех, кто смешался с твоей кровью и чьим голосом говорит твое подсознание?
- Мы всегда встречались у меня. Я ничего не знаю.
- Вам не кажется это… странным? Мне доставляет мало удовольствия ставить диагноз шизофрении, а возможно, и шизоидного расстройства личности кому-либо. Я ведь всего лишь психотерапевт, к которому обратилась ваша мать, чтобы преодолеть межличностный конфликт. Но я вижу здесь не просто нежелание общаться с матерью. Здесь нечто более серьезное.
Перед моими глазами прыгали эти забавные слова: шизофрения, шизоидное расстройство. Я делал вид, что смутно понимаю происходящее. Но внутри набухало осознание, и пальцы холодели, словно окно опять было открыто.
- Никто не видел Энн и Тони. Но если это иллюзии, то я могу предположить, почему вы выбрали эти имена. Вашу мать зовут Мэри Энн, если вы и это запамятовали так же, как и свое собственное имя.
Энн смеялась у меня в голове – такое странное чувство. Я слишком реально представлял ее растянутый в улыбке рот и мягкий смех, такой непривычный для излюбленной ею холодности.
Вы пытаетесь сказать мне, что Энн не существует?
Я засмеялся. Мой смех был не таким приятным, как у нее, скорее, отдавал не весельем, а истерикой.
- Мне жаль это говорить, Энтони, но вы нуждаетесь в помощи психиатра.
Он положил на край стола мою медицинскую карту и посмотрел на меня с сожалением – первым чувством, которое он не пожелал скрывать за улыбкой.
Я думал о том, что еще успею убежать, пока доктор немного расчувствовался.

*

Они долго разговаривали с мамой, соседями, рылись в моих вещах и не пускали меня домой.
Потом они сказали мне, что Энн и Тони не существует. И никогда не существовало. Что они были выдуманы мной, и Энн была олицетворением моей матери, а Тони был тем, кем мечтал быть я.
Но я был просто Энтони Уайт, и белый цвет моей фамилии теперь казался каким-то до ужаса символичным.
Мне выделили комнату – пара квадратных метров, занятых кроватью и окном с решеткой, тут же сломавшем мои планы о побеге.
Я смотрел в потолок и думал об Энн и Тони, вспоминал все-все, что у нас было.
И секунду за секундой, оживляя каждое воспоминание, я заливал его черным, ибо оно было ложным. Придуманным. Фальшивым.
Все то, что дарило мне радость в этой жизни, было выдумано от начала и до конца.
Раз. И я закрываю глаза.
Было ли что-то в моей жизни до них?
Два. Я наслаждаюсь темнотой и набираю в грудь больше воздуха.
Я ничего не помню, так что, получается, у меня и жизни не было?
Три. Я открываю глаза и оглядываюсь, внимательно ощупываю каждый предмет взглядом на свойство реальности.
Не сидит ли Энн рядом?
Нет.
Насколько же я жалок, если даже мои собственные иллюзии меня покидают?
Досчитав до трех, я якобы становлюсь другим человеком. От меня прошлого до меня будущего было три секунды меня настоящего.
За эти короткие мгновения я должен был измениться. Так учил меня Тони.
Я не очень уверен, что эта странная штука работает, потому что я чувствую себя слишком разбитым, чтобы трезво мыслить.
Может, попробовать еще раз?
Надо досчитать до трех и убедить себя, что совершенно неважно потерять все, что имело для тебя хоть какой-то смысл…

@темы: мини, ориджинал, психология, гет, слеш, на заказ, ангст, драма

---

Obsession. Глава 10.

Название: Obsession.
Автор: Dina)
Бета: Milli Tsukiko.
Жанр: эротика, ангст, философия, повседневность.
Тип: слеш, фэмслеш.
Персонажи: Саске/Наруто, Сасори/Дейдара, Ино/Суйгецу, Карин, Орочимару/Суйгецу.
Дисклаймер: М. Кишимото.
Предупреждения: кинк, гомосексуалы на каждом углу, фетишизм.
Размер: миди.
Рейтинг: NC-17.
Статус: в процессе.
Содержание: Ну почему, почему нельзя просто взять, устроить небольшую утреннюю прелюдию, заварить кофе и разойтись по своим делам?
Почему все они с утра начинают признаваться тебе в любви и говорить о том, что ты им что-то должен?
От автора: Снизошло озарение.

***

Глава 10.

Sui.

Она позвонила с утра. Я, замёрзший, выходил из гостиницы, вытащенный из постели обстоятельствами и одаренный его едкими прикосновениями на прощание.
Она звонила, а я едва ли не нажал на «сброс» по привычке, в мгновение одумавшись.
Нет-нет, это ведь Ино. Она поражала. Я любил её. Я должен был ответить.
- Да.
Какая разница, что я питал к ней те же чувства, что и к мальчикам в баре? Ведь то была любовь.
- Почему ты не взял трубку? И вчера? Черт возьми, я переживала, - её взволнованный и уставший голос. Её голос всегда отдавал усталостью и некой взрослостью. Почему я только сейчас начал это замечать?
Ино волновала мою душу, и пусть то было лишь несколько дней, может, неделя, но то было прекрасное время.
Я питал к ней уважение, признательность, благодарность.
- Прости, у меня были дела, я не смог ответить.
К ней, к моей исповеди, облеченной в женское тело. К моему вдохновению, скинутому с небес.
- Настолько важные, что ты не мог предупредить меня? – подозрительность, проницательность, я был не первым и не последним, кого её прыткий ум ловил на недосказанности.
Увы, наши отношения были лишь прелюдией, мы застыли в шаге от того, чтобы стать любовниками.
Мы не переспали, но то было и к лучшему – твоё тело навсегда останется моим вдохновением, моим бледным запретным плодом, прикосновения к которому были одолжением свыше.
Ино молчит и ожидает – старый я позвал бы её куда-нибудь вечером, попросив прощение букетом из ромашек. Но старый я – это тот мальчик, которого она по ошибке оживала. Мальчик, нуждающийся лишь в большем умерщвлении и точно не в её губах.
Ино молчит и понимает – отсчитывает секунды, чтобы осознать всю окончательность и бесповоротность нашей завершившейся сказки.
- Ну что ж, приятно было познакомиться, Суйгецу Ходзуки, - усмехается она.
Чуть-чуть обиженная, и правда, кто из нас с фанатизмом не дорожит собственным достоинством? Её подбородок приподнимается вверх, я уверен, это – единственный способ, не потерять своей гордости.
- Погоди-погоди. У меня есть к тебе вопрос.
Вот и остались те последние минуты доверия, связывающие нас – единственный момент узнать правду, перед тем, как снова оказаться перед закрытыми дверями её души.
- Ты ведь из пропавших, да? Ты – подружка Саске с самого начала, я прав? Ты была одной из тех четверых?
Она смеется и коротко отвечает «да».
- Разве это не очевидно?
Я чувствую некоторое ущемление достоинства – пытаешься сравнять счет?
- Не знаю, я не задумывался об этом. Да, было приятно познакомиться с тобой, почти легендарная Ямонако Ино. Ты ведь и сама понимаешь, что нам не по пути. Слишком одинаковые, чтобы соблюсти баланс. Слишком любим свободу.
Ино продолжает усмехаться – это слышно, и это – дурная привычка Саске, перенятая ей.
Ино была пропавшей. Возлюбленной светлого мальчика умирающего во мне. Он любил её, он боготворил её, он ждал её и искал в толпе все эти годы.
Но говорят, что мечты и мечтатели – недолго живут.
Может, пригласить Ямонако на похороны одного из её фанатов?
- Да, возможно, мы просто немного забыли, кем являемся на самом деле.
Её голос был пропитан грустью, и я вздрогнул – во мне застонал сквозь предсмертные муки тот самый мальчик.
К горлу подступили просьбы о прощении – я был тронут её голосом.
Но Ино, Ямонако Ино, девушка из пропавших, не нуждалась в жалости и трогательности и всегда клала трубку после своей последней фразы.
Я усмехнулся. Вспомнил, как всё началось и как всё почти безболезненно окончилось.
Удалил её номер с телефона, подумав, что блондинку-лесбиянку с первого курса я и так смогу найти, если мне понадобятся иллюзии.
Исповедь закончена. Можете забыть всё, что было.

*

Утро после секса, это, наверное, единственное ощущение, которое я ненавижу во всей этой постельной кутерьме.
Потому что эти часы – всё решают. Как всё будет развиваться дальше или как всё закончится.
Так считали практически все мальчики и девочки, с которыми я спал. Я же придерживался мнения, что с утра есть дела и поважнее, чем эти никому не нужные выяснения отношений.
Ну почему, почему нельзя просто взять, устроить небольшую утреннюю прелюдию, заварить кофе и разойтись по своим делам?
Почему все они с утра начинают признаваться тебе в любви и говорить о том, что ты им что-то должен?
Странно, но в сегодняшнее утро я был несколько озабоченней, чем обычно, ибо я не совсем представлял себе реакцию Наруто.
Я сидел на подоконнике и наслаждался первой сигаретой за день в тот момент, когда на диване начали происходить какие-то движения.
Наруто был уставшим, не выспавшимся и, кажется, несколько недовольным. Поймав мой заинтересованный взгляд, он улыбнулся и начал вставать.
Пока я готовил кофе, Наруто умывался, и на этой минуте всё шло практически точно по моему сценарию.
Что-то не так, где же твоя реакция, мальчик?
Наруто пил кофе, всё ещё не в силах проснуться. Лишь зная, что происходило ночью, можно было заметить некоторую его скованность и то, как он потуплял взгляд, смотря на диван, на обнаженного меня.
Гораздо больше бросалась в глаза его будто бы раскрепощенность, свобода движений и, кажется, мыслей.
Внезапный смех нарушил всю тонкость атмосферы. Я непонимающе уставился на его сотрясающуюся фигуру.
- Я вспомнил, как мы вчера упали с этого чертового дивана. Господи, ну и лицо у тебя тогда было!
Я кивнул и улыбнулся, припоминая этот неловкий момент во время третьего захода, когда я повалил его в ту сторону, где диван уже заканчивался. На полу ему не оставалось ничего другого, кроме как смеяться, а мне пытаться встать.
Смех наполнял комнату, а я подумал, что давно уже не встречал утро вот так – просто.
Потом мы опять замерли в молчании, и я снова почувствовал, что ещё чуть-чуть и появятся вопросы и претензии и меня снова все это ужасно взбесит и придется попрощаться на ближайшие дни точно.
У меня никогда не было любовника на каждый день. Они все были взаимозаменяемы, и это было одним из немногих их приятных свойств.
Я не менял их даже когда встречался с ней, ведь мы договорились, что душа и тело – это разные вещи.
Через ясность его детских глаз начало проступать что-то серьёзно – невероятно портящее картину. Наруто, ранее такой веселый и непринужденный, свободный в сексе и совсем чуть-чуть для первого раза смущающийся того, когда наши взгляды встречались, обретал здравомыслие и в этой своей роли он, несомненно, был серьёзным мальчиком, не принимающим никаких извращений.
- Саске…
Я разорвал все свои желания и выбросил в мусорку за неосуществимостью – в реальности же просто выбросил содержимое пепельницы в окно. В моих движениях читалось сколько угодно угловатости, но истинную остроту моего сожаления над этим потерянным утром сложно было передать в жесте.
- Но, всё ведь останется как раньше? Это ведь ничего не значило?
Я, удивленный, смотрел на этого внезапно повзрослевшего в моих глазах Наруто.
Из-за чего эти мысли появились в твоей голове?
Нет-нет, мне они очень даже нравятся. Ведь это то, что необходимо говорить после секса, возникшего из-за внезапного желания.
Хотя, из-за чего секс ещё может возникать?..
- Как хочешь. Твоё и исключительно твоё дело, в каком свете ты будешь выставлять это перед собой.
Он, кажется, чуть погрустнел. Посмотрел на меня почти по-собачьи, и былая решительность его действий пропала.
- А как ты сам к этому относишься?
- О Господи, Наруто, зачем ты ведешь себя как маленький? Хочешь брать с меня и моих мыслей пример? Я плохой образец для подражания.
Я думал, этот ответ его убьёт, так же, как он начал убивать моё безупречное чувство удавшегося утра, но Наруто, кажется, вздохнул с облегчением.
- Снова ты не хочешь открываться, да? А это ведь был просто интерес. Как ты там говорил: истинную сущность человека можно понять только во время секса…
- Тебе ещё раз двадцать надо трахнуться, чтобы научиться делать из сношений выводы.
Улыбка на его лице тут же погасла и была заменена обиженной гримасой.
- Пошёл к черту, Учиха. Можно подумать, ты знаешь, сколько раз у меня был секс.
- Да, Наруто, ты ведь сам мне вчера рассказал.
- Пошёл к черту, Учиха.
Я невольно рассмеялся.
Давно такого не было, да, Саске?
Поставишь пари с собственным здравым смыслом на то, сколько это продлится?

*

Общежитие вряд ли можно было назвать местом, где ночью все окна пугают своей чернотой, а коридоры окутаны сном. Здесь всегда что-то происходило и многим бывало очень даже весело.
Но это совсем неважно – ведь то были многие, а мы к их числу не принадлежали.
Сегодня мы поменялись ролям, и в этот раз Ино стучалась ко мне, а я впускал её, лишенную сна и покоя.
И всё же, удивительным местом было общежитие, ведь в нем жили столь разные люди, но последнее время слишком многое этих людей начинало связывать.
- Привет-привет.
В руках у неё было две пачки сигарет и ещё что-то сладкое, что я заведомо не захотел пробовать.
Я разглядывал её, ибо мне было интересно, какие изменения претерпела её маленькая фигурка за те дни, что она меня отвергала.
Она была немножко помятой, немножко расстроенной.
И она приходила во втором часу ночи.
Что ты сделал с ней, неугомонное животное по имени Суйгецу Ходзуки?
Что ты, черт возьми, вообще мог сделать с этой девушкой?
Она села на диван, на котором сутками раньше я раздевал Наруто, и я невольно усмехнулся.
Было очевидно, что Ино пришла не просто так. Вопроса не потребовалось – она сама начала говорить:
- Мне тут напомнили о пропавших. Неплохое на самом деле было время. Как тебе Карин? Мне кажется, она бесподобна в своём деле и главное – модель из неё неплохая. И поговорить можно. Золото, а не девочка.
Я рассмеялся. Ино была зла на весь мир, и это было жуть как занимательно наблюдать.
- Что ты смеешься? Ты не хочешь ничего у меня спросить? Хотя нет. Это мне интересно. Как там мой грустный мальчик Наруто?
- Грустный мальчик, с чего это? С ним всё прекрасно.
- Не важно, Саске, не важно, почему он грустный, а ты такой слепой, - говорила она, откидывая волосы нервным жестом. – К слову, пирожное для тебя. Я выбрала без крема. Тебе должно понравиться.
- Ино.
Она смотрела на меня, и весь её образ был переполнен тревогой.
- Ино, давай по порядку.
Она перевила дыхание, мысленно сосчитала до трех и передо мной – моя Ино.
Надменная девчонка, безразличность которой едва ли может треснуть на безупречном личике.
- Мы сыграли с тобой в игру. Попробовали найти себе любовников, забыть про прошлое, устроить себе чертово настоящее. Ты выиграл, Учиха, ибо я проиграла. Знаешь… когда так долго никто не интересуется твоей душой любое любопытство уже кажется чем-то особенным. Ты ведешь Наруто в «Meds», чтобы приоткрыть завесу тайны собственной души. И это замечательно. Это – Наруто. Как же повезло тебе с этим мальчиком. Мой эксперимент не увенчался успехом – меня просто окатило прошлым. И всё.
Я вслушивался в каждое её слово, и в моей голове писались акварелью сцены её жизни, придуманные изысканным человеком.
- Знаешь, это действительно было «по-старому». Но я забыла самое главное правило этих игр – никто тебе ничего не обещает. Поэтому, знаешь, Саске, я сейчас себя чувствую какой-то маленькой, неопытной девочкой. Которую впервые бросили. Сколько раз я встречала людей, и они легко уходили из моей жизни. А тут паршиво. Очень паршиво. Я впервые осознала всю полноту слова «бросили».
Я смотрел на неё, расстроенную. Мою сильную девочку.
- Ты жалеешь об этом?
Она отрицательно замотала головой. Её дрожащие руки пытались вскрыть пачку сигарет.
- Мне просто жаль, что всё закончилось.
Я сделал несколько шагов, что разделяло меня, стоящего около двери и её, сидящую на диване.
Я обнял её тоненькую фигурку, и вся она будто растаяла в моих объятиях. Всё сила её осанки и резкость движений размылась и осталась лишь бедная, несчастная, сломленная Ино.
- Прости, Саске, завтра всё будет нормально. Всего одна ночь.
Я кивнул, покрепче обнимая её.
Всё же я скучал по тому исключительному ощущению, возникающему в её объятиях.
- Я недавно осознала всю парадоксальность этой жизни. Существование – абсурд, так, кажется, говорил Камю? Так вот. Мы – избалованные детишки, не имеющие проблем. Мы обеспечены всем и в нас нет никаких стремлений, кроме заоблачных. Мы устали от жизни, потому что нам скучно. Единственным спасением выступает любовь. Мы придумываем себе любови, а потом из них вырастают страдания, мы наслаждаемся болью, ибо ничего больше не приносит нам осознания жизни. Мы используем людей, чтобы доказать себе, что мы существуем. Кажется, людям, не имеющим проблем, надо… радоваться?
- Но ты ведь не любишь. Вроде.
- Всё равно. Знаешь… если бы мы с тобой были занятыми чем-то кроме себя, мы бы не сидели сейчас посреди ночи и не рассуждали о вечном. Может быть, мы бы были даже полезны обществу… Пока же мы – пропавшие? Какое точное слово. Ты так и не узнал, кто придумал это замечательное название? Надо бы как-нибудь сказать «спасибо» этому человеку.
- Откуда в тебе столько пессимизма, Ямонако? раньше тебе было плевать на эгоизм. Абсолютно плевать.
- Не знаю. Да и какая разница? Ну вот, теперь мне не выйти из этого жуткого состояния ближайшие сутки, - протянула она, вновь откидываясь на диван.
- Как ты там говорила? «радуйся, что начал чувствовать?»
Я опять засмеялся, на этот раз её потрепанному виду. Она посмотрела на меня уничтожающим взглядом и вернулась к пачке.
- Хорошо. Моё красноречие закончилось. Пока моё уязвленное самолюбие пытается регенерировать, ты можешь рассказать мне историю о… Наруто!
Она улыбнулась, я сел рядом, обняв её за обнаженный плечи.
- Скажем так, наверное, я всё-таки выиграл партию. Но черт знает, насколько этого хватит…

*
D.

Привет-привет, наш маленький, разваливающийся мирок. Ты обескровлен и ты – умираешь. Прости, но пока я только аккуратно кладу на место отваливающиеся от тебя кирпичи.
Мне нужно воздуха – но окна не открываются, они скрипят и ноют, но не желают поддаваться.
Я вдыхаю твой запах, Сасори, как раньше, как спасение, но он отравляет.
Ты сам отравляешь, своим взглядом въедаешься и заставляешь все внутри сжиматься.
Ты уезжаешь на студию, а я, как собака, тащусь за тобой, ибо понимаю, что всё в шатком равновесии.
И когда-нибудь ты можешь уехать и там, в одиночестве, разлюбить меня, возненавидеть меня. А я, оставшись здесь, ничего не смогу сделать.
- Мне нужно ещё пару моделей. Таких… надо посмотреть в каталоге при академии. У них вроде было достаточно типажей.
- Я могу сходить за каталогами после обеда.
Я всё ещё способен исполнять все твои просьбы, лишь бы ты расслабился, лишь бы тебе было уютно.
И хватит хмуриться, сколько можно!
Не ненавидь меня.
- Было бы неплохо. Когда тебе снова уезжать туда?
Ну вот, опять. Зачем ты это делаешь, Сасори? Зачем ты усложняешь итак сложные вещи?
Где твоё понимание?
Куда делось твоё безразличие?
Осталась только немая злость.
- Мне должны позвонить. И, я уверен, с эти затянется. Хватит об этом.
- Я просто интересуюсь.
- Ты слишком часто интересуешься!
Напряжение в комнате достигло своего предела – да-да, наше убежище слишком мало, чтобы выдержать так много негатива. Секс ещё умещался в этих четырёх стенах, но твоя злость – необъятна.
Хотите, я расскажу вам историю, как однажды встретились два настаивающих на своём человека?
Вы знаете, чем такие истории обычно заканчиваются?
Вы знаете, как люди пытаются переломать друг друга, чтобы было удобней переступать через чужие прихоти?
Вы видели, как трещат кости гордости, когда ни одна из сторон не собирается сдаваться?
- Я не понимаю, какого хрена ты вообще начал этим заниматься? У нас куча дел, подготовка к выставке… И ты тут, бегаешь по судам, пытаешься вытащить из тюрьмы треклятого педофила.
Твой голос пронизан холодом, презрением и раздражением. Кажется, это неплохо, что я всё ещё способен вызывать в тебе чувства.
Из нас двоих ты должен был держать лицо до последнего.
- Я был мальчишкой, Сасори, я был мальчишкой, когда мы были вместе! И я сбежал, как мальчишка, сделав вид, что меня это не касается. Но прошлое возвращается. И теперь я должен ему, должен, понимаешь? Должен Рену, своему прошлому, своей жизни. Мне надо доделать то, на что раньше не хватило сил. И я не собираюсь бросать всё из-за того, что тебе так захотелось.
Сасори стоял совсем близко ко мной – но то была не близость душ или тел, то было предпочтительное расстояние, чтобы оглушать друг друга ворохом слов, о произнесении которых все наверняка будут жалеть.
- Мальчишкой? А сейчас ты, думаешь, изменился? Годы идут, а ты остаешься тем же. Почему ты мне не рассказывал ничего о своём прошлом? Ты недостаточно доверяешь мне? Или ты всё ещё любишь его? Ты любил его, Дейдара, признайся, ты любил его?
Твоё уязвлённое самолюбие, твоя потерянная власть, которую ты жаждешь заполучить обратно. Твоя обида, обличенная в слова.
- Ты… любишь его больше меня? Из-за этого ты так желаешь встречи? Ты скучаешь по нему?..
Я должен был что-то сказать. Я обязан был сказать что-то.
Но всё слова сейчас – лишь оправдание.
Я думал, я пытался подобрать что-то подходящее, но, чёрт возьми, нужный цвет легче смешать, чем выбрать правильные слова во время такой сцены.
- Разве ты не говорил, что не потерпишь измены? Но ведь ты сам, черт бы тебя побрал, неверный. Ты противоречишь себе.
- Сасори, заткнись, услышь меня, пожалуйста. Это было прошлым. Я…
- Но прошлое возвращается, ты ведь сам так сказал.
В твоих руках был блокнот, твоё тело облегала футболка и джинсы. Ты развернулся, ушёл и хлопнул дверью. За окном была осень, а ты, болезненно дорожащий своим самолюбием, ушёл в неё. С гордо поднятой головой, всё как полагается.
Я засмеялся в голос, то ли от нервов, то ли действительно от всей этой презабавной ситуации.
- Я уж повзрослее тебя, идиота. Какая картинность – хлопать так дверью.
Ты всё ещё способен чувствовать. Значит, ты не разлюбишь меня? Значит, ты будешь любить меня потом ещё сильнее?
- Я не буду в этот раз бежать за тобой.

*

O.

Каждая жизнь предполагает свои правила, ибо это игра.
Моя жизнь была, без преувеличений, исключительной и требовала эти правила.
- Орочимару, что вы, мой дорогой коллега, делаете сегодня вечером? – насмешливый голос застал меня в учительской.
Правило первое: наличие у тебя души противоречит самой природе.
- Не сегодня, Кисаме. Я хотел бы провести вечер в более приятной компании.
- Ты хочешь променять наше приятное общество на всяких смазливых мальчишек?
Как я любил это место. Здесь ученики строили из себя взрослых ещё более яростно, чем все их сверстники, здесь секс был средством, а не целью, здесь никто не скрывал своей сущности и всё это здание представляло собой скопище моральных уродов. Да-да, я любил это место.
- Возможно. Когда у меня появится настроение, я вас всех обязательно найду.
Кисаме пожал плечами – не сказать, что он был обижен моим отказом, но я играл некоторую существенную роль в местной иерархии.
Нужное настроение – это скука, когда даже секс тебе осточертевает и единственный выход – это пара таблеток, полученных из знакомых рук.
- Мы всегда тебя ждём, - кинул Кисаме на прощание, когда я выходил из учительской.
Раз, два – и маленькие, несмышленые мальчики, излишне самоуверенные в себе, ложатся под тебя. Ты показываешь им деньги – пусть даже десять долларов – и они соглашаются. Потому что дело не в деньгах, а в том оправдании перед самим собой:
«Мне нужны деньги. Это секс на один раз. Чем ты рискуешь?»
Номер в гостиницы забронирован мною на месяц вперед и каждый из них думает, что он – особенный.
Исполни парочку их примитивных желаний – и они исполнят твои.
Правило второе: никогда не приглашай их к себе домой.
И вообще, с чего ты взял, что дом у тебя есть? Едва ли каждый захочет называть четыре стены своим домом, а не обыкновенным помещением.
Да и дело не в этом. Распространение личной информации всегда повредит тебе не сегодня, так завтра.
Я сворачиваю на улицу, изъеденную пабами, заблеванную грязными ртами. Улицу, которую впору бы назвать домом по количеству времени, что я здесь провожу.
«Meds» - излюбленное мною, как самое элитное заведение. Якобы изысканное и полное смазливых мальчишек.
Правило третье: Тебя должно знать как можно больше людей, в то время как ты можешь не иметь о них ни малейшего представления.
- Целых два дня ты к нам не заходил, Орочимару, тебе как обычно?
Правило четвертое: Всегда есть люди, наивно полагающие, что являются твоими приятелями. Терпи это.
- Нет, водку с колой.
А это исключительный принцип: на раздражающую фразу «как обычно» отвечать что угодно, кроме согласия.
Обстановка на самом деле тут немного дешевая – но это не имеет значения. У меня здесь назначена встреча.
Правило пятое: если ты хочешь попробовать что-нибудь интересное, надо медленно внушать эту мысль одному из мальчиков за несколькими встречами.
Примечание к этому правилу: главное, чтобы мальчик не успел тебе надоесть за это время.
- Водка с колой. Двойная, за счет заведения.
Идиотская улыбка.
Терпеть.
- Меня не искали тут? – процеживаю сквозь зубы я.
- Нет, сегодня никто не искал.
Идиотская улыбка. Это замкнутый круг, по другому и не скажешь.
Делаю пару глотков напитка и направляюсь к углу бара, туда, где ты видишь всех, а на тебя не обращает внимание никто.
Зал разрывает музыка – подборка песен одна из немногих вещей, нравящихся мне.
Но что-то неясное, попсовое и раздражающее начинает сочиться из колонок, бесконечно повторяя: Are U Gonna Dance.
Я окликаю бармена фразой:
- Что это за песня? С каких это пор вы такое ставите?
Он неуклюже приподнимает плечи и указывает в сторону дальнего столика:
- Людям нравится.
Там девушка, очевидно из нашего училища, забирается на стол.
- Здравствуйте, - раздается неуверенно за моей спиной.
Этот маленький мальчик всё ещё не знает, как со мной стоит обращаться в неформальной обстановке.
Я заказываю ещё одну порцию водки с колой и оборачиваюсь к нему.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, философия, повседневность, кинк, психология, гет, Наруто, романтика, Саске, слеш, фанфики по "Naruto", Суйгецу, Орочимару, ангст

---

Те, что взрывали здания. Глава 5. От чего вы меня спасли.

Название: Те, что взрывали здания.
Автор: Dina)
Бета: Lin.
Персонажи/пары: Сасори/Ино/Дейдара.
Жанр: ангст, психология, романтика, эротика, экшн.
Предупреждения: нецензурная лексика, AU, возможен ООС.
Рейтинг: R.
Размер: миди.
Статус: закончен.
Саммари: я хочу знать, как умирал.
От автора: после долгого молчания я наконец могу представить вам что-то действительно стоящее. Комментарии важны.

***

Глава 5.
От чего вы меня спасли.

То, что ты называешь безумием, я называю вдохновением.


Ино дрожала. Ее бил озноб, но она всячески пыталась спрятать это, убирая руки за спину. В жестах человека таится гораздо больше, чем он может себе представить.
Сасори внимательно наблюдал за ее поведением, за каждым взмахом ее ресниц и очередной безэмоциональной секундой, слишком неестественной, чтобы поверить в спокойствие.
Они даже не пытались подвести ее к краю крыши.
Сасори и Дейдара сидели в опасной близости от полупрозрачной бездны города. Они внимательно смотрели на закат, который был до ужаса символичным в последнее время, и на здание, которое должно было вот-вот взорваться.
Так они говорили себе целый день, еще когда встречали рассвет, и Ино делала неуверенные шаги по пыльному бетону крыши.
В воздухе висело разочарование, тяжестью сваливаясь на плечи. Ино сидела на одной из коробок из-под строительных материалов, с капризным пренебрежением отряхивая от пыли края пышного платья. Расцветая в терракотовых оттенках по складкам, а на груди разгораясь безукоризненно красным... Этим она пыталась придать себе подобие смелости. Дерзость и капризность в движениях маленькой принцессы сквозили фальшью и нервозностью.
Словно как дань Дейдаре, который так любил взрывы на закате, с первыми пестрыми лучами, касающимися горизонта, суету города разорвал мощный грохот.
Подрыватель, на пару секунд замерев, резко вскочил и, отчаянно балансируя, смотрел, как фасад здания украшают огненные цветы, окутывая все двадцать с лишним этажей загадочным узором.
Он чувствовал то знакомое и слегка непонятное чувство, что возникало каждый раз, когда он видел взрыв. Казалось, это было эйфорией, эпитафией всех его эмоций. Ничего другого, кроме как замереть и смотреть, ему не оставалось. Сдерживать какие-то странные, неповторимые чувства, возникающие от закатных лучей и от грохота взрыва.
Да-да, как он мог забыть?!
В цветах и узорах он читал руку давнего приятеля, психа, который более всех любил разрывающий перепонки взрыв и сильнее прочих ненавидел пропитанный цинизмом и стеклом город.
Дейдара забывал, постоянно забывал свое прошлое, и это казалось ему странным, но смирение, приходящее со временем, притупляло чувство удивления. В этот раз в его груди не оставалось места для изумления из-за внезапно пришедших в голову образов седоволосого творца с колкой улыбкой. В Дейдаре вообще не оставалось места ни для чего, кроме всепоглощающего, почти сюрреалистического восторга.
В пришедшей, будто в первый раз, тишине и печальном дыме, который извергала поваленная на бок постройка, Дейдара захлопал. В ладоши. Громко. С упованием. С небывалым возбуждением, которое может приходить лишь в редкие минуты абсолютного предела. В минуты, когда все чувства обостряются и внимают громкому закату бездарных построек в их последнем феерическом танце. Дейдара громко хлопал, не в силах стоять спокойно и сдерживать то ли хищную, то ли задорную улыбку.
Он смотрел на весь город и представлял, как в один момент его поглотит пламя Избавления. Такой взрыв, который позволит начать всё с чистого листа, с пепелища, на котором они когда-нибудь воздвигнут новый город, свой самый идеальный мир.
— А вы расскажите мне! Я хочу знать, как я умирал. Я хочу знать, от чего вы меня спасли, Сасори-сама, потому что только в такие моменты я смогу принять всё как данность. Ну же, говорите!
Дейдара смеялся, смотря, как лицо Сасори в очередной раз ничего не выразило. Его это забавляло. Табу. То, о чём Дейдара никогда не решался заговорить, и такое бездарное безразличие! Он поражался. Он хотел бы заразить и Ино, и своего спасителя силой сумасшествия, что зарождается где-то глубоко в мозгу и распространяется с пугающей скоростью по всему телу, охватывая возбуждением каждую клетку.
— Взрывы, Дей. Сасори спасал тебя от взрывов, — подала голос Ино, с полусумасшедшей улыбкой делая пару шагов к краю крыши. — То чувство, что ты испытываешь, — это вовсе не восхищение. Это страх.
Дейдара удивленно смотрел на девушку, которая уже была в метре от края бездны. Она заламывала пальцы, и ее голос был слишком слащавым. Защитная реакция. Она была вынуждена идти в нападение, идти к краю крыши, чтобы наконец справиться с нечеловеческой дрожью в ногах. Белые, полупрозрачные ленты трепались на ветру, а волосы постоянно прилипали к искусанным кровавым губам. Казалось, она только что пережила приступ самой болезненной агорафобии, но кто знает, может, есть название ее болезни и боязни крыш?
— Твой дом был подорван. На твоих глазах. Случайность, которая стала самым изощренным твоим страхом.
Дейдара внимал с небывалым, позаимствованным у Сасори спокойствием. Сам Спаситель, Бог этого маленького мирка, с молчаливым вниманием наблюдал. Он понимал, что Ино — на пределе. Она заламывала пальцы и до крови прикусывала губу, дрожь ее тела, казалось, чувствовалась на расстоянии... Но кто знает, может, виной тому была и странная ностальгия, нахлынувшая на него. Сасори вспоминал тот день и злосчастную крышу, на которую им с его нахальной собакой-Дейдарой вздумалось забраться на большой перемене. Они ходили по институту, точно хозяин и слуга, разница была лишь в том, что Дейдара не хотел прислуживать. Он сквозь сомкнутые зубы мирился с мыслью, что обязан. Обязан своим существованием молчаливому, практически кукольному человеку. Подрыватель бродил по крыше, безучастно говоря сам с собой, в то время как Сасори наблюдал за девушкой, впервые за долгие годы учебы попавшейся ему на глаза. Девушка в платье из тысячи оттенков, красоту которого он первостепенно оценил. А потом и саму девушку. Хрупкую и полупрозрачную, на фоне проливного дождя почти теряющуюся. Она билась о высокую зеленую сетку и что-то кричала.
В момент, когда она крепко зацепилась за край сетки и неумело начала карабкаться, словно котенок, Сасори сделал три шага, что их разделяли.
Три шага, за которые она ничего бы не смогла сделать.
Удивленно обернувшись и посмотрев на Сасори полными слез и дождя глазами, девушка кинулась к нему на шею.
Так, словно они были давними знакомыми.
Пока Сасори ее, дрожащую и насквозь промокшую, успокаивал, Дейдара наконец заметил развернувшуюся в паре метров от него драму. Подрыватель рассматривал девушку, и в его глазах зарождалось страстное и эфемерное чувство.
Сасори странно чувствовал себя, раз за разом вспоминая произошедшее. Казалось, именно в тот момент что-то щелкнуло и часы пошли наоборот. Их жизнь пошла обратно жизни прочих.
И сейчас, вновь увидев Ино, подступающую к краю, он не мог избавиться от дежавю.
И сейчас, смотря на всё тот же немой восторг Дейдары, он не мог не усмехаться.
И те шесть лет, что они вместе слонялись по пригородам, будто и вовсе растворились. Словно они были одним неудачным кадром, чтобы вновь прийти к тому, с чего всё началось.
— Ты тогда очень сильно испугался. Ты боялся огня с той чудовищной истерикой, с которой люди могут бояться призраков прошлого. Ты шугался огненного цвета волос Сасори. Он тебя не спасал. Он не вытаскивал тебя из пыла огня, нет... Ты стоял в паре метров от взорванного дома, тебя отбросило взрывной волной на траву, и ты рыдал, как ребенок. А Сасори доставил тебя в больницу. Сасори сделал то, что мог сделать любой другой на его месте... Но это был Сасори. Ты ничего не помнишь из того дня. Более того, ты сам подрывник. Ты сам делаешь то, что когда-то погубило твоих родителей. Ты говоришь о безумии... Что в тебя его поселило? Ты сам источник хаоса, который так ненавидишь. Ты любишь эстетическое упование, но не понимаешь, что это всего лишь чувство страха. Настолько сильное, что ударяет в голову фейерверком. Ты любишь взрывы, Дейдара?.. Да ты просто псих! — она смеялась.
Смеялась с той интонацией, которую здоровый человек никогда не сможет повторить. Ино со страхом смотрела вниз и, не в силах сдерживать бушующий внутри водоворот чувств, изливалась.
Изливалась на Дейдару монологами, потому что не могла себе позволить дерзость к Сасори.
— Какого... черта?! А врачи? Это лечится. Меня бы избавили от всех страхов и воспоминаний, и дело бы с концом. Что за дрянь вы тут устроили?..
— Врачи?! Благодари Сасори. Он сделал то, что не смог бы сделать ни один другой человек. Посмотри на себя — ты стал зависимым! Зависимым от него, от взрывов, от меня! Всё благодаря Сасори. Он построил этот мир. Мир, в котором ты находишь исступление. Жизнь — слишком малая плата для такого дара.
Дейдара не успел ничего сказать. Сасори лишь продолжал молчать. Он не желал вмешиваться, поскольку знал, что их мир слишком крепок, чтобы распасться, даже если они находились на крыше. Ино говорила то, что рано или поздно надо было сказать. Ино говорила то, что Дейдара желал услышать. Всё шло ровно, если не считать их повышенных голосов.
Сасори видел, как Ино разрывалась. То впадала в сумасшествие и истерику, виртуозно занятые у Дейдары, то поражала своей холодностью, будто пародируя Сасори. В ней смешивались две противоречивых их сущности, и Сасори по-своему удивлялся такому. Их различность находила свой апогей в ней, становилась почти идеальной.
Взрыв прерывал их диалог, который был больше похож на скандальную откровенность.
Одно за другим здания города, которые они все презирали, взлетели на воздух. В ярких, но не столь виртуозных огненных шарах читалась ярость. Эта ярость наполняла весь город и говорила о том, о чём молчали все творцы.
Забытый друг Дейдары воплощал мечту каждого из них.
Подрыватель не смотрел на поедающие город языки пламени. Он пытался понять, что же испытывает на самом деле.
Правда ли то чувство есть страх?..
Мы можем чувствовать и не знать названия этой эмоции.
Нет, скорее мы сами придумываем эти названия. Логичным будет назвать любовью то странное чувство, что он испытывает, глядя на Ино. Легче назвать преданностью ту почти ненависть, смешанную с безысходностью, когда он попал под фамильярное обращение Сасори.
Проще было назвать восхищением ту феерию чувств, что до кончиков пальцев наполняла его тело во время взрывов.
У чувств нет определений, они скорее схожи с ярлыками, которые бездарно вешают без разбора.
Дейдара смеялся, хлопал в ладоши, а его губы кривила усмешка. Он понимал, что его восхищение было иллюзией. Он понимал, что страх, все фобии и потаенные опасения пробуждают гораздо большее эмоций, чем те житейские радости, которые мы так возносим.
Он понимал, что самые фееричные ощущения способны вызвать лишь самые изощренные чувства.
Ино, достигая своего предела, осела на пыльный бетон, снова повторяя: «Сасори, Сасори...»
Творец их Мира подходил к ней и обнимал за плечи, в точности как в тот знаменательный вечер. Девушка успокаивалась, и на смену истерии приходило пугающее спокойствие. Словно кукла, запутанная в полупрозрачных лентах и в жесткой красной ткани, она таяла на руках Сасори.
Закат был быстрым, а может, так лишь показалось.
За чредою своих мыслей никто уже не обращал внимания, как были взорваны пять зданий. Как город наполнялся психами, потому что теперь каждый боялся оказаться не в то время не в том месте...
Взлететь на воздух с тысячей побитых кирпичей и с осколками упасть на землю в числе первых.
Сасори укладывал Ино на имитацию кровати, Дейдара в тихой истерике оставался на крыше, пиная старые коробки и понимая, что все его идеалы пошли к чертям.
Сасори мог лишь наблюдать. Право, иногда в его душе рождалось подобие упрека: какого черта ты ничего не делаешь?
Это чувство тонуло с той же быстротой, что и вспыхивало. Он осознавал, что нет смысла лезть к ним. Он осознавал, что спасает их раз за разом, день за днем уже целые шесть лет, пока каждый из них, из этих его почти детей, Дейдары и Ино, не разберется в собственных эмоциях.
Он раздевал Ино и ложился рядом. Обнимал ее обнаженные плечи и не мог избавиться от дежавю. Ино любила его сильно, но эту чувственность прикрывала обязательствами, притворялась его слугой, хотя, наверное, любой влюбленный есть слуга своего идеала. Сасори иногда становилось не по себе, он боялся полноты ее чувства, но это были слишком короткие мгновения, чтобы обращать на них внимание.
Ее чувства были как данность, которой сам Сасори, в свою очередь, был для Дейдары.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, философия, миди, психология, гет, романтика, экшн, фанфики по "Naruto", ангст, драма

---

Obsession. Глава 9.

Название: Obsession.
Автор: Dina)
Бета: Milli Tsukiko.
Жанр: эротика, ангст, философия, повседневность.
Тип: слеш, фэмслеш.
Персонажи: Саске/Наруто, Сасори/Дейдара, Ино/Суйгецу, Карин, Орочимару/Суйгецу.
Дисклаймер: М. Кишимото.
Предупреждения: кинк, гомосексуалы на каждом углу, фетишизм.
Размер: миди.
Рейтинг: NC-17.
Статус: в процессе.
Содержание: Мой ничего не умеющий мальчик. Я уже сейчас вижу, как ты был неправ, когда думал, что твоё тело не способно чувствовать.
От автора: Снизошло озарение.

***

Глава 9.


S.

Это была неплохая девчонка, впрочем, чего ещё ожидать от моей бедной девочки Ино, которая только что чуть не пала жертвой изнасилования.
В первый раз, между прочим, насколько мне было известно.
Что ж, неплохо, я уже почти пожалел, что закончил и не довел моё маленькое извращение до конца и не прибавил себе ещё одной забавной истории.
- Ка-а-арин, спасибо, что пришла! – Ино расплывалась в улыбке. Она медленно подошла ко мне и прошептала голосом, полным яда:
- Да-да, я понимаю, насколько ты меня сейчас ненавидишь. Сделай лицо попроще.
Да, она была, как всегда, проницательна – я не помнил, чтобы как-то предлагал ей приводить своих шлюх в мою комнату.
- Ну что, будем знакомиться, - та, что звалась Карин, расплылась в ненужной улыбке. Я, заскучав, начал мысленно прикидывать, сколько раз они были близки и как.
Ино болтала с ней ещё минут пятнадцать, а после этого ушла. Просто взяла и ушла, и тут я точно пожалел, что не изнасиловал её тонкую, проворную персону, пожелавшую оставить меня одного. Ночью. Кинуть меня этой шлюхе.
Чертов Суйгецу, я ещё припомню ему то, как он отобрал у меня единственный приют.
Карин прошлась по комнате нарочито медленно. Остановилась напротив меня.
Да, точно, она была неплохая. Плавное, подвижное и упругое тело. Высокая грудь, соски, просвечивающие сквозь жатую майку.
- Знаешь, забавно, я много о вас слышала. Но у вас что, и шлюха одна на двоих?
«Какая самокритичность»,- мысленно протянул я, но в порыве раздражения я грубо притянул её к себе. Она неловко засмеялась, устраиваясь у меня на коленях.
Что-то во мне переключилась.
Карин была довольно симпатичной девочкой, чьё тело было податливым и тянулось ко мне каждой своей клеточкой.
Чуть наклонив голову в сторону, она внимательно смотрела на меня, улыбалась.
Ладно, было что-то неплохое в её приходе ко мне во время этой безлунной ночи.
- Ино наверняка рассказывала тебе многое обо мне. Так что обойдемся без лишних бесед.
Она снова засмеялась. Я проводил по её пухлым губам пальцами, она блаженно откидывала голову назад.
Её тело таяло на моих руках – недурное ощущение.

N.

Привычка – вот наиболее точный синоним моей жизни. Не слишком радужно, но вполне переваримо.
Учиха Саске стал неплохой привычкой, но в нём была изюминка, он выбивался из ряда тех очевидностей, что раньше со мной происходили.
Вот она – академия искусств. Вот он – класс рисунка, из которого люди мечтают побыстрее выбраться. Вот оно – первое знакомство в новом году.
Череда банальностей, чтобы в конце концов – прийти к этому.
Серая, зашоренная жизнь есть у меня, и это единственное, чем я по-настоящему обладаю. Без денег так и получается, что жизнь – первое и последнее, на что ты имеешь право.
- В моем старом доме была огромная библиотека. Я сам выписал туда достаточно коллекционных книг о художниках. Знаешь, найти что-то дельное в таких книгах обычно не получается, но отыскать хорошего учителя по истории искусств – ещё труднее.
У Саске Учиха чётко разделилась жизнь прошлая и жизнь настоящая. Это было в чем-то даже забавно – напиши абстракцию в черно-белом ни разу не ударившись в полутона – вот и представление о его жизненном пути. Он сам так говорил.
Единственной ниточкой – тем вынужденным оттенком, мостиком из одного мира в другой – была Ино. В ней заключалась тайна прошлой жизни Учихи и одновременно с этим – ключ к его настоящей душе. Именно поэтому мне так нравилось, когда она случайно заглядывала к нам.
На вечернюю прогулку. Привычка, которая через пару месяцев, я уверен, любому другому уже надоела бы – но я годами занимался одними и теми же делами, не приносящими мне удовольствие.
Так что Учиха – это по-настоящему классно.
- Мне хочется пива. Зайдем в какой-нибудь бар.
Это констатация факта, и мы уже сворачиваем в сторону улицы, переполненной питейными заведениями. Для меня навсегда останется загадкой – чья же душонка была настолько гадкая, что так выела целую улицу нашего города? Но никто не знал, откуда всё это началось. Просто тут всегда были бары, много баров, а так же шлюх и мужского и женского пола. Заведения пестрели разнообразием – от дешевых забегаловок до «Meds», в котором ошивалась богатая молодежь. Все рядом. Всё близко. Всё для того, чтобы забыться.
Я выжидал, когда мы выйдем на эту улицу – лицо Учихи тут же приобретало какое-то особенное выражение. Что-то вроде: «мне тут хорошо, я тут как дома».
Как бы он не стремился раскрасить свою настоящую жизнь в белый – он всё равно любил эти места, и вовсе не из-за пива, а из-за всей этой атмосферы потерянности.
Я схватил его за руку – несколько грубо, но я вообще боялся к нему прикасаться, опасаясь, что это будет понято не так, и потащил в один из переулков.
- Куда ты меня тащишь, мальчишка? Я же сказал…
Я продолжал идти вперед – сквозь череду пабов, чтобы выбраться к старому-старому двору. То была окраина – а я их любил в своей менее паршивой, чем у Учихи, молодости.
Оказавшись в окружении старых качелей, обронивших листву деревьев и свежего воздуха, Учиха нахмурился.
- Садись, - пригласил я его на качели.
Его тяжёлый, утомленный взгляд медленно прохаживался по опустевшему двору - впитывал каждую мелочь, проникался атмосферой.
О да, она была неплохая. Покинутость, забытость, обреченность – посмотри на край этого маленького света, в которым мы проживали все эти годы. Выйди из шелка и лоска, перегара и шлюх – почувствуй пустоту.
- Ну, давай… - он притянул меня к себе, неуклюже толкнув на сиденье – качели были чем-то вроде машинки, облезлые и скрипучие.
И кое-как вмещающие нас вдвоем, отчаянно балансирующие и всё же перевешивающие в сторону Учихи.
- Ну, и зачем ты меня сюда притащил? – его пальцы поползли вниз – по ремню джинсов и забрались в карман в поисках сигарет. Тонкие, выбеленные пальцы художника, чувственные и красивые. В его случае даже не потертые краской.
Огонёк вспыхивает и остается меркнувшим клочком на конце сигареты – единственным теплым в этой засохшей картине.
- Надо разбавить обстановку. Хватит уже твоих баров. Я приглашаю тебя в свой мир.
Его губы расплылись в усмешке, почти доброй, но всё же усмешке:
- Что-то у тебя тут как-то не слишком солнечно.
Я расплылся в улыбке.
Учиха устроился поудобней – меня качнуло вверх, наши ноги отчаянно искали пространства, но им оставалось только сплетаться между собой.
Физическая близость – понятие относительное.
Некоторые умудряются получать удовольствие от случайных касаний. Я не был столь искусен во всей этой мешающей нормальному существованию физике – я был почти безразличен к прикосновениям.
И Учиха был достаточно близким, чтобы позволить ему пару сантиметров личного пространства. Надо же, Учиха был действительно близким.
- Мне почти жаль тебя, если ты всю жизнь провел в таких подворотнях. Кажется, мои бары просто роскошь по сравнению с этим унынием.
Я беспомощно пожал плечами – мы были из разных миров. Но я надеялся, что это было не бесполезное занятие – пытаться эти миры свести.
- Ты ведь знаешь - я не люблю болтать, но я не против послушать историю твоей жизни. Кажется, там где-то затерялось провальное соблазнение, после которого ты записал себя в асексуалы.
«Ты» - это местоимение резало по ушам. Такое иногда бывает в самом-самом начале знакомства, когда ты ещё не привык к человеку настолько, что его благоприятное к тебе расположение пугает.
Я честно не знал, что было в голове у почти легендарного Саске Учиха, более того – я боялся залезать в его голову: вдруг там обнаружится слишком много скелетов для одного меня?
Но раз он просил рассказывать – мне оставалось лишь исполнять его просьбу.
- Тебе интересно про девушек? Я-я-ясно, про кого ещё тебе будет интересно, - я почти обижено откинулся на спинку, из-за чего нас резко качнуло. Учиха недовольно стряхнул с сигареты пепел, вопросительно подняв взгляд. Я тут же мотнул головой.
Учиха постоянно курил при мне и постоянно предлагал затянуться, но я всегда отказывался, ибо весь этот дым, все эти запахи – нет, увы, в моей жизни было достаточно пепельной серости.
- Ты ведь и сам всё себе достаточно ярко изобразил? Ты знаешь о таких вещах гораздо больше обывателей: как о соглашениях, так и об отказах. Это даже забавно…
Когда тебя слушают? Когда тебя слушают по-настоящему?
Эти моменты взаимного интереса действительно редки, и я не был уверен, что Учиха, откидываясь на этих разваливающихся качелях, вдыхая в себя никотин, на секунду закрывая глаза и видя в бесконечной темноте вселенную, способен был меня слушать. Я не был уверен, что Саске Учиха был человеком – в это было трудно поверить. Что его способность говорить была столь же нормальной потребностью, что и у других людей.
Идеализировал ли я его? Скорее нет, чем да. Разница в наших взглядах на мир была парадоксальной для близкого общения – это наполняло всё вокруг противоречивостью.
Всё это серое небо, всю эту промозглую позднюю осень с её опавшими листьями, размазанными чужими ногами по промокшим дорогам.
Боялся ли я его?
Однозначно. Точно. Определенно. Я боялся его. То был инстинкт самосохранения, и он кричал внутри: «Если ты всё ещё хочешь своей размеренной жизни, беги быстрее от этого подонка!»
Но я не слушался. Мне казалось: «А разве может быть хуже?»
И я выходил в прохладу осени с ним и его сигаретами каждый день.
Я рассказал Учихе о той девочке, которая очень сильно меня хотела.
- В своей похоти она была отвратительна. Пьяная и жутко смазливая. Ей видимо очень хотелось трахаться, в то время как я – бедный и невинный ребёнок. Я не привык к этому. К тому, что кто-то тебя так нагло трогает, ощупывает. Жуткие ощущения. Я целовался с девушками, обнимал их, питал даже некоторое возбуждение к некоторым из них. Но она была просто отвратительна.
- Она уничтожила все твои розовые мечты, я прав? – Учиха самодовольно приподнял брови.
- Нет, скорее… я просто понял – это не моё. Это мне не надо. Изящные фигуры только на фотографиях. Красивые оргазмы только в порнографии.
Саске опять еле сдерживал свой грубый смех над драмой всей моей жизни. От всех этих историй у него явно поднялось настроение, а я, кажется, был к нему настолько хорошо расположен, что был согласен на всё.
Пересказать ему всю свою жизнь со всеми этими казусами и посмеяться, посмеяться вместе с ним над каждым моим проколом с девушкой, над каждой её неудачной попыткой меня соблазнить.
- Всё ясно, Наруто, мне всё ясно.
Я изумлённо на него уставился: его губы изогнулись в насмешливой улыбке, глаза заинтересованно блуждали из стороны в сторону, а движениях читалась уверенность.
Наблюдать за Саске было действительно интересным занятием: его движения, хоть и не выдавали всё очевидно и досконально, но всё же давали больше информации, чем его слова.
- Ну? Ну же! Продолжай!
- Ты – гей, - заключил Саске самодовольно, качнувшись и заставив меня лишиться не только дара речи, но и равновесия.
- Или ребёнок. Выбирай, что больше тебе нравится. Возможно, ты просто ещё не дозрел. Знаешь, ведь действительно не всем нравится секс, как секс. Может… ты ищешь чувства. А может тебя не привлекает женская эстетика. Сколько вариантов… ты знаешь, почему я люблю всю эту грязь, похоть?
Не дождавшись моего ответа, он продолжил:
- Она интересна как явление. Желания человека – вот, где раскрывается его настоящая сущность. Ты можешь быть безразличным. Можешь быть экстравагантным. Можешь быть сущим ангелом. Тысячи образов тебя – но разве есть кому-то дело до того, какие маски ты для кого напяливаешь? Другое дело – секс. Некоторая эгоистичность свойственна нам всем, и если ты хочешь узнать человека – переспи с ним. И все его желания, скрытые под личиной той повседневности, в которой мы увязли – всё уходит.
- Отстань, Учиха, это даже не смешно. Совсем не смешно.
Его пальцы заблудились в волосах – угольной шевелюре. Несколько скептично наблюдая за мной, Саске протянул ко мне свои руки, которые, мне казалось, живут совершенно другой жизнью, в отличие от своего хозяина.
- Можем проверить тебя. Это ведь так легко. Если всё получится – будет удовольствие, если нет – уверенность в себе.
Я испуганно отшатнулся от Учихи, чьи руки перебрались на мои колени в жесте почти пренебрежительном, но, несомненно, властном.
- Нет, Саске, не-е-ет, я в такие вещи играть не собираюсь.
Учиха изменился – еле заметно – какой-то иной атмосферой от него повеяло. Внимательный взгляд всё также пронизывал меня насквозь, а мне оставалось подмечать всякие невидные на первый взгляд детали.
То, что пальцы у него были очень тонкие и цепкие, они впивались в кожу и будто хотели проникнуть туда глубже. Его губы были слишком бледными, обескровленными и совершенно неживыми – не верилось, что этот человек был способен на чувственность. Тело из костей и мышцы, обтянутых чёрной рубашкой было, на самом деле, очень красивым и сочетало в себе что-то эстетическое, линейное, что можно было бы вписать в неплохую композицию, и ломкое.
Его руки двигались по моим коленям, наши взгляды пересеклись и не желали отрываться друг от друга – банальнейшая сцена.
Внутри что-то опять кричало о невозвратимости прошлой, размеренной жизни, в которой у меня было всё то немногое, что требовалось.
Я же решил, что да-да-да.
Я согласен.

*

D.

Тяжёлый, прожигающий взгляд Сасори преследовал меня все эти несколько дней – даже в студии спасаться от него не удавалось. Сасори был чуточку старше – всего на пару месяцев, но он обладал тем недюжинным спокойствием и трезвостью рассудка, чего мне не доставало. Сасори был влюблён в боль и меня, я же был одержим им, а теперь и своим прошлым.
Где-то внутри я смутно понимал, что Сасори наверняка найдет не мало общих тем с Реном – они получали едва ли не одинаковое удовольствие от боли. Но от этого сравнения становилось не по себе: может, никакой новой жизни и не существовало? Может, всё это время я жил с призраком своего прошлого? Делил с ним одну кровать и не заикался о другой своей жизни, наивно полагая, что всё кончилось?
Жить с Сасори теперь было действительно невыносимо – весь его вид указывал мне на дверь, а потом на такси прямо до полицейского участка.
В это утро я не выдержал и, несколько эмоциональней, чем ситуация требовала, вызывал такси.
Осень была. По-другому и не скажешь. Всё, что писатели и импрессионисты пытались вложить в это понятие, расцветало прямо у меня на глазах своими пожухлыми красками сквозь окно машины.
Бороться было бесполезно, и я сдался.
Так что особенно серое в это время года здание офиса полиции внушало мне лишь одну мыль:
Пока-пока, Рен. Все кончено.
Я поднимал со дна старые связи, давно уже мной утерянные. Я стучался в старые студии и находил там совершенно новых людей. Это была погоня за призраком, и погоня – тщетная.
Но я проделал всё это, чтобы теперь, без всякого угрызения совести приехать сюда – и ответить на каждый их вопрос.
Выложить всё, но благородно, не вдаваясь в подробности.
И выяснить всё: что были дальше за мальчики? Что ещё он с ними делал?
Я чуть ли не на пороге наткнулся на уже известного мне следователя, и воодушевление тут же ушло, потерялось. На замену секундной доброжелательности пришло осознание своего долга и необходимости.
- Добро пожаловать, Дейдара. Мы вас ждали. У нас для вас несколько новостей.

.

Новостей мне не сказали – лишь заперли в сумрачном кабинете в одиночестве и попросили ждать. Что-то случилось, я это чувствовал - во мне опять набухала тревога.
Я откинулся на спинку стула. Да, это было отвратительно и не благочестиво, но из-за всех этих туч, повисших над нами с Сасори, у нас не было секса и я изнывал от подобной скупости до прикосновений.
Стены этого здания Закона и Справедливости отдавали дешевизной и небрежностью. Все благородные позывы, все мысли о том, что ты спасаешь бедных маленьких мальчиков, приехав сюда выдвинуть обвинения против своего первого любовника, тут же обрывались. Оставалось отвращение.
Может, ещё не поздно уйти?
Эта мысл мало-помалу становилась навязчивой идеей, и я отвлекал себя пересчитыванием реек на радиаторе. Но это занятие было ещё более унылым, чем цвет здешних стен.
Рен-Рен-Рен, тебя снова слишком много в моей жизни. Кажется, это именно ты стоишь теперь между мной и Сасори и давишь на нас наставлениями о целомудренности.
Следователь зашел, и я будто потерялся. Пара минут потребовалась мне, чтобы прийти в себя, вернуть свою душу в тело и быть достаточно разумным, чтобы отвечать на вопросы.
- Начнем?
Его голос отдавал усталостью рабочего дня. Я искренне надеялся, что сейчас, в семь часов, никому уже и дела до меня нет.
Но я, как всегда, ошибался.
Ты был интересен им от начала и до конца, Рен.
- Давайте на чистоту, хорошо? Как вы познакомились? В каких состояли отношениях? Какие действия полого характера имели место быть?
И я отвечал. Просто и ясно.
О том, что познакомился с тобой случайно и что ты был старше меня на четыре года. Что ты был художником и снимал студию и подрабатывал учителем в художественной школе, куда пристроил и меня.
Что мы с тобой жили вместе, и было место всем действиям полого характера, которые могут возникнуть у двух любовников.
И да, мне было четырнадцать.
Нет, моя психика не пострадала. Я говорю правду. Честно.
Не было никаких изощрений. Мы были любовниками.
Из-за чего мы расстались?
Я просто вырос и начал капризничать.
Фразы вылетали из моего рта слишком быстро и уверенно – это наверняка бросалось в глаза.
Плевать-плевать, черт возьми, только побыстрее, хватит уже призывать этих духов прошлого, мне трудно дышать…
Да, я не против стаканчика воды.
- Хорошо. Этого достаточно.
- Вы не могли бы мне рассказать подробней? Что случилось, почему Рен внезапно привлек ваше внимание?
Следователь искривил губы, будто и так всё было ясно – подобные ему всегда притягивают внимание. Я упустил этот жест и ждал ответа, очень ждал.
- Подробности в суде. Мы берем вас как свидетеля. Вашего Рена, как и ожидалось, было достаточно легко найти.
Пренебрежение, сквозившее в его голосе, омерзение – все это окатило меня, как холодной водой, пригвоздив к стулу. Я испугано и удивленно распахнул глаза.
Рен где-то здесь? В этом здании с безвкусными стенами?
Вряд ли мне его покажут.
Нет, стоп. Рен у них. Значит, все кончено. Теперь уже окончательно.
- Я не смог бы… его увидеть?
Ещё больше мерзости от этих паршивых людей – ещё чуть-чуть и этот угрюмый следователь не выдержит.
«Он насиловал тебя мальчишкой, а ты хочешь увидеть его!» - едва не вырывалось из его рта.
Но я хотел, действительно хотел увидеть его.
Моего Рена.
Пожалуйста-пожалуйста, это ведь не трудно.
- Я поговорю на эту тему с его адвокатом. На сегодня все. Мы позвоним вам, как только будет установлена дата суда.
Я не вставал, я не двигался, я не собирался никуда уходить.
- Ну же! Быстрее! Мне не до ваших подростковых драм!
Не смог удержаться, бедняжка, с его грязного языка всё-таки сорвались эти полные знания жизни слова.
Я добродушно улыбнулся и поспешил уйти.
Выйдя на крыльцо пропитанного серостью осени здания, я обернулся.
Где-то там, в коридорах и маленьких комнатах, был ты.
Осужденный едва ли не моими руками.
Ты простишь меня за это, Рен?
Я всё же тебя любил. Поздновато для признания, но всё же.
Я простоял напротив непозволительно много времени – даже для прощания.

S.

О, желание. Я так тебя люблю.
Я жду тебя как давнюю любовницу, которая приходит лишь в определённый день в определённое время.
И дождаться этой минуты – немыслимо.
Наруто здорово завелся – я был этому даже удивлен. Его сознание, как всякое сознание чаще всего любит делать, подкинуло ему парочку неплохих сцен, подпитанных долгим и иссушающим воздержанием.
Часто ли вам приходится чувствовать желание и при этом не иметь возможности его удовлетворить?
А как насчет сладостного ожидания, когда вот-вот и почти?
Чудесно, не правда ли?
О, как я любил его в тот момент! Любил как любовника, любил как тело, к которому необходимо прикасаться.
Мы едем в метро, чтобы побыстрее – тут грязно и свет жёлтый. Нас кидает из стороны в сторону, мы держим магическое расстояние между телами, преодолеть которое – значит глотнуть чистого воздуха сквозь пелену яда.
Человеческая суть неизменна: вся ваша асексуальность рано или поздно оказывается чушью собачьей.
Но когда придёт тот момент?
Никогда не угадаешь.
Что нашло на этого мальчишку на этих скрипучих качелях? Ведь он без слов поднялся и пошёл за мной, словно я был путеводной звездой, а он – странником.
На какие метафоры мы способны, когда наши желания не удовлетворены!
Хмурый взгляд Наруто уперся в меня – он ждал и не мог уже более этого скрывать.
Я мысленно усмехался всей этой ситуации. Он был не первым и не последним мальчиком, которого я вот так запросто развожу на секс.
Но Наруто был особенным, да, точно, он был исключительным.
Может, мы с тобой даже познаем всю эту психологическую тонкость секса?
Я обладаю тобой, а ты подчиняешься и в этой своей беспомощности черпаешь ещё больше удовольствия, чем от всех девушек, чьи соски касались твоей воспалённой жаром кожи.
- Долго ещё?
Наруто нетерпелив и почти зол. О, время, давай ты сделаешь некоторый прыжок, всё эти лишние минуты-поводы для того, чтобы передумать.
Мы выходим на следующей станции.
Вокруг люди – много людей – и это лишь подпитывает общую возбудимость, в которой мы пребываем.
Обыватели, спешащие домой и побыстрее, многие ли из вас познали настоящий секс, ожидающий нас сегодня с этим мальчиком?
Из головы вылетело всё – осталось лишь желание.
Но постой, кажется, тут где-то затерялось благоприятное расположение к этому человеку?
К черту. Сейчас это не важно. Сейчас – это мальчик, которого хочешь ты и который очень хочет тебя.
Переулок и его руки, затаскивающие меня за стену.
Его испуганные глаза.
Ну что, мальчик, научить тебя прокусывать чужие губы?
Ты боишься?
Я прижимаю его к стене, припав к шее в жесте изголодавшегося по чужим прикосновениям человека. Целую, кусаю, облизываю так, что моего бедного мальчика уже трясет.
Его глаза всё такие же большие, я усмехаюсь и впиваюсь в его губы, а он неумело орудует языком, пытаясь насытиться, прикусывает мне губы и, наконец прочувствовав всю исключительность, медленно-медленно оттягивает мой язык полусомкнутыми зубами.
Я выдергиваю его из переулка, он весь переломанный возбуждением. Мы – пьяны, чертовски пьяны собственными желаниями.
На следующий день мы ничего не припомним – всё будет в дымке того, как это должно было быть. Как предполагалось в наших головах.
И уж точно никто не припомнит всех этих маленьких извращений по пути – прикусанных языков, кратких, но пронзительным прикосновениях к возбужденной плоти, растерзанных шей.
В здании общаги уже не так весело – мы уже успокоились, почти справились с неодолимым желанием секса. Я спокойной вставляю ключ в замочную скважину, а он уже начинает смотреть на меня с той подозрительностью, впоследствии перетекающей в нежелание.
Дверь закрывается за нашими спинами – и вот тебе комната три на четыре, пространство замкнутое, но исключительно наше.
Наслаждайся.
Он становится напротив меня, весь его мир так и орёт «Вот он я. Забирай. Делай что угодно».
Какие хорошие предложения.
"Ты другой человек, Учиха, когда переполняешься желанием" – сказала бы сейчас моя Ино своим нарочито серьёзным тоном.
Ну, давай попробуем совместить чувства и динамику тел. Я надеюсь, это будет поразительным произведением.
Шея Наруто опять переполняется мной, также, как его руки уже методично мной направлены на поясницу и ширинку.
Пелена возбуждения закрывает его ранее ясный взгляд.
Мой ничего не умеющий мальчик. Я уже сейчас вижу, как ты был неправ, когда думал, что твоё тело не способно чувствовать.

*

Sui.

Телефон вибрирует в кармане, и я, через чур обрадовавшись, тут же достаю его.
Короткая sms от Ино с каким-то новым, ею выдуманным местом встречи.
Наслаждаться её силуэтом в ярко-белом пустом кабинете, впиваться в неё губами в её маленькой общажной комнатке, жалеть, бесконечно жалеть, что когда-то отказался от шикарных зал, в которых мы могли бы остаться навсегда, сплетаясь телами в шёлке.
- Ходзуки?
Я тут же оборачиваюсь – инстинктивно.
На другом конце кабинета меня ждет учитель, впиваясь своими тонкими пальцами в острые локти.
Пара движений – его руки шарят по исхудалому телу в поисках кармана, и вот уже пара купюр оказывается на парте.
Всё это в одно мгновение, что я еле успеваю за всеми этими внезапно сменившимися декорациями.
Я, кажется, слишком долго собирался, и мы опять одни в аудитории.
Он, кажется, всё же запомнил меня, какая неожиданность.
Эти деньги на столе – неужели для меня?
И неужели вас, дорогой преподаватель, привлекает секс с учениками? Или, возможно, вы любите покупать любовь, решив, что это единственно-надежный способ?
Телефон снова завибрировал, но уже в моих руках, звонком Ино.
Прости, девочка, грустящая о мальчике, сидя в столовой и отдающая мне в полцены пару таблеток. Кажется, я совершенно забыл, что было моей истинной целью.
О Господи, весь его вид снова сводит меня с ума. На пару мгновений мне становится не по себе.
Деньги означают власть.
А власть – самое любимое человеческое изощрение.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, кинк, эротика, миди, психология, гет, Наруто, романтика, Саске, Карин, слеш, Суйгецу, Орочимару, ангст

---

Obsession. Глава 8.

Название: Obsession.
Автор:  Dina)
Бета: Milli Tsukiko.
Жанр: эротика, ангст, философия, повседневность.
Тип: слеш, фэмслеш.
Персонажи: Саске/Наруто, Сасори/Дейдара, Ино/Суйгецу, Карин, Орочимару/Суйгецу.
Дисклаймер: М. Кишимото.
Предупреждения: кинк, гомосексуалы на каждом углу, фетишизм.
Размер: миди.
Рейтинг: NC-17.
Статус: в процессе.
Содержание: - Глупая псина. Защищает хозяина, который его бросил.
От автора: Снизошло озарение.

Глава 8.

Sui.

You´re my confession.

- Я надеюсь, ты способен на что-то большее, чем зарисовки голых женщин.
Она усмехнулась, банальнейшим движением откинула назад волосы. Но, черт возьми, да, я готов был всю оставшуюся жизнь писать голую натуру, писать её руки, замершие в пренебрежительном жесте.
Писать её всю.
Ино была внутри ещё более красивая, чем снаружи. Но это редкое явление – по-настоящему прекрасное тело.
Разделась она без лишних слов, я даже несколько удивился этой спешке.
Но она ведь уже работала натурщицей – сделаем скидку.
На счет три мне надо было выбросить весь эротизм из головы – но сделать это оказалось несколько труднее, чем я думал.
Она была безупречной.
- Ты устраивал выставки? – её бровки вопросительно приподнялись вверх, губы сложились в узкую линию, и она расслабила шею.
- Конечно же, нет.
- Тебе глаза… не слепит? – та же почти детская заинтересованность и непонятливость.
Конечно же, мне слепило глаза! Но в этих солнечных лучах она была такой полупрозрачной, её тело растворялось в теплоте желтого, белизна её кожи светилась изнутри, а волосы были прожженными солнцем белыми нитками. Я не мог позволить себе сдвинуть шторы и лишить мир этой красоты.
Её плоть была обтянута белоснежной кожей, особенно сильно натягиваясь на ключицах и коленях – я видел каждую её косточку. Высокая грудь обладала красивой, округлой формой, а соски – нежно розовые бутоны – остро приподнимались вверх. Две впадинки украшали поясницу, а далее – изгиб ягодиц, обладающий нежнейшей кожей.
Линии её тела являли собой идеальную гармонию из впадин и возвышенностей, не давая возможности оторвать взгляд и, что самое иссушающее, - прикоснуться.
- Нет, именно то, что мне нужно.
Красивая девочка Ино, кто же тебя придумал? Что за скульптор был столь искусен, что придал тебе этот безупречный вид?
Я бы мог пошутить на тему «раздеться для первого встречного», задеть её дерзкое самолюбие злой шуткой и посмеяться над её слишком высоко поднятой головой – но я был счастлив, что она разделась, и что она именно такая самовлюбленная и высокомерная – иначе то была уже не Ино.
Я жадно в рисунке поглощал все её черты, каждый изгиб её тела, пытаясь ничего не упустить.
- Расскажи о себе.
Я посмотрел на неё с пренебрежением, показывая всю пустоту и паршивость её вопроса.
Мы были незнакомцами. Друг для друга мы, по сути, не значили совершенно ничего. Но у нас была эта самая, присущая лишь незнакомцам, привилегия – исповедь.
На счет три мы можем рассказать друг другу самые сокровенные секреты.
Начинай отсчет, моя маленькая незнакомка.
Я ни сочту за грубость, если ты расскажешь мне про каждого своего мужчину, я не сочту за бестактность, если ты спросишь меня о любой из моих ночей, проведенной не в твоих объятиях.
Начинай свою исповедь, моя дорогая – едва не сказал я. Решил предать сцене большей картинности, но вовремя сдержался, углубившись в работу и ожидая-ожидая-ожидая.
- Ты знаком с Карин? Лесбиянка со второго курса?..
Началось.
- Нет, а почему я должен её знать?
Она блаженно-медленно повела плечами, её грудь чуть подалась вперед и я почувствовал, как возбуждение первым импульсом ударило в голову, а потом – обратно в тело.
Я не думаю, что слишком бы преувеличил, назвав Ино лучшей девушкой, что я встречал, а её тело – самой поразительной скульптурой из плоти.
А этот день и эту облезлую по углам студию – самым лучшим времяпрепровождением…
- Она неплохая.
Моя внимательность меня поражала – Ино глубоко дышала, и её грудь мерно поднималась в такт вдохам-выдохам. Я, пожалуй, акцентировал слишком много внимания на этом.
Ино начала говорить. То была её исповедь, переполненная теми самыми скандальными вещами, о которых ты расскажешь только незнакомцам.

Она продолжала говорить, а я тем временем внутренне сокрушался: почему у меня нет с собой акварели? Ино была такой яркой, такой цветной, и её образ, запечатленный на моем холсте в карандаше, выглядел слишком бедно.
Я слушал её и сбивался. Это получилась не из скуки или неуважения - просто иногда Ино уставала, и её прозрачный силуэт маячил из одного конца студии в другой. Она отводила руки назад, разминая уставшие мышцы, она впивалась пальцами в волосы, и мне становилось мучительно жарко в этой комнате с ней наедине.
Ино была прелестной - я понимал Учиху.
На нашем вечере искупления я вел себя непозволительно грязно - я ужасно хотел её.
Я вслушивался в её рассказ о девушке Карин, чье тело её очень привлекало, я испытывал жуткую ревность к Саске, которому был выделен весомый кусок её рассказа. Я ненавидел одного из её мужчин, от упоминания которого она не могла удержаться и одновременно с этим совершенно не хотела вдаваться в подробности.
Тот безупречный коктейль из желания, сострадания и эстетического восторга – о, сколько чувств она вызывала!
- Эти глупые-глупые истории всегда так хотят, чтобы их рассказали, - усмехалась блондинка, очередной раз прогуливаясь по комнате. Я откинулся на стул, переводя дыхание.
За пару мгновений она преодолела разделявшее нас расстояние, подошла ко мне со спины, напевая еле слышно какую-то несложную песенку. Её руки скользили по моей шее, а потом нарочито медленно, дразня и иссушая, спустились вниз - по торсу и до самого паха, награждая своими прикосновениями.
Она была немилосердной.
Её обнаженной грудь уперлась мне в затылок, её легкая песенка путала мысли, а руки, руки! Они сводили с ума.
Её рассказ прекратился, не дойдя до очередной самой интересной и болезненной части - ей надоело. Ино стало скучно, зато мне стало очень весело - я сдерживался, чтобы не застонать и не накинуться на неё, тем самым проявив бестактность.
Пара мягких шажков босых ног - и она оказалась напротив меня. Её лицо было поразительно красиво и близко.
Кто-то всю жизнь целует других людей, кто-то - сжимает в объятиях.
Ино же, насколько я мог понять, держалась на расстоянии и этим расстоянием сжигала до основания всех бедных мальчиков, захлебывающихся в желаниях.
Но я был иным - я не позволил бы ей так быстро меня сломать, хоть она и не была лишена того магического обаяния учителя композиции. Но там был другой случай - там моя надежда играла с гормонами и меня не особенно спрашивали, хочу я чего-то или нет.
Здесь, с Ино, я обладал выбором, и мой выбор был – держать маску полубезразличия.
Не давать этой чертовке раньше времени приковать меня, сумасшедшего, к стулу.
Да, надо было признать, что некоторые очки были всё же в пользу Ино - особенно в тот самый момент, когда я мягкой кожей шеи чувствовал её твердые соски.
Но это было неважно, я вас уверяю, совершенно неважно.
Ино смотрела на меня в упор, я сбрасывал секунду за секундой свое помешательство и принимал на себя роль нарочитой небрежности и еле заметной заинтересованности.
- Ваша фигура чрезвычайно красива. Но мне гораздо больше нравится, когда модель сидит на стуле и закидывает ноги, как я ей говорю. Если же вы хотите проявить оригинальность - то можете попробовать удивить меня собственной трактовкой жанра ню.
Ино засмеялась. Её фигурка мягко опустилась на мои колени, а руки обвили легкими прикосновениями мою шею, очевидно ощущая непридуманную дрожь всего тела.

*

D.

Весь сегодняшний день я провел в преддверии чего-то страшного, неожиданного, того, что схватило бы меня за горло, а я не в силах был бы выбраться. С самого утра стало очевидно, что все эти предчувствия слишком мрачны для обычного дня.
Мелодия звонка Сасори заставила меня вздрогнуть, а его и вовсе отскочить в сторону. Картина, которую мы пытались повесить, находилась теперь исключительно в моих руках и была подвержена довольно непрочному равновесию. Я чертыхнулся, и уже было повернулся к нему, чтобы высказать всё своё негодование, но лицо Сасори приняло то самое выражение, по которому с особой очевидностью читалась озабоченность, а может даже испуг.
Я замер в нерешительности. Поставил картину к стене и напряженно вслушивался в шуршащий голос из динамиков.
Сасори не отрывал от меня взгляда, нажав отбой.
Моё сердце выбивало убойный ритм, как будто я пробежал пару километров, преисполненный ужаса.
- Нобору звонил. Кто-то из полиции интересуется тобой. Как свидетелем.
Тишина повисла в воздухе, я прочувствовал всю неслучайность сегодняшнего дня и собственных предчувствий.
Я судорожно соображал, пытался найти то преступление, свидетелем которого я мог быть, но в голову приходились лишь смутные, обескровленные временем неясные образы.
Образы моей прошлой жизни.
- Что-то случилось?
Я отрицательно мотнул головой. За последние полгода точно я не имел совершенно никаких контактов с людьми. Я не помнил ни аварий, ни краж, которые иногда происходят на улице. Ничего. Город в моем сознании отошел на второй план, он был мне неинтересен.
- Я не могу вспомнить ничего, где потребовалось бы моё свидетельство…
- Возможно, они и ошиблись. В любом случае Нобору дал им адрес студии. Я не удивлюсь, если сегодня к нам заявится пара людей в форме.
Сасори устало вздохнул – было очевидно, что ему не нравилась какая-либо суматоха, мешавшая выставке…
Тем более какие-то судебные разбирательства.
Я попытался дальше заниматься делами – продумывать экспозиции, подбирать палитры.
Я делал вид, что все хорошо и абсолютно нормально.
Где-то внутри меня набухало тревожное ощущение

.

S.

- Это впервые, Ино. Я абсолютно не имею понятия, что мне делать.
Она сидела на окне, прижав к груди ноги и мерно покачиваясь в такт собственных мыслей.
Ино, я был уверен, была близка с Суйгецу. Она выглядела нарочито небрежной, будто наконец насытившаяся кошка, обретшая покой, тепло… Я редко видел её такой. Чрезвычайно редко. Даже в те долгие два года, имея почти официальные, надежные отношения, она не выглядела умиротворенной.
Но её удовлетворенность мало волновало меня сейчас. Перед глазами мелькали сцены недавнего прошлого, сцены, никак не выходившие из головы и пугающие по своей неразрешимости.
- Когда меня возбуждают мальчики - я трахаю их. Когда я вижу приятных девочек - я их целую. Выражать свои желания – моя прерогатива. А тут? Как тут? Я не могу схватить его и заняться сексом или любовью или устроить прелюдию. Вся эта физика кажется непозволительно грязной. Тут… другое. Тут ощущения. Хочется показать эти ощущения, но как?
Ино смотрела на меня из-под растрепанных волос, её глаза улыбались, но лицо оставалось каким-то презрительно-надменным.
- Насколько же ты эгоистичный, Учиха. И это вовсе не красивое выраженьице. Ты… просто невероятно эгоистичен. Что она чувствовала, проведя с тобой два года? Что она чувствовала, если ты только сейчас задаешь подобные вопросы?..
Её тон был бездушен, я мысленно сделал скидку на обиду, аккуратно забравшуюся в её сердце по поводу моего безразличия к её личной жизни.
Мы заговорили о прошлом. Так быстро перепрыгнули из настоящих Нас в Нас прошлых и не почувствовали совершенно ничего.
Возможно, именно потому, что всегда мысленно были там.
Ино ждала ответа. Но её вопросы слишком часто ставили меня в тупик.
- Тогда я мог к ней прикасаться. Мог говорить ей что угодно. Черт возьми, мы просто знали, что чувствуем, и тут не было…
- Ничего. Ничего там не было. Ты впервые начал чувствовать, Учиха.
Ино смотрела на меня взглядом победителя, а меня выставляла побежденным, её губы расплывались в улыбке, глаза светились, впрочем, как и всегда, синевой.
- Учиха, Саске Учиха… - произносила она, будто впервые услышала. Растягивала слоги, выжимала из моего имени все оттенки, все ей доступное.
Я ловил себя на дурных мыслях, вроде того чтобы согласиться с каждым сказанным ею словом.
- Я чувствую невероятные вещи, Ино. И невероятное возбуждение. Иногда я жалею, что Наруто никогда не сможет быть похожим на нас. Тогда все было бы проще.
Мои слова застыли в воздухе. Она спрыгнула с подоконника и уставилась на меня. Мы оба мысленно повторяли последние фразы, раз за разом находя в них новые, исключительные смыслы.
Пальцы Ино дрожали, возможно, от холода – она сведенными в легкой судороге руками опиралась на подоконник.
- Наруто перестал бы быть собой, если бы хоть немного был причастен к нам. Настоящим нам.
Я согласно кивнул.
Да, ему явно повезло, что он не связался с парочкой вечно пьяных. Вся его искренность, доброта и теплота тут же бы обесценились. Он перестал бы быть мальчиком и превратился в паренька, которого легко снять в барах на так любимой нами в прошлом улице.
Я рассматривал Ино. Я вспоминал Наруто. Я не мог бороться с возбуждением, обволакивающим меня навязчивой дымкой. Комната казалась тесной, а Ино – слишком близкой.
Мне оставалось только аккуратно, желательно абсолютно незаметно наблюдать за ней, любоваться.
Её губами, сжатыми в улыбке. Её выбеленной шеей и молочной, полупрозрачной блузкой, в опасной близости прилегающей к коже. Её голыми ногами, скрещенными в коленях.
Ино смотрела на меня внимательно и все, черт возьми, все понимала. Стояла и не двигалась, ожидая, что же я буду делать дальше.
Пара шагов – и расстояние между нами такое же ничтожное, как и перед любовниками, которыми мы могли бы быть.
Она молчит и почти осуждающе на меня смотрит.
Я нагибаюсь ближе к её шее, пытаясь избежать этого взгляда, губами прикусывая мочку уха.
Её руки безвольно отпускают подоконник. Я прижимаю её к себе ближе.
Я целую её белоснежную шею, впиваюсь губами во всю её нежность и не даю шанса воспротивиться.
Я знаю, что Ино любит, когда её целуют в шею.
Я знаю, что Ино не выносит, когда я касаюсь её сосков. Она сходит от этого с ума.
Я нарочито медленно расстегиваю маленькие пуговки её блузки. Вспарываю кожу, под которой находится истинная красота.
Она прогибается в спине от холодного ветра из окна. Потом она вновь хватается за подоконник и закусывает губы.
Я провожу ладонью по подтянутому животу, добираюсь до лопаток и только когда её тело всё ощупано моими руками, губами подбираюсь к груди.
Она изо всех сил пытается скрывать возбуждение, скрывать те тягучие, ноющие ощущения, возникающие во всем теле.
Но я знаю её. Знаю всю, она выучена мной, словно любимое стихотворение, и касаться её опять – будто возвращаться домой.
Ино почти противится. В её движениях сквозит неуверенность, но я закрываю на это глаза и припадаю губами к груди.
Наклоняюсь, и невольно кажется, что она гораздо выше меня, что она гораздо сильнее, что она спасет.
Её руки дрожат, Ино мечется из угла в угол своего подсознания, и я слышу дробь её сердца.
В конце концов, она обнимает меня. Прижимает к себе как мальчишку, как провинившегося или потерявшегося ребёнка.
Не выдерживает и, словно бы в отместку, впивается в мою спину ногтями, пытается добраться до кожи сквозь ткань рубашки.
Её руки теплые, они успокаивают и дарят эту заветную иллюзию спасения.
Наши тела заведомо изученные, мы – те самые любовники, которые всегда находились на полпути, чтобы взять билеты и покинуть эту страну, сделать себе новую жизнь и веранду с цветами.
Но мы оставались и не прощались, мы были преданы своим идеалам, ограниченным в бесконечной смене любовников и тихой, иссушающей душу боли от этого.
Я любовался её телом – к некоторым вещам невозможно привыкнуть. Она вся была как топленое молоко, нежная и полупрозрачная, будто светящаяся изнутри.
Но что-то внутри переворачивалось, что-то отчаянно желало другого исхода.
Я беспомощно уткнулся лицом в её грудь, вдыхая аромат её духов и наслаждаясь какими-то внезапно возникшими воспоминаниями из детства.
Духи, тепло, дом.
Дорогие ароматы, желтый свет и просторные комнаты.
Я чувствовал, как внутри все оборвалось и все это долго копившееся возбуждение растаяло в воздухе за пару секунд.
И вот я видел Ино – и как она вздрагивала от моих прикосновений, разрываясь между отвращением и желанием. Сбиваясь в мыслях.
Мы были теми самыми вынужденными любовниками, которые и целовались друг с другом лишь для того, чтобы доказать собственную состоятельность.
Она тяжело дышала.
В конце концов, мы опустились на пол, я обнимал её в попытке упокоиться. Она прижимала меня к себе крепко, явно радостная, что эта вспышка возбуждения оказалась столь короткой.
Я был ребёнком на её руках, ребенком, которого она пыталась успокоить, которого она обязана была успокоить.
Глупая, глупая попытка вернуть себе душевное равновесие. Представить что Ино – мать и её объятия – единственное спасение.
Но ведь даже руки твоей матери никогда не могли привести тебя в чувство, Саске.
- Пойми, Учиха, ты человек… Это нормально, что ты чувствуешь. Это нормально, что ты хочешь тепла.
Её слова застыли в воздухе.
Да что это ваше понимание вообще меняет?..

.

D.

- Дейдара?
Я чувствовал слабость, окутывающую тело своей неприятной, никак не разгоняемой дымкой. Отвечал на вопросы монотонно, но внутри меня всё горело, пылало от понимания.
Да-да, господа, я знал, зачем вы пришли.
- Вам знаком Курода Рен? Вот этот человек?
Передо мной фотографии – хотя всё и так очевидно.
Знаком ли мне Рен? О да, я знал его.
Всю его изуродованную душу, всё его переполненное прощением лицо.
Внутри меня одна за другой натягивались нити отвращения, отвращения и старой, потрепанной, почти забытой любви.
Я смотрел на фотографии с его лицом – наверняка трехлетней давности, где он также свеж и молод, каким я его помнил. Где Рен был красивым, обаятельным «старшим», который спасал маленьких мальчиков, искавших дорогу домой.
Фотографии не случайны – наверняка со студии. Настолько глубоко копнули, что даже связались с его ближайшим окружением?
Рен, Рен, Рен, ты тут красивый. Даже та печать отчаянья и боли, какой светилось твоё лицо во время всех этих не слишком правильных сцен, не сможет скрыть органичности твоих черт.
Ты дарил тепло, ты был домом, возвращаться в твои объятия было одинаково приятно, даже когда всё тело горело от шрамов, даже когда я кричал и просил остановиться.
Ты всё равно оставался домом.
- Так?..
- Да, мне знаком он.
Господин, именуемый следователем, сверлил меня взглядом, наивно полагая, что я ему выложу всё до последней позы, в который мы занимались любовью.
Я ловил озадаченный взгляд Сасори – он наблюдал, наблюдал с кошачьей осторожностью, но его лоб прорезала хмурость, как только он увидел фотографию Рена.
Медленно, медленно в его голове всплывали воспоминания, и Сасори отчаянно пытался связать всё одной нитью и подвести эту нить к изображению молодого паренька.
Что, не получается? Картинка не складывается?
Так и должно быть.
Я собирал всё имеющееся у меня здравомыслие и спокойствие, ибо каждая эмоция сейчас – ошибка, на которую я не имею права.
- Расскажите подробней. Как вы познакомились? Кто он вам?
Я откинулся на спинку стула.
Спокойствие. И побольше пренебрежения.
Окатить его ледяным взглядом – значит лишь дополнить картинку, предоставить им доказательства моей с ним близкой связи.
- Он художник. Я учился у него. Он устроил меня в художественную школу.
- Не слишком ли молод для учителя? – хмыкнул следователь, продолжая с садистским удовольствием смотреть на меня. Такой был только один из них и, пожалуй, это обнадеживало. Другой смотрел на меня с нескрываемой тревогой – слишком чувствительный.
Что они нашли на тебя, Рен?..
Я молчал, пропустив колкость мимо ушей.
Ни одного слова без их наводящих вопросов.
- Хорошо, раз вы, молодой человек, не можете осознать всей серьёзности дела, я, пожалуй, поясню. Этот человек, Курода Рен, подозревается в педофилии. Сексуальные домогательства, насилие, избиение. Полный набор. От вас нам нужны показания, - не слишком чувствительный из них продолжал. – Вы необходимы нам как свидетель или жертва. Зависит от обстоятельств. Вы знали что-нибудь о его действиях? Вы подвергались насилию?
Тишина была звонкой – резала уши. Я впился взглядом в Сасори, по лицу которого было очевидно его полное прозрение.
Следователи переглянусь, посмотрели на Сасори с каплей удивления, будто бы совершенно забыв о его присутствии.
- Для того, чтобы информация осталась конфиденциальной, мы можем поехать в участок.
Я посмотрел на фотографии, задержавшись на пару долгих минут на скулах Рена.
На его шее.
Забавно, мне казалось, я уже совершенно забыл о его магнетической силе.
- У меня нет показаний против него. Мы не были в настолько близких отношениях.
- У нас есть данные, что вы проживали вместе около двух лет.
Я сдался. Я понял всю обреченность положения.
Что я должен сейчас сказать, Рен? Как я должен защищать тебя, когда даже себя защитить не смог?..
- Я ничего не знаю об этом.
Следователь издал раздраженный хмык, резко отвернувшись.
- Речь идет о серьёзном преступлении. Зайдите к нам в офис, если что-нибудь вспомните в ближайшее время или нам придется заехать к вам домой.
Оставив фотографии и визитку, они ушли. Сасори закрывал дверь, держа лицо подобно ничего не подозревавшему приятелю.
Мои руки дрожали, а Рен с фотографий продолжал на меня смотреть.
Сасори молчал.
- Он… он любил их. Он действительно любил их, - только и смог выдавить я.
Всё тело было объято дрожью, а воспоминания были столь же яркими, словно все происходило вчера, и шрамы будто начали ныть, и призрачный шёпот Рена звучал в ушах.
Он повторял, что любит меня.
Я обнял свои плечи, пытался спрятаться, желал убежать, забиться в угол, а не сгорать под взглядом Сасори, полным презрения и… злобы.
Тихая, спокойная, вымеренная по каплям злоба набухала в его венах на шее, разливалась по телу нервной дрожью и срывалась с языка колкими словами.
- Тут всё серьёзно. Твоё вмешательство необходимо.
Я молчал, смотрел на него исподлобья, хоть и по плечам пробегали мурашки от размеренности его голоса.
Спокойствие Сасори порой становится пыткой, испытанием, которое не каждый может пройти.
- Адрес…
Я соскочил с места. Водоворот мыслей, где Сасори – просит слишком много внимания, занимает неприлично много времени. Я отворачиваюсь, судорожно пытаясь вспомнить лица его друзей, адреса и телефоны, студии, где первый раз писал…
Картины множились и путались с полубредовыми сценами нашего насилия.
Темные комнаты, приглушенный свет, запахи красок и растворителей в этих самых студиях…
- Мне нужен адрес. Я должен найти Рена.
Руки Сасори опустились мне на плечи, своей тяжестью заставляя вернуться на стул. Он давил на меня, он усмирял меня, он пытался подчинить меня.
- Отстань, Сасори, он нуждается во мне!..
Красноволосый смотрел на меня со всем презрением, на которое был способен.
- Глупая псина. Защищает хозяина, который его бросил.
Его руки соскользнули с моих плеч в жесте полного пренебрежения, он отряхивал их, словно измазался в грязи, его губы дрожали от отвращения.
- Глупая, грязная псина.
Он отошел на другой конец комнаты, в тугом молчании мы могли бы провести часы, обливая друг друга презрением и ненавистью, но я не видел в Сасори – Сасори.
Перед моими глазами были те самые воспоминания, тот самый Рен, который спасал меня и который сейчас так безумно нуждался в моей помощи.
- Эта глупая псина… всего лишь хочет спасти хозяина, который пригрел её. Который любил её.
Молчание, тугое, натянутое, пронизанное его ненавистью. Но я почти не жалел о своих словах. Они были правдой. Если я – собака, то Рен – самый любящий хозяин.
Я переживу пару ночных кошмаров и порезах на ступнях ради твоей любви.
- Я тоже тебя люблю. Я тоже твой дом. Я тоже твой хозяин. Опомнись, черт бы тебя побрал!
Он зажегся, расцвел пышным светом уязвленного самолюбия, и, я клянусь, в этот момент он любил меня чуточку больше своего отражения.
- Да.
Сасори замер и смотрел на меня, ожидая.
- Да, я люблю тебя. Но сейчас Рен нуждается во мне больше.
С опущенными руками, пропитывая меня взглядом остекленевших глаз, Сасори готов был расплакаться над моей жалкостью.
- И эти порезы на ногах – тоже любовь? На тебе ведь живого места нет. Ты слышал свои крики во сне? Это – любовь?..
Он был такой отчаянный в этих слова, задыхаясь от собственных чувств, что я невольно засмеялся.
Взглядом непонимания тут же была одарена моя скромная персона, но это – неважно.
Я был рад его чувствам. Его участию.
- Я любил этого человека. Странной, но всё же любовью. Я могу перетерпеть боль, если это будет его желанием.
Сасори, пораженный, смотрел на меня, не желая больше ничего говорить. Молчание стало нашим спасением в оставшемся дне.

*
I.
Пара минут в мучительном ожидании. Мы могли продать друг другу души, мы могли обменяться парой органов, если уж на то пошло, но мы нуждались в других людях. То было нашим проклятьем - невыносимо подходя друг другу, мы, тем не менее, оставались равнодушными.
Его выламывало от чувств, но не ко мне. Моя кожа всё ещё вспоминала приятные прикосновения Суйгецу с его нарочитой небрежностью, приправленные дрожью, которую, он надеялся, я не замечу.
Все эти сцены - лишь последствия долго искания. Мы нуждались в людях, но люди были вне поля зрения, и мы приходили друг к другу.
Спасай меня - было и есть самая популярная фраза, прочитанная по выражению глаз.
Саске, переведя дыхание, успокоившись, убирал свои руки от моего тела и подальше – понимая, что эти прикосновения вынуждены.
Я встала и бродила взглядом по комнате в поисках телефона.
Учиха, невероятно помрачнев, уставился в одну точку и закинул неугомонные руки, ищущие чужого тела, за голову.
- Карин?
Его взгляд тут же обратился ко мне преисполненный ещё большего раздражения и неприязни.
- Мы с тобой давно не виделись. Как твои дела? Ты случайно не знакома с Саске Учихой?
Девушка в трубке блестяще исполняла свою роль, прекрасно понимания, какой её представляют.
И какой она должна представляться.
- Первокурсник. Лапочка, а не мальчик я тебе скажу. Нам тут стало скучно. Не приедешь к нам? Мы в общежитии. У нас есть вино.
Карин согласилась быстро, не долго задумываясь о собственной чести и статусе, решив скрасить вечер хоть чем-нибудь, только не одинокой скукой.
Я, ещё раз продиктовав Карин все координаты нашего местонахождения, сбросила. Учиха продолжал смотреть на меня, как на последнюю дрянь, и нельзя было обвинить его в неправоте.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, кинк, эротика, миди, психология, гет, Наруто, романтика, Саске, Карин, слеш, фанфики по "Naruto", Суйгецу, ангст, драма

---

Комментарии к "Obsession".

Вообще это должны бы делать внимательные и фанатичные читатели, но я сомневаюсь в их наличии и способностях, поэтому создаю эту активную тему, где буду указывать на некоторые отсылки, биографические моменты, аллюзии, сложные системы образов.
Так же можно спросить что-нибудь совсем непонятное по тексту - я всегда делаю скидку, что половина в моей голове.
.
Фанфик был начат в надежде на безумную популярность и известность - отсюда и некоторая шаблонность сюжета. Я в некоторой степени жалею, что выбрала именно повседневность, с другой стороны это помогает мне прыгать в темах, а не долбиться, к примеру, в убогость системы, как в "Подрывателях".
Все началось с того, что Лиз начала тыкать в меня "Невинностью" и говорить, что нужен яой и яой большой. Когда я согласилась писать, она сказала, что читать не будет, ибо я слоу, и пока я не приближусь к развязке, её все это не особенно интересует.
Так же Лиз запросила некоторые права на окончание. Она сказала, что сама хочет придумать концовку, если ей понравится (у ребёнка детская травма, все всегда заканчивают не как она хочет)
.
Название было взято наобум. Хару предложила назвать бар Саске и Ино "Obss", чтобы как-то привязать, но я выбрала "Meds", что есть песня Placebo, а их песни всегда загоняют меня в депрессию.
Но одной ночью ко мне пришло озарение: песня Cinema Bizzare включает такие понятия как: навязчивая идея, фетиш, религия, исповедь, смятение.
Ну тут уже даю простор вашей фантазии, а обоснованность буду вплетать в следующие главы.
.
Сцена, где Ино и Саске целуются на глазах у Наруто - мой сон. Только там не было третьего, но суть та же - открытый поцелуй ради картины.
.
Сасори, целующий статую - отсылка к манге "Марс". Хотя нет. Это скорее нагло спизженный момент.
.
Атмосфера улочки баров - приятные воспоминания о "От голубого к черному". Там были геи, много алкоголя и промышленный, серый город.
.
Картина со зданиями, которую рисует Дей - отсылка к "Подрывателям".
.
И да-да, между Саске и Ино - материнский комплекс ко все поля.
.
Я сама 9 лет посещала художественную школу, но не очень уверена, что хоть на чуть-чуть представляю себе труд художника.
.
Пейринг Наруто/Саске мне как-то на удивление трудно дается. У них достаточно типичные отношения и я, абсолютно не запариваясь, брала последние более-менее романтические моменты из своей жизни и пыталась состряпать из них что-то осмысленное.
.
Obs на самом деле очень корявый. И для этого есть много причин. Непродуманность - я теперь поняла, что всё-таки писать миди полностью, а только потом выкладывать их - самое разумное. Моя ленивость. При перечитке, я поняла, что в половине мест пропущены имена героев в начале сцены, что несколько затрудняет понимание. И так же выделение курсивом прошлого. Про это я совершенно забыла. В общем, целая куча оформительского, что я не сделала. Ну и конечно некоторая вымученность глав. Я придумывала сцены и очень долго вообще не могла объединить это под сюжет.

@темы: история создания

---

Obsession. Глава 7.

Название: Obsession.
Автор: Dina)
Бета: Milli Tsukiko.
Жанр: слеш, фэмслеш, эротика, ангст, философия, повседневность.
Персонажи: Саске/Наруто, Сасори/Дейдара, Ино, Карин, Суйгецу, Орочимару.
Дисклаймер: М. Кишимото.
Рейтинг: NC-17.
Предупреждения: кинк, гомосексуалы на каждом углу, фетишизм.
Размер: миди.
Рейтинг: NC-17.
Статус: в процессе.
Содержание: Если люди чего-то хотят – то они делают это.
От автора: Прошу прощения за столько долгое молчание.

***

Глава 7.
Sui.

Ино, Он, Он, Ино…
Её имя так благозвучно.
Его имя так не хочется произносить вслух.
Она кажется такой непозволительно близкой.
Он такая красивая фантазия для короткого, двадцатиминутного сна.
Ино, Он, Он, Ино…
Какая чушь все эти женщины и мужчины!
Я посреди коридора, и я ищу кого-то глазами. Я решил сыграть в игру, правила которой другим знать необязательно.
Маленький мальчик умирает во мне под давлением этих белых голых стен и наркотиков, предложенных её белыми ручками.
Маленького мальчика бесполезно спрашивать о правильном выборе, когда он харкает кровью и лишь его светлые воспоминания являют собой ненавязчивое доказательство его тлеющего существования.
Мне плевать, кто это будет: красивая девочка или запутавшийся в волосах учитель.
Я посреди коридора внимательно всматриваюсь в лицо каждого, и на кого я наткнусь первее – того я и поведу за руку в пустой кабинет.
К чему устраивать себе дилемму, ненужные выборы, когда единственное что в тебе ещё живо – это желание.
Маленький мальчик плачет, умирая.
Ино выходит из кабинета, задумчивая, прижимая к своей аккуратной груди папку небольшого формата.
На её тонких белых пальцах кольца с крупными агатами, а губы выкрашены красным.
- Эй, Ино!..
Она оборачивается на звук моего голоса, и яркое пятно её губ расплывается в полуулыбке.
- Будь мы не здесь, а на улице я бы испугалась твоего взгляда. Тебе никто не говорил, что ты похож на маньяка, который, наконец, выследил свою жертву?
Я засмеялся и взял её за локоть, потом легким движением спустился до кисти и наши пальцы сплелись.
- Нет, пока никто не одаривал меня такими комплиментами. Не хочешь прогуляться?
Она стала как-то живее и улыбнулась в ответ.

*

D.

Наша квартира маленькая, я вижу, как он тут задыхается.
Сасори старше меня на два года.
Мне ошибочно вздумалось, что он должен обо мне заботиться.
- Эй, Сасори, у нас денег совсем не осталось.
Он смотрит на меня снисходительно, изображая понимание, но внутри наверняка испытывает раздражение.
- Хорошо, Дей, придумаем что-нибудь. Кажется, Нобору обещал работку…
- Прости меня, Сасори.
Десять квадратов, на которых мы пытались разбить собственный мир.
Десять квадратов, на которых мы в итоге всего лишь разбили собственные иллюзии.
Я сажусь напротив, впиваюсь взглядом в его острые колени, не могу не любоваться всей его сущностью, пусть даже усталой.
Сасори, удивленный, смотрит мне прямо в глаза.
- Прости меня…
Какое же это отвратительное чувство – когда ты ничего не можешь предложить кроме своей любви.
Чистой, почти незатасканной, бесконечной любви.
Которая парадоксально не приносит спасения.
Сасори смотрит на меня полу-испуганно, полу-удивленно.
В этих десяти квадратах нашего мира как-то непозволительно горько.

*

Sasori.

Как-то давно один из моих любовников, особенно сильно любивший меня, подвел меня к огромному зеркалу в своём доме.
Он снял с меня всю одежду быстрыми, нетерпеливыми движениями и повернул лицом к волшебной поверхности, отражающей действительность, но всегда отражающей её как-то особенно, по-другому.
- Наверняка ты даже не задумывался о том, насколько ты красив.
Он говорил это шепотом, сбиваясь от собственного сердцебиения и проводя руками по моему обнаженному телу, любовно останавливаясь на каждой косточке, мышце.
В тот вечер я видел в зеркале существо, которое никогда не встречал прежде. То был юноша действительно непередаваемой красоты.
То был незнакомец, увиденный мной впервые.
И если в зеркалах живут куски наших душ, а я был уверен, что этот юноша, смотрящий на меня, такой молодой и только-только расцветший, был наделён душой, то моё отражение было самым красивым из Зазеркалья.
Я хотел, безумно хотел, чтобы этот Некто вышел из стеклянной коробки и прижал меня к себе. Я хотел чувствовать его тепло и осознавать, что сам существую.
Любовник рядом со мной говорил о моих ключицах, тонких кистях и колечке в соске.
Он почему-то совершенно не понимал, что мне нет дела до его пустых разговоров, в этот момент я смотрел на своё отражение, а оно смотрело на меня.

.

Когда появился Дей, я почувствовал себя тварью. Ведь я изменял ему каждый день, смотря на незнакомца в зеркале. Изучая чужие черты, из раза в раз находят в них что-то новое.
Я был изменником. Каждую секунду. Каждое мгновение. Я был в теле, которое любил, но я отчаянно понимал, что Дейдара достоин моей любви. Что ему она нужна, необходима.
Я помню то утро, когда я был настолько счастлив, настолько поглощен влюбленностью в его солнечно-пшеничную шевелюру, что смотрел в зеркало и видел там его, да-да, именно Дейдару, который стоит рядом и смеётся.
Моего отражения не было. На какое-то время оно совершенно перестало существовать, оно было ненужно.
Дейдара так тепло обнимал меня, мне казалось, нет никого лучше этого человека.
И о боже, как невыносимо было осознавать что ты, слишком эгоистичный и помешанный на себе, не можешь дать этому человеку то, чего он заслуживает.
Любви.

.

Sui.

Кажется, к её горлу подступил страх, когда я закрыл дверь кабинета. Я бы сказал, что нет причин для паники – но я был слишком неуверен в себе. Неуверенности было слишком много – она читалась в её потерянном взгляде, отчаянно ищущем выход.
Стены были такими же белыми, а она казалась такой яркой на их фоне – её губы горели, её губы звали, её глаза блестели небесным светом, а волосы распались по плечам и, казалось, что только снег белее её кожи.
- Ино-о…
Я протягивал её имя, а она вздрагивала.
Нет, эта девочка никогда не покажет, что напугана.
Улавливай всё, прочитывай каждое движение.
Иначе тебе никогда не понять, о чем молчат её губы.
Я отпустил её руку, её внимательный взгляд был обращен ко мне, и через секунду она вновь стала прежней – неприступной и лихорадочно безразличной.
Кажется, что-то в её голове сказало ей, что бояться нечего.
Страх сцены прошёл и вот она опять, очарованная аплодисментами, готова разыгрывать свои партии.
Я запрыгиваю на подоконник, открываю окно и вальяжным движением протягиваю ей пачку сигарет.
- Как день?
Она бросает на меня полный призрения взгляд, сует сигарету в рот, а мне ничего не остается кроме как рассмеяться.
- Ты работаешь натурщицей?
Она заинтересована, забирается на подоконник, одним движение закидывает ногу на ногу и смотрит на меня внимательно, почти сексуально.
- Да. Когда нужны деньги.
Я нагибаюсь к её шее, она вся уже пропиталась табаком, но запах её духов ещё приятно щекотит нос. Я, пожалуй, слишком близок к ней сейчас для обычного знакомого, но никого это давно не интересует. Я касаюсь губами её уха и шепчу о предложении, так внезапно пришедшем мне на ум:
- Мне нужна модель для работы. И я хочу тебя. Ты снимешь свою прекрасную блузку?
Она вздрагивает от смеха, прижимается ухом и плечу, как ребёнок и говорит: «Щекотно».
Ино, та самая Ямонако Ино, сейчас смеется в моих объятиях!
- Что за работа? Эскизы есть?
Я встряхиваю непослушными волосами, откидываюсь назад с протяжным вздохом и устремляю на неё полный отчаянья взгляд.
- Ну нет же, моя девочка, я просто хочу взглянуть на тебя!
Она продолжает смеяться и в этот раз сама нагибается к моему уху, теплым дыханием обжигая и доводя до приятной дрожи, граничащей с щекоткой и возбуждением.
- А не пошёл бы ты к черту, мальчик, влюбленный в учителя.
Она спрыгивает с подоконника и в паре сантиметров от моего лица пролетает её окурок. Ино продолжает смеяться и расстегивает пуговицы у шеи. Я моментально чувствую нахлынувшее возбуждение, и она это замечает.
- Кстати, как твоя абстракция? Понравилось?
- Более чем. Я люблю то фантастическое ощущение, когда ваши лица находятся в пугающей близости, которую, увы, совершенно невозможно сократить перед полной аудиторией.
Ино усмехнулась, оставив ворот блузки расстегнутым, она ждала продолжения.
- А потом я встретил его в баре и он усиленно делал вид, что мы не знакомы.
Она засмеялась, лучисто и искреннее, отчего я невольно улыбнулся.
В Ино так быстро сменялась женщина и девочка, что я не успевал следить.
Я продолжал рассказывать весь тот странный вечер, когда я почти переспал с преподавателем, она все также смеялась. Мне всё казалось каким-то ненастоящим, фальшивым. Как будто и я не хотел его тогда до болезненных спазмов и не отдавал ему в поцелуе всю свою страсть. Сейчас я лишь хотел представить все в самом дурацком свете, чтобы Ино продолжала смеяться.
Ведь Саске Учиха наверняка не дорожит встреченными в барах мужчинами?
Саске Учиха дорожит только Ино.
Когда смех кончился, в аудитории повисла та самая исключительная атмосфера, которая уходит и приходит не просто так.
Ино стояла около стены и, вытерев глаза от выступивших от смеха слез, долго смотрела на меня.
Я, не удержавшись, сделал те пару шагов, что разделяли нас.
Я чувствовал тепло её дыхания на щеках, слышал её запах, касался руками её рук.
Поцелуй – это, по сути, бессмысленный жест.
Мы самоутверждаемся, что-то доказываем себе через него. Мы клеймим собой людей, обменявшись слюной, делаем вид, что обменялись душами. Насмотревшись фильмов, мы считаем, что после него – только любовь, а перед ним – исключительное возбуждение.
Сейчас мы дышали одним воздухом, чувствовали друг друга, наслаждались запахами.
Ино больше не смеялась. Я больше не говорил.
Она нерешительно касалась моих рук, а после наши пальцы сплелись в крепчайший замок. Я прижал её к себе за талию, почувствовал, как вздрогнула её тоненькая фигурка от этого, как её грудь уперлась в меня, как грудная клетка мерно поднималась от каждого вздоха.
Ино долго разглядывала меня, её волосы щекотали мои щеки.
Она уткнулась лицом мне в шею, облегченно вздохнув. Обнимая крепче.
Человечество болело, оно нуждалось в тепле.
Батареи не помогали, и мы тянулись к таблеткам.
Мы жгли друг друга, пытаясь добиться теплоты.
Мы, в отчаянье, начинали жечь собственные тела, чтобы согреться.
Сейчас мы вспоминали, что же такое чувственность.
Чувственность, не разбавленная возбуждением, привычкой, вынужденностью.
Между нами была просто неиспорченная, всем так необходимая, близость.

*

D.

- Чертов ублюдок, - я повторял это снова и снова вот уже сорок минут, пока ехал до выставочного зала, куда Сасори сказал отвезти пару старых работ.
Работы было полно, поэтому он не вылезал из студии, а Нобору должен был приехать завтра и взглянуть на первые плоды наших бессонных ночей.
Наш профессионализм выражался в том, что мы писали одинаково хорошо для выставки и для себя.
У нас не было ни одной безыдейной работы. Все холсты были оторваны от души и, о боже, после этой выставки мы станем действительно бездушными.
Студия была просто огромной, и в ней совершенно не было окон. Я поставил коробку с холстами на пол и тяжело вздохнул.
На противоположной стене висел огромный квадрат, закрытый черным полотном.
Я, заинтересованный, подошел к этой ещё не увиденной мной работе и аккуратно снял прикрывающую ткань.
- Черт бы тебя побрал… Сасори.
Это была та самая работа с пятью девушками. Их обнаженные тела сплетались в единый организм, последняя – исступление – изгибалась в спине не по-человечески, слишком сильно, искусственно, как будто была одержима бесом.
Все линии были точны, их кожа была будто настоящей, свежей и бархатной, в царапинах и укусах страсти.
Все девушки обладали моим лицом.
Смущенным, пугливым, наслаждающимся, искривленным оргазмом.
Все эти девушки были мной, а я был ими - искалеченный его зубами, с опухшими губами и закатившимися глазами.
Я изучал картину долго, беспристрастно, пытаясь отметить все её плюсы и минусы.
Но я дрожал от этого зрелища – оно меня пугало и возбуждало одновременно.
Я впервые видел себя в женском теле.
Да, мы проливали на свои картины не только краски, но и души.
И желания, страхи, фетиши.
Мы были в картинах, а картины были глубоко внутри нас, вырываясь наружу словно младенцы, крича и судорожно вдыхая.
Я продолжал смотреть на холст заворожено, на секунду забыв, что я вовсе не девушка.
что на самом деле я мужчина.

*
Sui.

Мы на свободе. Вокруг слишком много воздуха. Я с непривычки начинаю дышать чаще.
Она, будто зная всё о моем прошлом, проводит меня вдоль баров, рассказывает что-то.
Мальчик в моей душе перестал задыхаться. Она, эта девчонка, пробудила его, и я вновь полон лиризма.
- В любви нет взаимности. Никогда. Кто-то любит вначале, а кто-то в конце. И тому, кто любит последним очень сильно не везет. Ему приходится брать на себя всю эту боль разрушенных отношений. Он ещё горит чувством, а первый абсолютно безразличен. Кто-то из двоих должен страдать. Иначе не получается. И каждый раз, начиная любить, мы должны понимать всю эту систему, весь механизм. По-другому просто не получается. Вот ты видел когда-нибудь счастливых людей? Чтобы они были счастливы больше двух-трех недель, пока их чувства ещё взаимным и одному из них не надоело?
Она говорила будто сама с собой, но я чувствовал всю теплоту и душевность, сквозящую через её образ. Я вслушивался в каждое её слово, а погода была неизменной, в отличие от любовников, о которых говорила Ино. Погода была постоянна в своей депрессии.
- Ты была любовницей Саске?
Она удивленно уставилась на меня.
- Нет, что за чушь?.. Ты вообще слышал, о чем я говорила?..
- Прости Ино, я не видел влюбленных. Я верю в светлость этого чувства, но это чудное создание пока не желает вмешиваться в мою жизнь. Оно околачивается рядом, но никогда не подходит близко. Боится, возможно? – я усмехнулся. Конкретных причин не было, а я и не думал о том, что это ненормально – жить без любви. – А вот Саске никак не дает мне покоя. Ты сутками сидишь в его комнате, успокаиваешь его черт знает какими средствами. Вы похожи на любовников.
Она засмеялась. Как-то и весело, и горько одновременно.
- Ревнуешь? Слишком много интереса. Что ты подразумеваешь под любовниками? Спим ли мы? А-а, черт, мне никогда не нравились эти ярлыки.
Она раздраженно махнула рукой.
- Если мы любим друг друга – мы встречаемся, если спим – мы любовники, если успокаиваем – друзья. С десяток людей для обслуживания одного единственного тебя. А что делать, если у него есть только я? А у меня есть только он?
Она вопросительно на меня посмотрела.
- Да-да, я тоже не желаю в этом разбираться, - Ино смеялась, а я взял её за руку, пытаясь таким образом доказать себе собственную состоятельность. Моё самомнение едва-едва не полетело к чертям.
- Саске Учиха… Он может переспать с полным страсти учителем, может работать успешной шлюхой, если ему этого захочется, а дома он спит на коленях Доброй Феи, которая шепчет ему на ушко сказки. Неплохо.
- Добрая Фея? Так меня ещё никто не называл, - она, возможно, по привычке, специально или же инстинктивно начала идти ближе ко мне.
Любой из нас наверняка бы сошёл с ума, если бы придавал каждому движению другого сакральный смысл.
Но с ней это было необходимо.
- Ты говоришь об успехе Саске. Но он одинок. Это страшно.
- Все мы одиноки.
Она взглянула на меня из-под своих длинных и пушистых ресниц. Её глаза казались необычно яркими среди этого переполненного серостью города.
- Нет, он одинок особенно.
Она замолчала. Я почувствовал неловкость, но то было лишь секундное, почти случайное ощущение, которое испытывал мальчик внутри меня, а не я сам. Я сам уже давно, окончательно и бесповоротно был лишен такта, совести, чести… Во мне осталась лишь обнаженная натура, которую далеко не каждый был готов принять.
- К черту Саске! – воскликнул я, ускорив шаг и таща её, удивленную, вперёд. - К черту прошлое! Какое оно вообще имеет значение?
- Огромнейшее, мой мальчик. Просто огромнейшее значение имеет это чертово прошлое.
Она обогнала меня на пару шагов и повернулась. Протянула свои руки. У меня опять появилось ощущение, что она зовет меня за собой, вытаскивает, наводит.
Только я все не мог понять в правильном ли направлении.

*

S.

Если люди чего-то хотят – то они делают это.
Это было то железное правило, которым я пользовался чаще всего.
Это было то железное правило о существовании которого Наруто, наверняка, и не догадывался.
На композиции нас учат, что пространство может сужаться – и это конец. Тут либо клетка, либо дом и всё с одинаковым чувством обособленности.
Сейчас был не урок композиции – сейчас закончились все пары, и мы были заперты в моей комнате.
Наедине – понятие двуличное. С одной стороны оно желанно, с другой же оно пугает.
Разделишь с кем-то своё одиночество?
Наруто сидел на диване, я возился с чаем.
Все было пронизано безупречной атмосферой невысказанности.
Это когда каждый из вас понимает, что вот-вот – и кто-то сорвется, но никто не срывается и это – проверка.
Люди так часто хвастаются своей хладнокровностью и сдержанностью, но едва ли хоть у кого-то не дрожат пальцы, когда в его личном пространстве появляется чужая фигура.
Я знал людей, которые с болезненным фанатизмом охраняли свои комнаты от посторонних. Они кричали, что это их место, их одиночество.
Моё личное пространство нарушала лишь Ино, но когда я нахожу светлые волосы на своей подушке, я всегда борюсь с ощущением, что это от кошки, зверька, который мягко мурчит и лечит во время болезни.
Наруто не был кошкой, Наруто был человеком и человеком большим и ярким, он бросался в глаза, и я явственно ощущал нарушение собственных границ.
Ему было неуютно, точно в него впивались иглы, и каждая вещь моей комнате была ему чужда.
И я был бы рад, если бы лишь эта банальная привычка, эта простейшая психология личного пространства была замешана в моих дрожащих руках.
Но всё было не так.
- С сахаром?
- Без.
Его голос чуть сорванный, я пытаюсь усмехаться, включаю первый попавшийся фильм и упираюсь взглядом в стену.
Мы – как подростки, впервые оставшиеся в комнате одни.
Мы – как девственники, которые впервые ощущают собственное возбуждение.
Наруто был смущен. До ужаса смущен. Он боялся меня и хотел одновременно.
Первоклассный коктейль, такой до боли знакомый и подкрепленный ностальгией.
Моя первая чувственность была лишена всякого намека на смущение.
Люди делают то, что хотят делать, не правда ли?
Увы, иногда наши собственные желания нам изменяют.
Я сидел рядом, в той самой пугающей любого девственника близости и не поднимал на него глаз. Мы молчали, изнуряюще, бессмысленно молчали и ничто, кажется, не было способно нарушить эту атмосферу.
Я абстрагировался, прорешивал в уме примеры, пытался вникнуть в происходящее на экране – любая попытка побороть возбуждение, которое с каждой секундой только усиливалось.
Я едва ли был тем человеком, которому хоть раз в жизни приходилось скрывать собственные желания.
Я поднимал глаза и долго смотрел на него. Немая сцена, в которую режиссер перелил лиризма.
Актеры хотели друг друга, а зрители ждали жаркого секса, но никто, черт возьми, никто ничего не делал.
Я встал, раздраженно поведя плечами, открыл окно с жутким скрипом старых рам и жадно вдохнул свежести вечера.
Кажется, мне стало немного лучше. Совсем немного.
- Что мне делать, если я начну хотеть тебя? – спросил Наруто как само собой разумеющееся.
Я едва не выдал всё своё удивление, резко повернувшись. Во мне играла целая гамма чувств: от удовлетворения, приятного, послепобедного восторга до притупленного смущения.
Я скучал по этим ощущениям.
- Мм… можешь подрочить в туалете?..
Я улыбнулся, зажал сигарету в зубах и вернулся на диван.
Лег ему на колени, весь пропитанный усталостью. Я уставал от людей, безумно уставал. И я скучал по Людям, действительно скучал.
Трудно было не заметить облегченный вздох, сорвавшийся с губ Наруто. Нельзя сказать, что это было единственно верным решением, но мы в секунды разорвали натянутую нить возбуждения.
Мы нуждались в человеческом тепле, том самом, которое мы едва ли получаем во время секса с незнакомцами.
- Я устал…
Господи, как я устал.
Наруто проводил пальцами по моим волосам, чуть касаясь ушей и скул. С каждым его прикосновением мне становилось чуточку легче.
Только чужие руки способны вылечить наши души, не правда ли?
В будущем ты наверняка пожалеешь о человеке по имени Учиха Саске, которого так необдуманно впустил в свою жизнь, но моя эгоистичность чрезмерна, чтобы я позволил тебе убежать.
Так что оживляй меня своими прикосновениями, если во мне ещё осталась человечность.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, философия, кинк, эротика, миди, психология, гет, Наруто, романтика, Саске, слеш, фанфики по "Naruto", Суйгецу, Орочимару, ангст

---

Obsession. Глава 6.

Название: Obsession.
Автор: Dina)
Бета: Simsoma.
Жанр: слеш, фэмслеш, эротика, ангст, философия, повседневность.
Персонажи: Саске/Наруто, Сасори/Дейдара, Ино, Карин, Суйгецу, Орочимару.
Дисклаймер: М. Кишимото.
Рейтинг: NC-17.
Предупреждения: кинк, гомосексуалы на каждом углу, фетишизм.
Размер: миди.
Рейтинг: NC-17.
Статус: в процессе.
Содержание: Ино привела нас сюда с слишком очевидной, одной единственной целью – она хотела сделать Наруто частью Нас.
От автора: Комментарии-комментарии, без них я чувствую собственную несостоятельность.

Глава 6.


D.

Вот я маленький, стою до жути одинокий рядом с мужчиной.
Ведь он – единственный, кому не наплевать на моё существование.
Ведь он – убежище для мальчика, тот, кто всегда выслушает.
Его зовут Рен. У него широкие плечи и темные глаза, то отливающие холодом, то озаряющиеся теплом.
Он держит меня за руку.
Рен находит меня в парке, мы случайно знакомимся. Странная встреча.
После он берет меня за руку и отводит к своему другу – он учитель. Местная художественная школа в его распоряжении.
Рен встречает меня именно тогда, когда мама совершенно не обращает на меня внимания. Рен слушает, она – нет.
В школе много детей и им всем приблизительно как мне – лет десять, одиннадцать. Там я много смеюсь, а Рен забирает меня вечером и отводит к себе на чай.
Рен красивый. У него приятный смех и тёплые, очень теплые руки. Его квартира на третьем этаже хрущевки – маленькая, но уютная. Мы там часто сидим и разговариваем и Рен в эти минуты – самый важный для меня человек.
Маме не интересно где я и с кем, поэтому я всегда с Реном. Но я пропускаю школу, и он ругается. Почему? Я ведь всего лишь хочу быть рядом с ним подольше.
Я хожу в художественную школу друга Рена – мне там нравится. Оказывается Рен тоже художник и эта его квартира на третьем – вовсе не квартира, а студия.
Поэтому там так много картин и так мало места.
Рен в очередной раз встречает меня и улыбается.
Мне кажется, Рен – одинокий человек. Такой же, как я. И мы с ним одиноки вместе.
Он не разрешает брать его за руку на людях.
В его студии много сортов чая, и мы всегда покупаем шоколад для меня. Его там чаще всего нет, потому что Рену не нравится сладкое.
В один вечер Рен нагибается ко мне совсем близко, говорит закрыть глаза. Говорит, что так делают люди, чтобы показать, как они друг друга любят.
Но мне не надо этого объяснять – я всё знаю. И я закрываю глаза, а он меня целует.
Рен очень приятный на ощупь. Он не противный старикашка, нет. Ему чуть за тридцать, это почти чудовищная разница, но я её практически не замечаю.
Я замечаю, как расту – лицо Рена всё ближе и ближе ко мне.
Проходит год другой, третий – время незаметно.
У нас роман, все это знают. Только я, кажется, до сих пор не вполне отдаю в этом отчет.
Роман – какое странное слово. Оно кажется особенно терпким, когда касается языка.
И оно совершенно теряет свой смысл, свою изысканность, когда Рен обнимает меня, целует, берёт за руку, кладёт голову на колени.
Впивается губами в шею, кусает за соски, заставляет извиваться под ним, будто я – пресмыкающееся – низкое, падшее.
Он пробуждает во мне то, чего раньше не было. Рядом с ним я становлюсь взрослым.

*

S.

Ино была у меня. Она то лежала на коленях, то лезла под руку, и я был весь раздражённый, где-то на задворках сознания сравнивая её с кошкой.
Красивой и изящной кошкой, которой не нравилось, что её хозяин занимается чем-то кроме неё.
В дверь постучали, и мы как по команде повернули головы на звук.
- Саске, это Наруто.
Ино слащаво улыбнулась, я сказал, что дверь открыта, в комнату неуверенно зашёл блондин.
Он с удивлением уставился на Ино, смущенный и растерянный - приход девушки явно не входил в его планы. Я мысленно отмечал галочкой очередную победу, одержанную над этим мальчиком, который всё-таки вернулся.
Ино любезничала, Наруто смущался. Всё было теплым и уютным, и я ловил себя за сравнением с домом, тем местом, где тебя любят.
Часто ты будешь приходить ко мне? Наверняка теперь действительно часто.
Возможно, ты даже перестанешь робеть перед дверью, перестанешь просить разрешения войти. Когда-нибудь ты станешь человеком, достаточно близким мне, а я буду достаточно близок тебе.
- Саске!
Я повернулся на звук её голоса.
- А давай отведём Наруто в «Meds»!
Я усмехнулся.
Мне не нужны были люди, эти случайные и мимолётные знакомства, зыбкие связи, которые рвались, стоит им встретить преграду или миновать срок больше недели. Всё это было давно в прошлом. В будущем была только Ино, но наш мирок был до ужаса маленьким и истощённым. Я нуждался в воздухе, я нуждался в том человеке, который разорвал бы моё одиночество, а не тонул, как Ино, вместе со мной.
И пусть по той же случайности, можно даже сказать безысходности таким человеком стал Наруто.
Учиха Саске докатился до того, что готов был раскрывать душу первому встречному, если тот пообещает ему остаться рядом чуть дольше, чем все остальные.

*

D.

Я возвращаюсь домой. Дом – это студия Рена. Тут всегда так тесно, а зимой очень жарко из-за включенного отопления. Тут много картин и очень много Рена – везде его вещи, отпечатки пальцев…
Запах краски ударяет в нос. Масло, растворитель. Окна открыты и по полу тянет холодом осени.
- Я вернулся.
Рен улыбается и говорит ставить чайник. Он пишет натюрморт – ничего особенного. А ещё меня. Тысячи набросков и пара внушительных холстов – они висят на стенах, и я иногда пугаюсь могущественности собственного образа в этом помещении.
Наверное, Рен очень меня любит, раз пишет настолько искусно. И получает удовольствие от созерцания копий меня.
Прошло уже четыре года – мы с Реном больше не испытываем патологической тяги друг к другу. Мы пресыщенные и привыкшие. У нас секс только раза два в неделю, а поцелуи только в моменты особенной необходимости. Необходимости в друг друге.
Мы с Реном пьём чай, и я рассказываю о предстоящем просмотре, он – о выставке. Мы переполнены искусством, и я с чуткостью прилежного ученика перенимаю у Рена все его лучшие умения.
Он объяснял мне цветовой круг. Нет, не на примитиве – на примерах. Заставлял придумывать самые странные сочетания, которые действительно сочетались. Он приносил мне стопки книг и сборники стихов – он был отличным учителем. Он любил меня как ученика, как сына и как любовника. И эта любовь была всеобъемлющей и самой сильной.
Он долго смотрит мне в глаза. Взгляд всепонимания и… просьбы?
Рен берёт меня за руки. Его пальцы – длинные и мягкие с внутренней стороны. На костяшках грубая кожа и шрамы. Я часами рассматривал эти руки и, кажется, знаю каждый их миллиметр.
Долгие, монотонные минуты нас уставших.
Он поднимается, уходит в другую комнату. Я остаюсь в кухне и смотрю в окно, ветки за которым тоже какие-то слишком уж знакомые.
Рен возвращается и встает на колени рядом со мной. Берёт в свои руки мои и аккуратно целует каждый палец губами.
В его руках – не только мои руки, там лезвие от перочинного ножика, и я как-то одурманено на него смотрю.
- У нас есть виски, - протянул Рен, как будто это что-то объясняет.
Я киваю головой, а мой взгляд скользит по кухне в поисках бутылки.
- Сейчас тебе будет больно, - предупреждает Рен.
Во всем мне – выражение вопроса. Рен не отвечает и проводит лезвием по моей руке. Вначале еле чувственно – по предплечью, потом доводит до кисти и с силой нажимает, когда доходит до вены.
- Это левая рука, - успокаивает Рен.
Мне больно. Но я чувствую странное блаженство, облегчение, спасение, свободу…
Ровно до того момента пока кровь не начинает струиться по пальцам – его и моим.
Мне становится страшно, я вскрикиваю и дергаю рукой, отчего становится больнее.
- Тише-тише…
Рен не отпускает руку, ставит передо мной бутылку виски и ждет чего-то.
Я обжигаю горло напитком не самого лучшего качества и продолжаю дергать рукой.
- Отпусти, Рен… пожалуйста, отпусти. Мне больно, Рен!
- Терпи, Дей, мой мальчик, исполни мою просьбу…
Я смотрю на него долго и осуждающе, мои губы сжаты в тонкую полоску – внезапно я ощущаю свою силу, своё превосходство над ним. Потому что он на коленях. Наверняка именно поэтому он на коленях.
Я чувствую свою способность выдержать всё это.
Что такое боль? Боль – это минуты! Претерпеть их не стоит труда.
- Только… почему ты не попросил? Почему ты сразу начал резать меня? Зачем?..
Между нами – непонимание. Упругие струны недосказанности натяну до предела.
- Ты бы запаниковал. Ты итак в панике. Но потерпи, пожалуйста. Это… ты чувствуешь эту боль? Я хочу остаться в твоём теле дольше, чем на минуты. Я хочу остаться в нём навсегда.
Я вздрагиваю и отворачиваюсь. Я выпиваю ещё виски и не желаю смотреть на собственные истекающие кровью руки. Рана немного щиплет, и я отчетливо чувствую, как вены пульсируют…
Рен сейчас жалкий. Я не желаю на него смотреть. На него и на этот полоумный бред, который он несет.
Оставлять следы на телах других… что это?
Он отпускает мою руку.
Я раздраженно двигаю пальцами и смоченной в виски салфеткой причиняю себе ещё более жгучую боль.
- Не делай так больше.
Я останавливаю кровь полотенцем.
- Сейчас ты злишься, но ты даже не представляешь, сколько будут значить для тебя эти шрамы в будущем. О боже…
Он обнимает моё лицо своими руками и его глаза, с пляшущими в зрачках огоньками совсем близко.
- Ты сейчас такой красивый. Такой бледный и красивый. Боже… они там сверху явно не ошиблись когда создавали тебя. Ты превосходный.
Я вздрагиваю. Дрожу от каждого его слова, и, кажется, ещё чуть-чуть и я рассыплюсь. На мелкие кусочки, вдребезги.
Его прикосновения всегда такие теплые, такие чувственные, такие поразительные. Его глаза завораживают.
Его прикосновения любимы мною, даже когда окрашены моей кровью.
- Пообещай, что больше не будешь так делать.
Он целует меня в губы и шепчет так, что по спине бегут мурашки:
- Это ведь было совсем не больно, мой мальчик. Это доказательство моей любви к тебе. Ты сейчас самый красивый. Самый красивый мальчик, которого я видел. Покажи мне свою любовь Дейдара, я знаю, она покоится где-то в твоих венах.

*

Я надеялся, что никто не заметил, насколько чаще я стал дышать, стоило мне перешагнуть порог «Meds». Я был истощён и теперь как сумасшедший вдыхал все эти сладко-знакомые запахи.
Ино привела нас в бар, где прошла наша молодость.
И всё здесь было каким-то до ужаса родным, всё было пропитано воспоминаниями, не оставляя ни одной вещи, которая бы не была знакомой.
Меня пробивало на ностальгию, дежа вю и жгучее отчаянье одновременно.
Ино привела нас сюда с слишком очевидной, одной единственной целью – она хотела сделать Наруто частью Нас.
Как будто это было возможно, чёрт возьми! Как будто один раз посидев в «Meds», он бы понял, что мы испытывали все эти годы!
Но безысходность, безвыходность – всего два слова, но насколько они отчаянные, кажется, она произносила их только когда ревела, а ревела она очень редко.
Мы устроились в углу – как всегда. Заказали себе по виски, а для Наруто попросили разбавить. Сели чуть ли не в те позы, в которых сидели и все те годы, и Ино по привычке навалилась на меня всей своей хрупкой фигуркой и вытаскивала своими тоненькими пальчиками сигареты из моих карманов, а из меня извергалась желчь. Я не мог сдерживать усмешки, понимая, что всё это – неудачная постановка нашего прошлого. Попытка вернуться туда, куда дороги нет.
- Добро пожаловать в место, где мы с Саске выросли.
Ино смотрела на меня, и её взгляд был преисполнен упрёка. Она ждала, что продолжу рассказ я.
Рассказывал я, выворачивая повторно свою душу. Рассказывал я и этому мальчишке попытался отдать кусок собственных воспоминаний, вживить их в его голову и сотворить из нас настоящих нас старых.
Ино, ты помнишь, как ты кричала, что прошлого не воротишь?
Ты помнишь, как плакала, горько-горько плакала, постоянно повторяя, что мы потерялись и никогда не найдёмся?
То было страшное время. Из нас из всех, таких необычайно в друг друге нуждающихся, не было ни одного, кто бы спокойно пережил это.
Но понимание, чертово понимание – оно всё отравляло.
Мы иссякли, изжили друг друга. От нас не осталось ровным счётом ничего, что следовало бы сохранять. Кроме воспоминаний.
В одно утро люди понимают, что их дороги расходятся. Эти люди могут кричать сколько угодно и плакать и сожалеть, но то, к чему они придут, неизбежно.
Учиться уметь отпускать? Слишком сложное знание. Слишком невыносимое знание.
Ино писала в блокноте, что никому не пожелает испытать это.
Ино писала мне письма и говорила, что всё, всё это – лишь следствие.
Ночами, когда кого-то из нас срочно надо было вытаскивать, спасать и быстро-быстро приводить в чувство она часто шептала: «Оно пройдёт когда-нибудь, честное слово, это ведь не патология, это всего лишь люди».
- Да… мы каждый день тут сидели. Мы и ещё двое. Тогда ещё виски стоило в два раза дешевле, но нам периодически его не продавали, говоря, что мы чертовы малолетки. Все мы познакомились по странному стечению обстоятельств. Просто постоянно встречались на выставках. А потом как-то сошлись. Я не знаю, знакомо ли тебе это.
Наруто был внимателен до ужаса и, кажется, о чем-то подозревал. В его глазах с каждым моим словом появлялось понимание, сочувствие… жалость?
Ино улыбалась, но её била дрожь и он наверняка это заметил. Мы изображали равнодушие и смутную радость, но, кажется, Наруто видел нас насквозь – настолько чутким и проницательным казался его взгляд.
На мгновение мне даже показалось, что мы выбрали правильного человека.
Ведь всё было так же: случайные встречи, случайные знакомства…
Стоит ли начинать это всё с начала?
Я ловил себя на мысли, что каждый человек ходит по своему собственному кругу.
Кто-то обречен на партнёров своего пола, кто-то вечен в своём не умении любить достойных любви людей.
Мы были обречены в необходимости привязывать себя к людям, которые неизменно уходят.
Жизнь ничему нас не учит – потому что учиться жизни бессмысленно.
Что мы должны сейчас сделать? Развернуться и уйти? Сказать Наруто: «извини, это была плохая идея»?
Чтобы потом я вновь слышал от Ино сорванный шепот: «Все пройдёт. Все закончится, когда начнётся сначала»?..

*

Sui.

Пропавшими называли тех, кто променял свои блага на искусство. Кого-то они вдохновляли, прочие же считали их дураками. Променивать благополучную жизнь на никому не нужное искусство… Никто не мог дать тебе гарантии на гениальность.
Мне безумно нравилось это слово, и я приписывал его себе. Хотя я не был чего-то лишен, но я был готов, честно был готов отдать все свои деньги искусству!..
Пропавшие были исключительными.
Саске – да, именно Саске был одним из них. Это были какие-то особенные, избранные люди. Они сами никак себя не называли. Их называло общество.
Саске и ещё трое постоянно сидели в одном баре, постоянно были вместе, вели разговоры об искусстве и понимали, о чём говорят. Это почти ирреальное сочетание для нашего времени.
О них ходили легенды, и было трудно выудить правду. Хоть я и был лично знаком с Учихой, но это уже случилось после их ссоры, о которой, конечно же, никто не знал ничего конкретного; он жуть как не любил касаться этой темы.
Это было его больное место. Очень больное. В моём блокноте так и было записано: не говори с Учихой о «пропавших» или говори о них, когда хочешь его вывести.
Они, все вчетвером, были выходцами из богатых семей. Они были ужасно богаты и так же ужасно заняты собственным будущим. Их ожидала красивая жизнь, если бы они не решили, что хотят быть чем-то иным.
Они приходили в бар и спускали там громадные суммы. Поначалу они были невыносимыми и их ужасно не любили, но люди со всем свыкаются и, в конце концов, они начали пробуждать интерес. Помню, как сам несколько раз заходил в этот бар, чтобы увидеть их.
Они были чем-то фантастическим. Легендой города что ли.
Они были в центре внимания, но их это совершенно не волновало. Всё потому что они были слишком заняты друг другом.
Две девочки и два мальчика, которые никак не могли определиться кто кому важнее.
Кто для кого значит больше. Кто кого любит, в конце концов.
Они были художниками, они обсуждали вечерами своим работы или обменивались эскизами. Они творили, действительно творили.
И это было, как попасть в век так XlX век, а может и раньше – все эти салоны, элегантные беседы, исключительность атмосферы.
Они производили именно такое впечатление – будто ты выпал из реальности и очутился в совершенно ином мире, сотканном из сладких духов, неторопливых разговоров и внимательных взглядов.
Саске или тот, другой мальчишка, я не знаю точно, однажды кинул достаточно вызывающую фразу, что они вроде «пропавшие» и всё что им остаётся – писать.
И все вокруг вскрикнули: точно, да они ведь пропавшие! И казалось, что если бы не эта случайная фраза они бы так и остались компанией разодетых подростков.
Это слово приклеилось, прилипло к ним, словно они всю жизнь назывались пропавшими, и ничего экстравагантного в этом слове не было.
Я тогда был ребёнком, чертовым идиотом, который ходил и с открытым ртом наблюдал за ними. Поражался. Едва ли не обожествлял их.
Правда, имена, опять же у них были какие угодно, но только не настоящие. Иногда мне казалось, что они действительно играли на публику – придумывали эти образы, маски…
Но в их глазах читалось абсолютное безразличие. Я не удивился бы, если бы мне сказали, что они и не подозревали, кем являлись для окружающих.
Но они были слишком проницательны и всё-таки замечали все эти странные взгляды в их сторону.
Но им было наплевать, я был уверен в этом – они были заняты друг другом.
Прошло уже около двух лет с тех пор, как они разошлись. О них быстро забыли, это было очевидно. Саске превратился в ещё более замкнутого в себе мальчишку. Если раньше он был весь такой просвещенный и потерянный в искусстве, то теперь мог только шляться по барам.
В прошлом они были на несколько голов выше – они поражали.
А теперь стали такими же, как и я – мы наконец-то на одной полке. Саске спит со всеми и заказывает много виски в баре. Те «пропавшие» больше не ведут разговоров об искусстве. Или ведут, но точно не на глазах у любопытной публики.
Каждый хотел быть с ними – но никто не был. Потому что они были вчетвером, и им никого больше не нужно было. Они были эгоистичны к друг другу и тем более – к миру.
А теперь... теперь они обычны. Они растеряли всю свою примечательность. Они стали людьми.
- Суйгецу Ходзуки?
- Здесь.
Да, кстати, преподаватель всё ещё делает вид, что мы незнакомы.

*

- Мне нужно больше света, Дей.
- А не пошёл бы ты к черту, Сасори! Надо было днём всё это устраивать, а не под ночь.
Я был злой и раздражительный, Сасори – почти в хорошем настроении.
- Вдохновение накатывает внезапно. Девочка справа, да, ты, встань чуть ближе.
Я задыхался от собственной ревности, а Сасори только смеялся.
- Вот тебе больше света, мать твою.
Я с грохотом поставил один из светильников напротив пяти раздетых девушек и, перегорев, аккуратно направил свет под нужным углом.
Тот псих, который организовывал для Сасори выставку, снял для него помещения под студию. Честное слово, он был чокнутым, вкладывая столько денег в этого недоучку. Как только мы поехали смотреть галерею для выставки, даже Сасори не смог сдержать удивления - она была просто огромной. Мы могли выставить там все работы за последние лет шесть, и там бы ещё осталось место.
Ладно, может, с шестью годами я погорячился, но стало ясно, что нам срочно нужна пара крупных серий.
Поэтому теперь пять обнаженных девушек позировали Сасори. Это были натурщицами и эта их работа – все было ясно.
Но всё-таки это были девушки, чертовы девушки на которых Сасори смотрел заинтересованно, хотел он того или нет.
- Не злись, Дей… Это ведь всего лишь работа.
Перед Сасори стоял огромный холст, на котором с каждой минутой появлялись всё более четкие контуры сплетенных женских фигур.
Пять стройных девочек изображали пять ступеней чувства: нежность, возбуждение, игривость, страсть, исступление.
И, пожалуй, они были действительно хорошими актрисами.
- Мне бы неплохо заняться своей серией, а не помогать тебе в этой… чудесной работе.
Скрип моих зубов явно коснулся чувственных ушей Сасори. Он улыбнулся и пожал плечами.
- Ладно, и на том спасибо.
Я измерял шагами комнату – она казалось бесконечной. Простор и свобода самовыражения, пара столов, пара полок и много светильников. Но всего этого было недостаточно, чтобы забить место.
Я шатался по этой комнате и понимал – всё стало слишком серьёзно. Нет времени искать вдохновения, надо осуществлять то, на что у тебя хватит сил.
Мы больше не мальчики, да, Сасори?
Мы почти взрослые люди.
Я оставляю Сасори с его девочками, а сам берусь за холст и накидываю на нем здания.
Здания, которые уходят вверх, небоскребы, сквозь которые прорывает старая, излюбленная мной неоготика. Я создаю город, которого нет и в этом городе – болезнь нашего века. Вся эта простота и не оригинальность, усталость и возвращение к чистой форме. В этой картине я говорю о своей бессмысленной мечте – о богатстве формы, линии, о сложности натуры, которая теперь утрачивается.
Я смотрю на Сасори – он жутко красивый. Я не выдерживаю, встаю и подхожу к нему сзади.
Его волосы, черный у корней и огненно красные на концах мягки на ощупь. Я зарываюсь в них пальцами и прижимаюсь к его хрупкой, костлявой спине.
- Прости, я безыдеен, я не могу ничего создать. Когда ты закончишь эскиз этих прекрасных нимф, мы пойдём домой?
Одна из девушек засмеялась – все остальные мило улыбались. Сасори улыбался уголками губ. Внутри у меня все переворачивалось.
Я вышел в кухню, которая была непозволительно маленькой по сравнению с остальной студией. За окнами была осень, а на столе чашка кофе.
- Где-то там ты, наверное, опять рисуешь мальчиков, да, Рен?..
Мне стало как-то непозволительно тяжело от своего прошлого.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, фэмслеш, философия, повседневность, кинк, эротика, миди, психология, гет, Наруто, романтика, Саске, слеш, фанфики по "Naruto", Суйгецу, Орочимару, ангст, драма

---

Те, что взрывали здания. Глава 4. Искусство.

Название: Те, что взрывали здания.
Автор: Dina)
Бета: Lin.
Персонажи/пары: Сасори/Ино/Дейдара.
Жанр: ангст, психология, романтика, эротика, экшн.
Предупреждения: нецензурная лексика, AU, возможен ООС.
Рейтинг: R.
Размер: миди.
Статус: закончен.
Саммари: — Всё-таки для гибели этого мира нужен самый лучший ракурс.
От автора: после долгого молчания я наконец могу представить вам что-то действительно стоящее.

***

Глава 4.
Искусство.


— Откуда у тебя такая уверенность, что это здание будет следующим? — спрашивала Ино, внимательно рассматривая постройку в пятнадцать этажей, в пятидесяти метрах от которой они находились.
— Сегодня пятница, да? В воскресенье жди беды. Ино, я просто проникся идеей нашего юного бунтовщика. Это здание одно из немногих в окрестностях стоит на площади с достаточной для безопасного взрыва территорией. Более того, здесь есть пара офисов нашего глубокоуважаемого СМИ.
— Юного? И правда. Такое могло прийти только чокнутому психопату с неоконченным развитием.
Сасори засмеялся, расхаживая взад-вперед по тротуару.
— Принцесса, между прочим, Дейдара проникся идеей чуть ли не с тем же фанатизмом, что и сам подрыватель. Это может показаться забавным, но в этих взрывах кроется кое-что гораздо большее, чем юношеские бунты. Хотя не спорю, мы имеем дело с мальчишкой.
Дейдара хмыкнул, в то время как Ино, увидевшая что-то, очень ее заинтересовавшее, пошла прямиком к зданию.
Парни внимательно наблюдали за действиями изящной блондинки, которая не менее изящно и почти случайно столкнулась с женщиной, только-только вышедшей из офиса. Та, потеряв на каблуках равновесие, выгнула ногу в неестественном положении и, вскрикнув, вцепилась в плечи Ино, чтобы хоть как-то удержаться на ногах.
— Боже, простите! — пламенно воскликнула принцесса, наблюдая за тем, как женщина не может коснуться ушибленной ноги.
— Вывих? — спрашивал Дейдара, не отводя с разворачивающейся картины внимательного взгляда.
— Ино, кажется, пытается спасти людей.
— Хах, может, всем тут ноги переломать? Вот это благодетель, — протянул Дей, наблюдая за тем, как Ино, посадившая женщину в одно из такси и продолжающая извиняться, шла обратно.
— И что это было? — иронично спросил Сасори, вздергивая бровь.
— Я спасла ей жизнь. В конце концов, знать о том, что это здание взлетит на воздух, и ничего не делать — пройдет за тяжкое преступление.
— Позиция наблюдателей предполагает не вмешиваться в чужие дела.
— Наблюдателей? А не возомнил ли ты себя богом, а, Сасори?..
— Твоя игра была слишком фальшивой. Я даже почти уверен, что твой выход на место действий был отмечен умными людьми. Слишком много внимания...
— Так зачем мы сюда приехали? Полюбоваться последний раз зеркальной коробкой, которая скоро взлетит на воздух? Или ты думаешь, что Девочка Без Цвета настолько бросается в глаза?
Ино засмеялась. Чуть скованно и явно с иронией. Сасори ничего не оставалось, кроме как внимательно посмотреть на нее, словно пытаясь найти в свете полупрозрачных глаз какой-то ответ.
— Не вмешивалась бы ты в эту... глупость, — протянул Сасори, оглядывая окрестности.
Внезапно его взгляд остановился на одном из опустевших зданий и, засмеявшись, он обратился к Дею:
— Эй, мне кажется, или это еще один наш проект? Он пытается отобрать у нас работу. Али это твой старый приятель?..
— Старый приятель. Была бы моя память не столь дырявой, я бы даже назвал тебе имя... Дайте мне немного времени, Сасори-сама.

*

Дейдара сидел за телефоном весь вечер, постоянно говоря с кем-то почти наигранным голосом. Это раздражало жителей квартиры едва ли не больше, чем приглушенный звук радио. Ино бродила из комнаты в комнату, не в силах усидеть на месте, явно заламывая себе пальцы от безысходности.
Сасори, лишенный эмоций и волнений, лишь внимательно следил за действиями остальных, это было забавным: через их жесты, короткие фразы и раздраженный тембр слышалось у одной явное волнение, а у другого — возбуждение. Все, кроме Сасори, были на грани чувствительности.
— Я понял, черт возьми, понял! — заорал Дейдара, положив трубку устаревшего черного лакового телефона. — И-С-К-У-С-С-Т-В-О, — по буквам прочитал он.
В этот момент что-то во взгляде Сасори поменялось, ненамного правда, но будто серьезность чувствовалась по еле видной морщинке между бровей.
— Я тут порасспрашивал творцов-сослуживцев, — на этом моменте блондин многозначительно улыбнулся. — О том, что они думают по поводу происходящего. Бусинка за бусинкой — вот так ожерелье у нас и получилось... Если взять названия всех подорванных зданий и выстроить в хронологическом порядке, то первые буквы складываются именно в это слово. Забавно, вам не кажется? Не более, чем игра слов, но это лишь подтверждает наши догадки о непростоте взрыва. И подобное сумасшествие мог сотворить только один парень — мой знакомый. Ровесник. Может, в его личности и есть место ребячеству... да, много места. Но тем не менее я понял, кто это. И, скорее всего, он недурно намекал мне о своем присутствии всеми этими соседними взрывами... Как много тайн, как много тайн!
Дейдара закружился по комнате, взяв Ино за руку и потащив за собой в нелепом танце. Девушка удивленно смотрела на цветущего юношу и своим внимательным взглядом пыталась хоть на секунду его понять.
Но Дей заражал ее безумием, настолько деликатным и тонким, что спустя пару минут девушка уже смеялась, выплясывая какие-то только ей известные движения. Сегодня на ней было ярко-синее платье, которое слишком контрастировало с ее бледной кожей и общей серостью квартиры. И Сасори, порядком уставший от всей суматохи, видел лишь синий силуэт из тонкого атласа. Он разбирал замысловатые кружева, тонкой черной оборкой проходящие по рукавам и закрывающие выпиравшие ключицы своим узором. В их суматошных движениях он не пытался искать смысла, лишь неотрывно следил за складками, меняющими свой оттенок.
— Ах да, Сасори-сама. Нам нужно переехать. Наш юный друг в этом городе любил только одно здание. Самым безопасным будет жить там. Да и обзор, я вам скажу, наилучший... Панорама города и неба!.. Вы ведь хотели увидеть гибель этого мира?
Ино глупо рассмеялась и потащила Дейдару обратно плясать по комнате. Девушка слишком развеселилась, и, возможно, в этой бессмысленности была единственная ее отрада. Они учили друг друга танцам, хотя толком и не могли изобразить вальс. То была забавная картина под тихое шипение радио.
Сасори наблюдал. Он вообще был человеком из тени, который за гранью своей безмятежности не хотел видеть ничего другого, кроме падения этого мира, наверное. Поэтому представленная перед ним столь сумасшедшая картина могла лишь вызвать у него меланхоличную усмешку. Он видел, как сияет Дейдара неподдельным всепоглощающим счастьем, которое вот-вот готово было вырваться из-под его хрупкого контроля. Он держал Ино за талию, и не понятно было, чего именно Дей хотел: коснуться ее кожи и провести линии узоров на теле или крепко обнять, будто младшую сестренку. Столь противоречивое чувство казалось красноволосому забавным — ведь сам Дейдара совмещал в этой своей любви к Ино все имеющиеся у него эмоции. От еле сдерживаемого желания увидеть эстетический хаос до свойственного всему живому чувству нежности.
Губы Сасори растягивались во всё более неприятной усмешке. Он был уверен, что всё живое хочет тепла и нежности, но не был уверен, что сам относится к живому.
В такой парадоксальной сцене и прошел этот вечер, будто разыгранный умелыми актерами. А может, и правда разыгранный... Хотя что-то у них поменялось, если что-либо вообще могло измениться в этом постоянстве.

*

— Постмодернизм объявил, что всё было сказано, мне захотелось изобрести новый алфавит и завести в формате комнаты собственное государство!*
Ино встала посреди пустой комнаты. Ее голос отразился от стен, и она, словно ребенок, вслушивалась в собственное эхо. Девушка стояла в единственном утащенном ею с собой золотистом платье, которое сверкало в лучах полуденного солнца.
Зашедшие парни смерили ее странным взглядом и начали затаскивать коробки. Возможно, переезд был хорошей идеей... и в этой выбеленной солнечной комнате с лаковым деревянным полом у них начнется новая жизнь.
— Ваш мир всё шире и шире, Сасори-сама. В этой квартире площадь в два раза больше, чем в нашей старенькой.
— Но комната по-прежнему одна, — констатировал факт юноша, за слишком молодыми чертами которого скрывалось желание иметь собственный мир.
— А некоторые вещи должны оставаться неизменными.
— Именно. Не будет одной комнаты — не будем мы спать вместе. А будь мы разделены стенами, то никакого мира уже не создать... Ходили бы друг к другу в гости в разные измерения, — протянула Ино, ногтями срывая с матраса целлофан.
— Не иронизируй, принцесса, или то была драма? В любом случае тут прекрасная крыша. Было бы неплохо там освоиться.
Ино, посерьезнев, внимательно смотрела на своего господина, с секунду помолчав, а потом согласно кивнув.
— Всё-таки для гибели этого мира нужен самый лучший ракурс.
Ино разбирала вещи, в то время как утомленные и освобожденные от любого действия в этой квартире Сасори и Дейдара сидели на кухне, которая пока отличалась небывалой чистотой, и заваривали кофе. На двоих с учетом того, что Ино его не любила, и вообще они рассчитывали, что, копаясь в своих платьях и красках, бантах и кистях, она проведет весь день.
— И наравне с неизменностью есть привязанности... Твоя реакция забавна. Казалось бы, что могло покорить сердце подрывателя, кроме особы со взрывным характером и... с ярко-красными локонами, наверное... Но нет. Дейдара, лучший из лучших, самый перспективный из молодых, самый сумасшедший из психов... готов жизнь отдать за Девочку Без Цвета, у которой давно уже поехала крыша.
Дейдара многозначительно хмыкнул, по привычке пытаясь найти шнурок жалюзи, чтобы избавиться от слепящих солнечных лучей.
— Тем не менее я никогда не стану для нее дороже вас. В этом есть своя драма... Разве вы не любите ее, Сасори-сама? Ирония жизни.
— Обязательства, привычки... это психологическое. Внушение того, что она мне чем-то обязана. Психика ребенка, более того, задавленного ребенка, который готов броситься на шею любому, кто был с ним хоть капельку мягок. Дейдара, прими меня как данность. Это неизменность, с которой ты должен смириться.

* Эстер Китс "Сопротивление".

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, философия, миди, психология, гет, романтика, экшн, фанфики по "Naruto", ангст, драма

---

Ты - город.

Название: Ты – город.
Автор: Dina)
Бета: Simsoma
Фэндом: Nana.
Персонажи: Рейра/Син, Рен, Такуми, Нана.
Жанр: романтика, ангст, драма.
Размер: мини.
Статус: закончен.
Рейтинг: PG-13.
Размещение: Только с моего разрешения.
Саммари: Самое ужасное время года – выход вашего нового альбома. И оно наступило.

***

Из полусна меня вырывает твой голос, Рейра. Он доносится из шипящей колонки на потолке автобуса. Я вздрагиваю, потому что не могу отличить реальность от вымысла, но позже медленно прихожу в себя.
Ради Blast я закончил свою карьеру жиголо. Можешь порадоваться – теперь я верен только тебе. Теперь мне не надо разменивать своё тело, теперь мне не надо противиться поцелуев, теперь я могу преспокойно напиваться и думать исключительно о тебе и никакие чужие тела, возможно, не менее соблазнительные, на ум больше не придут.
Я твой, Рейра. Всецело твой.
Проблема лишь в том, что работа жиголо занимала достаточно моего личного времени и мыслей, чтобы я думал исключительно о музыке и выкладывался только на концертах. Теперь же у меня появилась куча времени, которое я не в силах занять чем-нибудь полезным.
Я сажусь на автобус, закутываюсь в шапки, шарфы и очки и делаю вид, что я самый обычный горожанин и так же толкаюсь в переполненном автобусе. Выхожу в центре и бессмысленно гуляю по улицам.
Самое ужасное время года – выход вашего нового альбома. И оно наступило. Trapnest
долго откладывали выход своей новинки, но всему есть конец. Последнюю неделю я уже представлял, как выйду на улицу и… услышу тебя.
Ты со всех сторон. Я выхожу из тесного автобуса, полусонный и от этого, кажется, окончательно упустивший реальность. Я вижу тебя на плакатах во всю стену, на автобусных остановках, на магазинных афишах, на полках с журналами, на футболках у проходящих мимо.
Ты везде. Ты есть моё огромное помешательство.
Одна за другой песни играют то там, то здесь. Меня это забавляет – вы снова столь же популярны. Все эти песни мне знакомы. Отрывки каждой из них ты напевала мне тогда – когда мы ещё вместе лежали в одной из твоих постелей на пару ночей, в одном из твоих гостиничных номеров… ты пела мне и была счастлива. Ты рассказывала, как у вас выйдет этот новый альбом, как ты выкладываешься по полной на записи, как ты устаёшь и как ты безумно любишь меня за то, что я тебя спасаю.
Спасал. Поправочка. Теперь я могу видеть тебя только на афишах, экранах и слышать твой голос через шипящие колонки.
Ещё пара минут и это становится почти сумасшествием и явным самоубийством. Я знал, что глупо ехать в город в этот день. Где-то внутри я чувствовал, что стоит остаться в общежитие, смотреть тупые комедии, читать мангу или плевать в потолок…
Я знал.
Теперь бежать мне некуда. Ты – сумасшествие. Ты – хаос. Ты поработила каждого в этом городе. Все они, каждый житель, любят тебя. Они безумно любят тебя и на фоне этой толпы, я наверняка становлюсь бледным и ненужным. Фальшивым. Забытым.
Я остаюсь в прошлом.
Гитаристу из Blast, жалкой пародии на Рена из Trapnest остаётся только заливать своё горе ромом или коньяком или ещё чем, что находится в мини-баре гостиницы и курить много сигарет, ибо мой голос здесь никому не нужен.
Ибо мой голос не стоит и сотой доли твоего ангельского пения.
Ты не просто звезда - ты избавительница. Своим голосом ты излечила не одно сердце.
Они любят тебя, Рейра.
Мимо проходит пара девушек, ужасно счастливых, потому что в их руках по новому журналу «Music» на обложке которого – вы. Половина журнала – ваши фотографии, другая половина – ваше интервью. Весь мир на ближайший месяц будет помешан на новом альбоме Trapnest.
- Рейра такая красивая! Это самая прекрасная девушка, которую я видела!
До меня доносится их лепетание, быстрое, слово скороговорка. Они восхищаются Реном и тобой. Девушка, которую оценили другие представительницы женского пола – почти божественна.
Я оборачиваюсь и смотрю вслед уходящим фанаткам, которые не перестают любоваться твоими фотографиями. Я ловлю себя на мысли, что очень горжусь тобой.
Как будто бы я помог тебе выпустить альбом, будто я был тем, кто выпускал этот альбом.
Секундная мысль о том, что я был тебе дорог.
Я натыкаюсь на огромное, во всю стену, изображение тебя. Ты смотришь вдаль, куда-то мимо меня и мне становится не по себе.
Посмотри на меня, Рейра.
Я вижу тебя везде. Тысяча теней тебя настоящей, множество воплощений твоей красоты, повсюду твои голоса, записанные, но не менее фантастические. Ты везде. Ты – город. Каждый его человек – лишь способ донести тебя, оглушить тобой.
Я спотыкаюсь, когда пытаюсь убежать. Мне становится нестерпимо страшно, больно и жутко неприятно. Я натыкаюсь на тебя на каждом шагу и все эти иллюзии, все эти образы тебя смешиваются у меня в голове.
Я хочу убежать. Я хочу сбежать из этого города и никогда не слышать и не видеть тебя.
Тебя слишком много во мне. Теперь ты, излитая на главные улицы по средствам трещащего радио и криво наклеенных плакатов, преследуешь меня. Ты – моя фобия. Я начинаю паниковать каждый раз, когда вижу тебя, и каждый раз, когда понимаю, что это – лишь жалкий обрывок бумаги.
Цветной и пропитанный клеем.
Отпусти меня, Рейра. Я устал.
Я теряюсь и забегаю в ближайший магазин - там больше шума и меньше тебя. Мне жутко хочется курить, но вряд ли кто-то продаст мне сигареты.
Я чувствую, что привлёк к себе слишком много внимания. Какие-то девушки с минуту разглядывают меня и шепчутся.
Прохожие останавливаются.
Ты помнишь, как любила меня, Рейра?
Я оглядываюсь и понимаю, что эти пять девушек, всё ещё не отводящие от меня взгляда – единственные, кого я интересую - все остальные спешат по свои делам.
Ты помнишь, как я любил тебя, Рейра?
- Привет! – я подхожу к ним и снимаю очки. Они от удивления вскрикивают и начинают что-то тараторить.
Так какого чёрта наша любовь превратилась в эту изощрённую пытку? Страшную фобию? Неизлечимое следствие огромного чувства?
- Я могу дать вам автографы.
Все пятеро протягивают мне по вытащенным наспех мятым бумажкам. Одна подаёт книгу, другая просит расписаться в толстом блокноте.
Каждая из них тянет ко мне руки, и я усмехаюсь. С пару секунд смотрю на них, привыкший к этому прожигающему, внимательному, восхищенному фанатскому взгляду.
- Не только Trapnest выпускает новый альбом в этом месяца. Blast тоже постарались! – я целую каждую в руку. Они, восхищенные и обезумевшие, вскрикивают, и тут я понимаю, что вокруг собирается толпа. Люди останавливаются и пытаются понять, что происходят.
Я улыбаюсь и надеваю очки, затягиваю капюшон и выхожу на улицу, пытаясь быстрее поймать такси.
Одна из девушек во время побега успела сорвать пуговицу с моей куртки.
Я прошу таксиста ехать к общежитию и включить что-нибудь из классики.
Я нейтрален к инструментальной музыке, просто я знаю, что на любой другой радиостанции – ты.
Рейра, так почему эта любовь становится такой испытывающей? Иссушающей и болезненной?
Рейра, чем мы с тобой заслужили это?..

*

Такуми переводит дыхание. Его лицо впервые за последние дни обретает спокойное выражение, и морщинки на лбу разглаживаются. Ему только что принесли статистику продаж. Мы только что записали новый сингл, который выйдет после альбома Blast.
Такуми считает, что это будет удачным ходом, чтобы показать, что Trapnest – на уровень выше новичков. Не смотря на то, что каждый из нас понимает, что Blast – далеко не новички, а полноценные профи, во многом лучше нас, во многом перспективней… Сам Такуми это понимает. И именно поэтому говорит, что мы должны выпустить вслед за новым альбомом сингл и потом сделать передышку.
Я всё ещё стою в звуконепроницаемой комнате записи. Я так давно знаю Такуми, что его выражение лица говорит мне гораздо больше, чем сорвавшиеся с губ слова. Хоть он и не самый эмоциональный человек.
Я выхожу и получаю его одобрительную улыбку. Он доволен.
Рен, искренний и жутко добрый, излучающий тепло одним своим видом, кивает в сторону лоджии на свежем воздухе.
Такуми остаётся со звукооператором и начинает обсуждать обработку. Но в сущности это – мелочи по сравнению с той работой, которую мы проделали пару недель назад.
Нам с Реном теперь наплевать на всё. Мы хотим отдохнуть и свежий воздух, сладостно обволакивающий тело, становится самой лучшей наградой.
Рен тянется за сигаретами. Он не перестаёт курить, а я не перестаю вдыхать едкий никотин и постепенно становлюсь пассивной курильщицей.
Если бы Такуми не был занят обработкой, он бы непременно забрал у Рена сигареты.
- Ты знаешь, что в этой студии пару часов назад записались «Blast»?
Я отрицательно киваю головой и уставшая, сажусь на кресло.
- Такуми всё это, конечно же, не нравится, но Blast всё делают верно. Они не парадируют нас, они просто выбирает самое лучшее. Никто не виноват, что мы тоже записываемся в самых лучших студиях.
- Там пела Нана, да? Я хотела бы увидеть это.
- Нана не слишком тебя любит. Так бы я без проблем устроил вам встречу… Но, Рейра… ты уверена, что хотела бы увидеть только Нану?
Рен испытующе на меня смотрит, я стараюсь не потерять лицо, хотя это довольно глупое занятие. Ведь это Рен. Рен, который уехал от Наны, Рен, который ждал её два года, Рен, который бесконечно любил её эти два года хоть и не видел и, наверняка, не было ни одного дня, чтобы он не вспомнил её. Чтобы он не поговорил с ней. В мыслях.
- Я всё прекрасно понимаю. Она слишком любит тебя. Она любит тебя эгоистично, но сильнее любой другой женщины. Она просто не хочет, чтобы рядом с тобой был кто-либо ещё.
- Женская солидарность, - Рен усмехается. Я пропускаю его слова о Сине мимо ушей, он не настаивает и не докучает…
Я очень люблю Рена за его понимание.
Каждый раз, когда мы приходим на студию я чувствую, что здесь играли Blast. Видимо, остаётся от вашего проникновенного звука какая-то атмосфера в воздухе, что я невольно вижу, где стояла Нана и как она крепко сжимала микрофон, по привычке. Как ты настраивал свою гитару. Как Ясу отбивал на барабанах.
Каждый раз мне становится не по себе. Почему мы разминулись?
Ответ очевиден - Такуми больше всего уделяет внимания тому, чтобы Blast и Trapnest никак не пересекались.
И это ужасно. Отвратительно и не честно. Будто сама фортуна приказывает нам встретиться, будто мы преследуем друг друга, будто мы бежим друг за другом…
Но не можем догнать. Спотыкается в самый решающий момент, и теряем друг друга из вида.
Что за ирония.
- Здесь наверняка остались их записи.
Я вздрагиваю от слов Рена. Он смотрит на меня испытующе и теперь уж точно хочет добиться от меня эмоций. Возможно, он желает этих чувств исключительно для того, чтобы я всё выплеснула, излилась и перестала всё держать в себе. И он, именно он имеет право сделать это, имеет право увидеть мои чувства и первым положить руку на плечи, чтобы успокоить.
Я раскрываюсь, снимаю маски и сбрасываю с себя безразличие.
По подрагивающим губам и пронзительному взгляду он всё понимает. Он всегда всё понимает.
- Я не уверен, что мы сможем достать эти записи, но попробовать стоит.
- Звукооператор ведь несёт ответственность за сохранность, - последний шаг назад перед прыжком в бездну.
- Мы можем послушать. Просто послушать.
Рен выходит из лоджии, а я тут же подскакиваю к открытому окну. Смотрю на город, бесконечно растирающийся до самого горизонта. Город, в котором где-то есть ты. Это успокаивает и приносит облегчение, это обезболивающее, со слишком коротким сроком действия.
Ты есть в этом городе. Ты был в этом здании. Ты наверняка сидел в этом кресле.
Как- то пара часов разделяет нас.
Какая-то пара часов всегда разделяет нас.
Я слышу голос Такуми, Рена и звукооператора. Неслышно выхожу. Но тут же попадаю под взгляд Итиносе. Он тоже всё понимает. Но в отличие от Рена это понимаем, он использует против меня.
Да-да, спасай меня, думай, что спасаешь меня и мою репутацию, мою жизнь, жизнь группы… спасаешь что угодно, кроме моей души.
Мне становится не по себе, но Рен ободряюще улыбается.
Я не знаю, что я делала бы без него. Иногда мне становится не по себе от мысли, что где-то там есть Нана, которая так же сходит с ума от одной мысли, что Рен, её Рен где-то далеко. С какой-то девушкой. И, возможно, в какую-то секунду думает о ней чуточку меньше, чем надо. Чем она хочет.
- Рейра, Сато сказал, что мы можем послушать аранжировки Blast.
Такуми, будто не слыша или не желая слышать эти слова, проходит мимо меня и захлопывает дверь лоджии.
Я вымученно улыбаюсь, когда комнату наполняют первые аккорды твоей гитары.
Я чувствую тебя в каждом звуке. Я вижу, как ты проводишь пальцами по струнам, как ты выбираешь звучание, как ты репетируешь. Это случайная запись. Запись с репетиции вашего нового альбома.
Рен слушает гораздо внимательнее меня, он положительно кивает, оценивая звучание и сложность аккорда. Я вслушиваюсь в тембр, я вслушиваюсь в каждый звук и понимаю, насколько же я скучала по этим пробным наигрываниям. Как ты играл для меня в гостиничных номерах, восторженно рассказывал про репетиции, к которым тогда ещё не привык. Про то, что Нане постоянно не нравятся твои проигрыши и что она хочет большего. Про то, как она верит в то, что ты превзойдёшь Рена. И про то, как она вздрагивает всякий раз, когда ты пробуешь взять ноту как он.
Я вспоминаю каждый из этих вечеров, и на глаза наворачиваются слёзы. Вымученная улыбка превращается в гримасу, и, благо, звукооператор не смотрит на меня. А Рен обеспокоен. Он обеспокоен, но знает, что не в его силах что-то сделать.
Я сама хотела услышать это.
- Нана, ну как тебе? Для «Kuroi Namida» подойдёт? Эй, Нана?! – сорванный аккорд и твой голос. Я вздрагиваю от неожиданности. Твой голос заполняет комнату и всё моё сознание.
Господи, как я давно не слышала тебя.
- Нана, ты не слушаешь меня дома, так хоть здесь послушай! Как тебе этот аккорд?
- Ты же знаешь, что мне не нравится, Син! Вторую часть надо сделать сложнее, более мрачно, что ли… А начало полный провал. Концовка мне нравится. Но это ведь не на целую песню. Работой, Окадзаки Синити, мелкий ты куряга! В обязанности рок-музыканта входит ещё кое-что, кроме выпивки!
Рен улыбается, а звукооператор смеётся.
- Мне нравится эта парочка, у нас становится так весело, когда «Blast» записываются! – Сато поворачивается ко мне, но с разницей в секунду его лицо из счастливого превращается в непонимающее и испуганное. – Рейра-сама, с вами хорошо?
Он едва не подскочил ко мне, чтобы успокоить, но во время остановил свой порыв, а я лишь вымученно улыбнулась.
- Всё в порядке, Сато. Я хотела бы ещё послушать.
Он кивает, но обеспокоенность не покидает его. Рен успокаивающе обнимает меня за плечи.
- Да понял я всё! Тебе никогда не нравится, как другие работают. А сама только и делаешь, что опохмеляешься! Ясу постоянно тащит тебя до дома! Как Рен ещё не бросил тебя за количество выпивки!
- Ясу, не покупай больше ему сигареты. Он доигрался, - отчеканивала Нана из динамиков повышенной чувствительности.
Я засмеялась. Но всё ещё слёзы продолжали катиться по щекам. Странное состояние. Я была рада слышать тебя. Как будто бы я сидела где-то неподалёку, смотрела на вашу репетицию и смеялась вместе с Ясу над происходящим.
Если бы мы когда-нибудь репетировали бы вместе, то это была бы самая незабываемая репетиция.
Рен бы стоял несколько позади, мы с Ясу сидели бы на диванчике и смотрели, как вы с Наной ссоритесь. Такуми был бы жутко недовольным, но Такаги бы смягчил его. Я была бы жуткой счастливой.
Ты бы ловил мой взгляд и улыбался своей лучшей в мире улыбкой.
Мы продолжали слушать запись с репетиции «Blast», искренне смеясь. Меня била дрожь, от осознания, что не будет никакой общей репетиции, никакого смеха и твоей улыбки.
Фортуна опять разлучила нас в нескольких часах от счастья.
Такуми вышел из лоджии, пропитанный запахом сигарет и скупо поблагодарив Сато, позвал нас к выходу.
- Жаль, Такуми, что ты так не любишь «Blast», - двусмысленно протянул Рен. Итиносе тут же смерил меня, заплаканную, тяжёлым взглядом.
- Я не люблю «Blast» исключительно из-за того, что из-за всяких несовершеннолетних нарушителей закона страдает производительность нашей группы.
- Совместный сингл с «Blast» произвёл бы просто фурор в массах.
- Исключено, Рен, - его раздражение доходит до предела.
- Я поговорю об этом с Наной, да, Рейра?
Я кивнула, не взирая на немой протест Такуми.
- В конце концов, это всё исключительно для воодушевления фанатов и критиков.
Такуми, не сдержавшись, язвительно хмыкнул.
Мы выходили из студии и чей-то случайный, будто призрачный силуэт до боли напомнил мне тебя. Эта необычайная чувственность, когда я едва подалась вперёд, в попытке очередной раз поймать тебя. Не упустить в этот раз. Не отпускать никогда.
Рен схватил меня за руку, едва я успела сделать шаг в сторону.
Всепонимающий взгляд. Моя вымученная улыбка.
Не твоя удаляющаяся фигура.
В который раз счастье было в паре секундах от нас.
- Как же это… болезненно.

@темы: Син, гет, романтика, фанфики по "Nana", ангст, драма, Рейра

---

Obsession. Глава 5.

Название: Obsession.
Автор: Dina)
Бета: Milli Tsukiko.
Жанр: слеш, фэмслеш, эротика, ангст, философия, повседневность.
Персонажи: Саске/Наруто, Сасори/Дейдара, Ино, Карин, Суйгецу, Орочимару.
Дисклаймер: М. Кишимото.
Рейтинг: NC-17.
Предупреждения: кинк, гомосексуалы на каждом углу, фетишизм.
Размер: миди.
Рейтинг: NC-17.
Статус: в процессе.
Содержание: Все эскизы прожжены его чёрной пастой.
Вся аудитория ожидает, когда мы закончим.
От автора: Комментарии-комментарии, без них я чувствую собственную несостоятельность.

***

Глава 5.

Sui.

Эти чертовы таблетки мне передавал Саске. Саске, а не эта блондинка, которая не выходила из головы и заполняла собой мысли. Я, кажется, даже немного погрустил по этому поводу.
Я жил в общежитии без соседа: наилучшее стечение обстоятельств.
Пропавшие тоже всегда жили по общежитиям. На то они и были пропавшими. Отвернувшиеся от своего прошлого. Те, кто променял красивую жизнь на порывы вдохновения.
Пропавшие… я не уставал поражаться изящности этого слова.
Причастен ли я к ним? До сих пор не могу понять.
Таблетки в моих руках, принесённые ей.
Спасибо, девочка, грустящая о мальчике.
Скоро – головокружение и эйфория. Образы, которые необходимо извлечь на бумагу.
Кажется, пока я придумывал, как же мне соблазнить этого чёртового учителя, я заинтересовался чем-то исключительным. И совершенно забыл про абстракциониста.
Под напускным безразличием твоих глаз можно забыть о чем угодно.
Я закрывал окна, включал the Cure и пытался начеркать самую лучшую композицию или хотя бы выдать пару примечательных линий.
Но под этот старый рок 80-х мне в голову лезли только сцены изящного секса с кем-то из вас.

*

S.

- О, это же Наруто!
Ино вскрикнула быстрее, чем я успел предупредить её, что не хочу никого видеть. Точнее она итак знала, что я хочу тишины и спокойствия. Но так же она знала, что единственный небезразличный мне человек во всей этой академии, кроме неё, это, конечно же, Наруто.
Светловолосый мальчик обернулся и встретил нас слишком приветливой улыбкой. Он смотрел мне прямо в глаза, хотя я надеялся, что он, обладая хоть каплей совести, будет отводить взгляд.
Но ничего подобного. Вообще ничего. Он был настолько открытым…
Мне слепила глаза обнаженность его души.
Ино болтала с ним, я улыбался уголком губ, кивал головой…
Это дорого стоит – довести меня до такого состояния, когда я вынужден всю ночь валяться на коленях у Ино и перечислять ей те жалкие пару причин, из-за которых стоит продолжать жить.
Это стоит слишком дорого.
И Ино опять меня поцеловала. Или я её. Не важно. Просто показалось, что на секунду мы перенеслись в то самое прошлое. Почувствовали невыносимую нужду друг в друге, и поэтому поцеловались.
Наруто смотрел на меня глазами виноватой собаки, которая только что сделала что-то плохое и сама это понимает. И тащит хозяину тапки в зубах и, извиняясь, трётся головой о ноги.
Самая обыкновенная псина, с самым обыкновенным виноватым взглядом, которая лишь смутно понимает собственные ошибки.
- Я хотел спросить, кто это?..
Голос Наруто поменял свою интонацию, внезапно сошёл до приглушенного, заинтересованного шёпота, что я невольно проследил за его взглядом, который обращался прямиком к парочке второгодок.
- Сасори и Дейдара, - Ино засмеялась, очевидно, какой-то забавной вещи, которую ей рассказывали про этих двух. – Одна из самых известных пар академии. Потому что они не скрывают своих отношений. Даже если они гомосексуальные. Ну и как мне рассказывают, из их комнаты доносятся настолько сладкие стоны, что многим остаётся только завидовать.
Ино снова засмеялась, пребывая в слишком приподнятом настроении.
А потом вдруг замолчала, оборвала свою фразу и беспокойно сжала мою руку.
Теперь я следил за её взглядом.
Суйгецу. Ничего удивительного.
Они посмотрели друг на друга почти заворожено, явно заинтересовано, но пытаясь это скрыть. Я усмехался и надеялся, что никто не заметил этого почти неуважительного жеста.
Ино любила меня около пяти лет. Я сбился со счёта. Нам было по четырнадцать, когда мы встретились. Я помню, что тот день был весь пропитан предчувствиями, странными событиями, казалось, он так и кричал о своей особенности.
И с того дня мы были всегда вместе.
Наруто смотрел то на меня, то на парочку гомосексуалов с курса постарше. Ино отводила взгляд от Суйгецу, который заходил в кабинет к своему любимцу-педофилу.
Всем было что-то интересно, мне было не интересно ничего.
Я чувствовал беспомощность этого мира. Я чувствовал его неспособность дать мне хоть что-то новое.
Волосы Наруто пронизывали по-утреннему светлые солнечные лучи. То была паутина из золота.
Наши грешные души, обречены на бесконечную скуку, и только красота способна пробудить обрывки чувств.
Так становись же на свет во всем своём цвету и подари мне пару мгновений жизни.

*

Sui.

Кабинет был таким же белым, а его профиль таким же оточено прекрасным, а волосы так же ниспадали на острые плечи…
Сколько лиризма может рождаться у человека, который безумно хочет секса.
Стоило двери закрыться, как я тут же забыл про силуэт Ино в коридоре.
Все только-только подбирались к аудитории, а я бежал сюда стремглав, ведь всю чёртову ночь я только и думал о том, как же мне ненароком пригласить этого учителя на рюмку чего-нибудь в бар.
Конечно это всё чушь. Я не был Учихой Саске, к которому такие мужчины подходили и без лишних расспросов говорили какой-нибудь адрес, к чему, кстати, Саске до сих пор не привык. Чего Саске, кстати, до сих пор не любил.
Поэтому с этим учителем, которому не нравились мои эскизы, у меня не было и шанса.
Но всё равно, чёртова ночь и вот тебе семь квадратов, разбросанных по паре листов.
Он смотрит на меня с тоской, с той невыносимой тоской преподавателя о провальных учениках.
А я к нему испытываю лишь желание. Такое бывает. Некоторые люди возбуждают одним своим видом и этот преподаватель – один из них.
Если бы я знал, по каким гей-клубам он шляется.
Если бы Учиха не был настолько полигамным и запоминал места, которые посещает.
Всё было бы гораздо проще.
Я кладу перед ним эскизы и прошу дать мне индивидуальную консультацию.
Я говорю, что потратил на эти работы очень много времени.
Я свожу брови в огорченном жесте и вымученно улыбаюсь.
Я превосходный актёр.
Он берёт черную ручку, и я чуть не вскрикиваю, когда он начинает размашистыми линиями перечёркивать непонравившиеся ему моменты.
Чертова привычки исправлять тем, что попадается под руку.
Он усмехается, на секунду, увидев, как перекосилось моё лицо и как слетели все те превосходные маски.
Он объясняет мне долго, минут десять проходит в его замечаниях и моих кивках. На какой-то момент я даже забываю, что хочу его.
Все эскизы прожжены его чёрной пастой.
Вся аудитория ожидает, когда мы закончим.

*

Я гулял по городу, я ненавидел этот город.
Правильным решением было бы сбежать отсюда с совершеннолетием, начать новую жизнь на новом месте. Явиться в чужеродность и сделать вид, что твоего прошлого просто не было.
Но я не уезжал, и этот город, целиком пропитанный воспоминаниями, продолжал возвращать меня настоящего к тому старому, уже забытому меланхоличному подростку,
который шатался по этим же улицам и который помнил, когда его впервые поцеловали около одного из этих самых баров. Взгромоздившихся по правую руку от меня.
Воспоминания только начинали сдыхать, они задыхались, у них не хватало воздуха, когда какая-нибудь ненужная аллея проявлялась в сознании самыми яркими красками.
И так жил я настоящий, Я, который продавал свою душу, когда не хватало денег на алкоголь, и был прошлый я, тот чёртов ребёнок, за которого мне было стыдно.
И пусть то было прошлым и пусть те поступки с течением времени обесценивались, я всё равно ненавидел и этот город и себя самого за свои слабости.
Рядом были не те, кому надо было знать о наличии у меня души. Того маленького осколка веры и надежды, который не желала потухать уже много лет.
Нет, им совсем не обязательно было это знать.
А улицы были всё такие же полупрозрачные, казалось, здания просвечивали одно через другое, и туманность воздуха лишь завершала иллюзию. Было промозгло, тот самый влажный холод пробирал до костей, а до нужного бара надо было пройти ещё целый квартал.
Я шёл слишком быстро или мне просто казалось, что я шёл быстро на фоне полусонности города.
Было ещё рано, чтобы в бар валил народ и слишком поздно, чтобы возвращаться с работы: улицы были пусты.
Меня обдало жаром, табаком и алкогольным привкусом, когда я открыл дверь заведения. Свет был приглушён и мягок, большое помещение было полупустым.
Я прошёл к столику, стоящему несколько поодаль остальных, но с неуверенностью поглядывая на бар-стойку: я ещё не решил, хочу я побыть в одиночестве или снять себе мальчика.
Я был в той части города, где мальчиков снимать было нормальным явлением. Я был в той части города, что стала для меня домом за последние пять лет.
Пока я решал чего мне хочется больше, взгляд запнулся о неожиданно знакомый силуэт.
Кажется, в этой жизни я ещё не был настолько удачливым.
За баром сидел Орочимару, тот самый преподаватель, который не любил своих учеников.
Его скрючившийся силуэт вряд ли можно было с кем-то перепутать, так же, как откинутые на спину по-женски длинные чёрные волосы.
Меланхоличный и мечтательный мальчик умирал во мне в такие моменты. Ему просто не было места внутри, когда во мне просыпалось желание и восхищение, и азарт.
Орочимару был тут. И я был тут. И эта была самая странная встреча за последние годы.
Губы растянулись в усмешке, мысли в голове начали лихорадочно вращаться, и я всё отчетливей представлял картину нашего с ним разговора.
Это был пик эмоций, это была премьера моей замечательной игры.
- Виски с колой, пожалуйста, - протянул я бармену, стоило мне приблизиться к стойке.
Взгляд преподавателя скользнул по мне и озабоченно остановился на лице. Он мучительно вспоминал, где же меня видел и потому удивлению, что прочиталось в его глазах, было ясно, что он вспомнил.
Но сейчас было без пятнадцати девять и основы композиции уже давно закончились. Он снял свой грубый пиджак и остался в одной рубашке, мягко скользящей по исхудалому телу.
Он сейчас не был моим учителем, я не был его учеником.
- Вы не хотите чего-нибудь выпить?
Его взгляд въедался в меня, в светлых, непонятного оттенка радужках читалось незнание. Незнание, что делать дальше.
С минуту он смотрел на меня, а потом небрежно отставил рюмку от себя, расправил плечи, в одно движение преобразившись, и из скрюченного пьянчуги превратившись в статного, даже помолодевшего человека, сказал бармену:
- Запишите его напитки на мой счёт, нечего бедным студентам разбрасываться деньгами. И повторите. Пожалуйста.
Он выплёвывал слова одно за другим, словно они были отравлены, он не сводил с меня своего вызывающего взгляда, его тонкие, бледные пальцы сплетались между собой.
Я понял, что хочу написать его изломанную спину, что хочу запечатлеть его образ в цвете и линии всё, как он учил, заставляя работу плясать в такт одной линии, извиваться под давлением его спины и расцветать изяществом от тонкости его пальцев.
- Присаживайся и расскажи мне пару душераздирающих историй, ведь впереди целая ночь.
Он сделал вид, что не узнал меня.

*

Мы шли по пустынной, тёмной и холодной улице. На этот раз было слишком поздно для людей, но самое время на парочки пьяных геев, только что выбравшихся из бара.
Я не был уверен, что хочу его. Я вообще ни в чем не был уверен. То эстетическое удовольствие, что я получил от созерцания игры его пальцев, его мимики, его тонких губ вполне окупало все оргазмы, которые я мог получить.
Единственное, что я понимал – всё зависело от него. Он был тем человеком, который по пришествию желания тут же его удовлетворял, и черт его знает, какие желания сейчас витали в его голове.
Весь вечер говорил в основном я. Мне было плевать, что он делает вид, что не знает меня, и я рассказывал ему обо всех художественных школах, в которые попадал, но против которых всегда были родители. Я изливал ему душу, а он слушал, но я не был уверен, что внимательно.
Влажность спала, и прошёл этот собачий холод, осталось почти приятное, прелое дыхание осени.
Он практически ничего не говорил о себе, и это было вполне оправдано – он был не из тех людей, что желают афишировать свою жизнь. Он был патологически скрытным.
Поэтому мне оставалось удивляться, когда он молча остановился. Я совершенно не понимал, что происходит и, обогнав его на пару шагов, вернулся. Он смотрел на меня своим змеиным взглядом, слишком внимательным, для простого человека. Таким взглядом обладали художники, в каждой детали этого мира черпая индивидуальность цвета и формы.
Я стоял рядом и ждал, ждал ответа, или просьбы, или ещё чего-нибудь, из-за чего он остановился посреди дороги.
Его пальцы, которыми я любовался целый вечер, схватили меня за горло почти нежно, но совершенно неожиданно. Я тут же почувствовал возбуждение, ибо эти же пальцы вскоре увязли в моём рте, а его язык и зубы оставляли отпечатки на моей шее. Я был удивлён и растерян и не сразу сообразил запустить руки под его пальто.
Я наслаждался его телом: мне безумно нравилась мягкость его рубашки и то трепетное тепло, которое просвечивало сквозь неё от исхудалой фигуры. Я шарил по его торсу, наверняка со слишком большим рвением. Мы завернули за угол, там было темнее и тише, но в ушах всё равно стоял гул. Я почти не видел его лица, да и вообще не был уверен, что глаза открыты. Он расстегивал мне ширинку, а я расправлялся с его ремнём. У меня не было времени понять, что происходит, и я просто наслаждался ситуацией.
Я рискнул прикоснуться к его шее губами, из-за чего он лишь подался вперёд и дальше, я, почти прокусывая хрупкую кожу, впитывал его запах.
В какой-то момент меня просто прижали к стене, поставив колено между ног, до болезненного зажав член и заставляя сосать пальцы. Пока я облизывал его руки, он уже трогал губами мою головку. И это было странно, это было чертовски странно.
На секунду в голове мелькнула мысль, что то же самое чувствовал Саске чуть ли не каждый вечер – кто-то трогал его тело без разрешения и ему оставалось лишь закидывать голову назад и ждать, чем же это закончится.
Мне было приятно – и я закидывал голову от наслаждения. Я ловил губами воздух, который обжигал изнутри своей прохладой, я запускал пальцы в его волосы – жесткие, но приятные на ощупь.
Я стонал еле слышно, а ему это нравилось, и он лишь искуснее касался языком и губами головки.
Я кончил, едва не свалившись на землю от дрожи в ногах и уже было потянул руки к его ширинке, как он остановил меня.
Он оставил меня в подворотне. Поцеловав в шею на прощание. Я переводил дыхание и не очень понимал, что только что произошло.
То ли мне сделали неоценимое одолжение, то ли ему было достаточно и этого.
А возможно всё дело в проснувшейся у него совести.
Я не знал ответа.
Стоял, пачкая спину о кирпич стены, и переводил дыхание.
Это всё не имело значения, в конце концов, я получил то, чего желал – удовольствие.
Всё это, правда, не имело значения.

*
Sasori.

- У тебя выставка через месяц.
- Я знаю.
- Нет, ты не понимаешь, у тебя выставка через месяц, - Дейдара вкрадчиво повторил эту фразу и повторит ещё много раз, чтобы я, наконец, понял всю свою беспомощность и несостоятельность как творца.
- У тебя выставка через месяц, а работ ещё нет! И как только этот идиот вообще отдаёт тебе помещение!
- Просто я вызываю у людей доверие. В отличие от некоторых.
Дейдара обиженно отвернулся и, закинув руки за голову, смотрел в окно.
- Ни черта ты у них не вызываешь. Ты просто ставишь их перед фактом, а они слишком слабовольны, чтобы противиться.
- Можешь называть это как хочешь.
Я пожал плечами, а Дей только больше раздраконился. Но он был прав абсолютно – работ действительно не было. Ни одной картины, которую можно было бы развить до серии, ни одно темы, которая бы сошла за основную.
Ничего.
- Если я напишу тебя - это будет слишком вульгарно?
- Смотря как я там буду выглядеть.
- По-разному разумеется. Целая выставка, посвященная тебе.
Дейдара засмеялся. Ему было приятно. Я всё ещё не умел в полной мере любить его.
- Я думаю, они не поймут этого. Они просто решат, что ты безыдейный. Так что давай лучше что-нибудь… Нет.
Я нахмурился, внимательно наблюдая за тем, как его лицо озарилось гениальной идеей, которую он тут же предпочёл спрятать от меня.
- Почему нет? Продолжай.
- Это моя идея. Я не отдам тебе её.
Я почувствовал укол ревности. Его идеи были единственным в мире, что стояло чуть выше меня.
- Сасори, ты не хочешь совместной выставки?
Я беспомощно уставился на Дейдару, не зная, чего во мне больше: обиды, что он совершенно не желает мне помогать или интереса к тому, что может из этого выйти.
Пауза затянулась, он замер в ожидании, я – в раздумьях.
- Только не говори, что не желаешь видеть мои работы рядом со своими.
Я уже было открыл рот для оправдания, но по лицу Дейдары уже пробежало то самое абсолютное безразличие и разочарование, после которого все слова – пустые звуки.
- Ладно, – молчание было нарушено его голосом. Тишина показалась мне слишком подавляющей.– Ты подумай над этим, хорошо? А я в ближайшие дни начну одну интересную задумку.
- Дейдара, я… Да, давай сделаем совместную выставку. Я только узнаю всё по организации, хорошо?
Он расплылся в улыбке, а я вздохнул с облегчением.
Я боялся обижать этого ребёнка.

@темы: Ино, Дейдара, Сасори, эротика, миди, гет, Наруто, романтика, Саске, слеш, фанфики по "Naruto", Суйгецу, ангст

---

Разговор с прошлым

Название: Разговор с прошлым
Автор: Харуко
Бета: нет
Жанр: ангст
Персонажи: Сакура, Ино
Рейтинг: G
Предупреждения: местами POV Сакуры
Дисклеймеры: М. Кишимото
Содержание:
- Скажи, мы выиграем эту битву? Порой, я не верю в это.
- Да, - твердо произнесла я, сжав кулак. – Я обещала, что война прекратится…
Размер: мини
Статус: Закончен
Размещение: с разрешения автора
От автора: Здесь нет смарма, я не воспевала дружбу и какие-либо отношения между людьми, но хочется посвятить этот фанфик моей второй половинке. Дина, мы с тобой вместе – в прошлом, в настоящем и, безусловно, в будущем.

***

Этой ночью у меня был беспокойный сон. Образы не образы, вспышки не вспышки, люди не люди, картины не картины, смазанные лица – мой яркий хаос от пережитых эмоций. Но было еще кое-что… Огромное зеркало простиралось по всей линии горизонта и поднималось ввысь к темным грозовым небесам; сколько не крадись вдоль него, а конца не увидишь… Тогда мое внимание привлекла невысокая девочка, что стояла против меня и безошибочно копировала мои действия – я делаю шаг, и она поступает так же, я наклоняю голову, и она склоняет свою, позволяя коротким прядям волос коснуться лица. Но она не может быть моим отражением! Ей ведь от силы одиннадцать лет, тогда как я уже переступила черту совершеннолетия.
Эта девочка мне кого-то напоминает. Нет, я никогда не видела ее раньше, но меня не покидает чувство, что я знаю ее. К слову, как я выгляжу? Не помню… Так глупо, наверно, не представлять свое отражение.
- Кто ты? – задаю вопрос я, искренне удивляясь переадресации моей реплики. Девочка тоже удивляется, а потом хмурится и смотрит исподлобья. Я перевожу взгляд на собственную руку и замечаю на запястье красную ленту, завязанную бантом. Моя маленькая подражательница так же с интересом осматривает свою тонкую ручку, но не находит странного аксессуара. Она поднимает на меня по-детски наивные малахитовые глаза, наполненные слезами; в миг ресницы смыкаются, и с их кончиков срываются капельки отчаянья. Девчушка падает на колени и закрывает покрасневшее лицо ладошками, беззвучно всхлипывает, подергивая плечами. И меня тоже с силой тянет вниз, а к горлу подступает ком обиды.
- Остановись! – взываю я со страхом, что отражается в двух лицах одновременно.
Разве можно плакать, когда идет война? Разве могу я растрачиваться на подобные глупости и терять время?
Малышка протягивает руку, и я делаю то же самое, готовясь ощутить холодную поверхность зеркала. Но вместо этого, серебряная стена становится податливой, вязкой, и наши пальцы соприкасаются. Когда бы я еще могла увидеть столько красок, почувствовать столько эмоций от одного лишь касания?!
Я вижу ее одиночество, ее жизнь.
А она видит войну, мое настоящее.
Я вижу ее воспоминания; в них она осторожно крадется по коридору собственного дома под крики матери и ругань отца.
А она видит кровавые поля, моих друзей, что штабелями валятся на колени, взывая о помощи или сгребая в охапку раненых родственников.
Этот хаос настоящего и прошлого смешался в единую сумасшедшую агонию.
- Это твоя жизнь? – хрипло прошептала заплаканная малышка.
Я кивнула, нашла в себе силы подняться. Девочка тоже встала с колен. Я приложила палец к губам, и она последовала моему примеру, затем я развязала бант и стянула ленту с запястья, но маленькая незнакомка не шевельнулась, ей нечего было развязывать.
- Не бойся… - улыбнулась я, присаживаясь на корточки с намерением повязать ленту на ее руке. – Я не смогу тебя защитить, в этом мире ты столкнешься со множеством преград, с жестокостью и алчностью, с предательством и ложью. Иногда мы все оказываемся зажатыми в тиски собственных чувств, а порой слепнем из-за ошибочных убеждений. Но я обещаю – у тебя будет замечательное будущее, когда тучи рассеются, и придет мир. Верь мне…
Девочка ласково улыбнулась, и уголки моих губ так же взлетели. А зеркало покрывалось трещинами, крошилось, меня с силой тянуло куда-то в темноту, а я все наблюдала за малышкой, что крепко прижимала к груди руку с бантом.
Верь мне…

- Знаешь, что мне приснилось сегодня? – сидя на пристани и весело болтая ногами, заинтриговала свою подругу девочка.
- Что же? – удивленно поинтересовалась она, поправив заколку на светлых волосах.
- Я видела красивую девушку, она была одета так же, как одеваются взрослые шиноби, когда идут на войну. Помнишь, нам показывали их экипировку? Так вот эта девушка очень была похожа на меня, как будто взрослая я, представляешь? – восхищенно говорила Сакура. – Она живет во времена войны… Вот у меня и возник вопрос: может, это была посланница из будущего? Возможно, когда мы вырастем, наступит настоящая война…
- Ха-ха-ха! Ну что за глупости! – всплеснула руками блондинка и сказала: - Коноха всегда будет такой, какой мы видим ее сейчас. И не будет никакой войны!
- Тогда… - протянула Харуно, в какой-то мере огорченная тем, что сон ее – сущая небылица. – Это замечательно, Ино.
Сакура провела пальцами по запястью левой руки и вспомнила то ощущение, когда она проснулась. Будто что-то стягивало конечность именно в том месте. И она знала, что это было…
- Ино, а давай наперегонки вон до того дерева!
- Ты снова проиграешь, лобастая! – крикнула девочка и пустилась бежать во всю прыть.
- Не в этот раз… - шепнула розововолосая, вспоминая обещание девушки, и понеслась, подгоняемая ветром и уверенностью в завтрашнем дне.

- Ино, который час? – я сонно потерла глаза и поежилась от холода, закравшегося в нашу палатку. Подруга укуталась в шарф и подала мне чашку горячего чая, произнеся:
- Половина шестого, утро сегодня необычайно холодное. Пора делать обход, Хината дежурила всю ночь, говорит, что количество раненых увеличилось почти вдвое, - скорбно оповестила она. – Дождемся Ямато и попросим создать мини-госпиталь, люди спят на мокрой земле, палаток не хватает, - и, глянув на литературу, которую я припасла для бессонных ночей, злобно фыркнула: - Лучше бы ты поспала на три часа больше, ухватилась за эту книгу.
- Я почти дочитала, не спалось, - пожала я плечами и отхлебнула травяной напиток.
- О чем она? Интересная?
- Сложно сказать, о чем именно… Автор повествует о существовании измерений – настоящее, будущее, прошлое. А в конце он рассказывает, что порой измерения соприкасаются в наших снах, и мы можем видеть своих копий в том или ином времени.
- Вот глупость, - скривилась Яманако и стала собирать походную аптечку, больше похожую на огромную туристическую торбу.
- Да, наверно… - протянула я, вспоминая обрывки сна.
Когда Хината, бледная и уставшая, передала нам медицинский журнал, Ино угрюмо осмотрела список новоприбывших, изучая заодно описания их ран и текущего состояния. Она отдала мне блокнот и тихо прошептала:
- Скажи, мы выиграем эту битву? Порой, я не верю в это.
- Да, - твердо произнесла я, сжав кулак. – Я обещала, что война прекратится.
- Кому же ты давала такое обещание? – изумленно взглянула на меня подруга.
- Одной девочке.

То была десятилетняя я…

@темы: Сакура, Ино, мини, фанфики по "Naruto", ангст

---

Трилогия: Великие расы. Часть I. Лишь тьма. Глава 3

Название: Трилогия: Великие расы. Часть I. Лишь тьма
Автор: Харуко
Жанр: ангст, дезфик, фэнтези, приключения
Персонажи: Саске, Сакура, Ино, Наруто, Хината и второстепенные
Рейтинг: G
Предупреждения: посменный POV
Мир: придуманный с элементами оригинального
Дисклеймеры: Масаси Кисимото
Содержание: Моя любовь — железный шар, привязанный к твоим лодыжкам. Я – тяжесть в твоих руках. ©
Статус: WIP
Размер: макси
От автора: В первой части не ищите пар, здесь идет акцент на сюжет и взаимоотношения в команде.

***

Ино
- Саске, посмотри на этот меч! Он великолепен! – восторгалась я оружием не в силах отвести глаз от восьмого чуда света, по моему мнению. – Мне кажется, от него даже исходит свет!
- Это блики, Ино, - равнодушно произнес Учиха, глядя на меня, как на ребенка-обузу. Этот его образ самой Отрешенности всегда смешил меня, но гордость Саске не простила бы моей насмешки, поэтому я лишь сдержано улыбалась или делала вид, что его слова задевают. В конце концов, подыгрывать никто не запрещает.
- У вас хороший вкус, милочка, - донесся голос кузнеца, поддернутый хрипотцой, - если верить предкам, эта вещь послужила наследникам самой Горгоны.
- У нее были наследники? – удивилась я, переведя взгляд на друга, который, видимо, еле сдерживал хохот. Он никогда не верил в существование подобных тварей, а уж поверить в то, что они еще и плодились – высшая мера безумства.
- Были-были, - закивал собеседник, бережно прощупывая тонкую выпуклую змейку на рукояти.
- Сколько вы хотите за него? – деловито уточнила я.
- Что вы, это реликвия, она бесценна! – прохрипел старик, укоризненно осмотрев меня с ног до головы.
- Он не нужен тебе, Ино. Оружие должно подходить своему хозяину, а ты едва ли поднимешь этот меч, - добавил огоньку Саске, собираясь покинуть мастерскую.
Я понимала, что спорить сейчас нет смысла, Учиха не даст мне его купить, так что придется заглянуть сюда позже и засыпать уговорами одного конкретного человека – кузнеца. Мне есть, что предложить ему взамен, но я и сама понимаю, что должна переспать с мыслью о столь важной покупке. Желание приобретать интересную вещь гаснет во мне так же быстро, как и возникает.
Мы шли молча, я угрюмо плелась позади друга, изредка поглядывая на его статную фигуру и вспоминая обрывки их тренировки с Наруто. Я искренне улыбнулась внезапно возникшей в моей голове идее, настолько она напоминала шалость ребенка. В один момент я выхватываю свою старую катану, набрасываясь на Учиху.
- Как глупо, - ухмыляется он, без особого труда блокируя мою мышиную атаку. Так начинались наши уроки, где я была ученицей, а Саске – уважаемым преподавателем по искусству владения мечом. Иногда мне казалось, что он вовсе и не касается почвы, что невидимые воздушные силы подхватывают моего «противника» и действуют с ним сообща. В такие моменты я хотела видеть себя со стороны, чтобы знать: так ли я парю над землей, как и мой учитель?
- Ты думаешь о постороннем, - сурово произнес напарник и резко крутанул катаной, норовя выбить у меня из рук оружие. При таком напоре я начинала сдавать позиции, чем тут же вызывала его самодовольную ухмылку и дельные поучения. – Держи спину ровно и следи за моими движениями.
Я хмурилась, шипела, чертыхалась, но так и не могла приблизиться к Саске на необходимое расстояние. Мне не удавалось даже поцарапать его, в то время как он уже несколько раз побывал в опасной для меня близости.
- Почему ты не следишь? – прогремел Учиха, приставляя к моей щеке холодную сталь.
- Я пытаюсь!
- Я не вижу! Что за рубящие удары невпопад? Это тебе не меч древнего типа, катаной режут, - огоньки азарта отплясывали в черных глазах, а меня пробивал озноб от зловещего тона учителя. Рука уже не изнывала от тяжести, как бывало на первых тренировках с другом, но я все еще могла плохо скоординировать незначительное движение, что приводило к моему полному поражению.
- Один, - Саске без тени пощады в глазах выбивает у меня оружие. – Два, - хватая меня за плечо, оказывается за спиной и ставит свою ногу возле моей таким образом, что в любой момент может подбить, лишая столь необходимого равновесия. – Три, - левой рукой перехватывает мои запястья, а правой приставляет лезвие к шее – красивый конец.
Он всегда начинал считать, заставляя меня нервничать от осознания беспомощности.
- Крепче держать нужно, - победно прошептал Учиха, оставив на оголенном плече огненный след своего дыхания. Не могу сказать, что холодок, пробежавший вдоль спины, вызван страхом, нет, скорее, пониманием, кто стоит за тобой, кто прижимает, кто непроизвольно вдыхает запах твоих волос.
- Пусти, - огрызнулась я, выскальзывая из крепкой хватки.
- Тебе не хватает уверенности, - из безумного зверя он превращается в непоколебимого человека, столь родного и надежного.
- В себе-то? Не смеши, - глумливо улыбаясь, я отряхиваю одежду и возвращаю катану на законное место.
- А разве я говорил нечто подобное? – скептически приподнимает бровь Саске, возвращая колкость. – Ты не уверена в своем оружии, а это куда хуже.
На этом нравоучения были закончены, напарник отвернулся и продолжил путь, а я лишь фыркнула в знак протеста, как бы утешая себя, что последнее слово все равно осталось за мной.

Сакура
Сколько бы инъекций я себе не делала, но каждый раз, как первый. Я лечила людей с повреждениями разного уровня, приходилось видеть внутренности, литры крови, слышать больничные запахи, но никогда я не жаловалась на тошноту, какая накатывала во время самолечения. Стоило мне приблизить иглу к собственной коже, как неприятная волна отвращения начинала вздыматься все выше где-то глубоко внутри, казалось, еще в закромах души. Но ни подруга, ни Наруто, ни тем более Саске не замечали моей неприязни, не предполагали, чего мне стоит ежедневная процедура. Нет, я не люблю, когда меня жалеют, от этого становится еще хуже, чувствуешь себя микробом, по меньшей мере. Это просто я становлюсь ворчливой, ощущая приближение смерти…
В комнату ворвался ночной ветер, всколыхнув легкие занавески и подхватив несколько прядей моих волос. Вместе с собой он также принес девичий хохот и звонкую мелодию соприкоснувшихся бокалов. Поежившись, я с любопытством выглянула из окна и определила, что шум доносится из соседнего номера, где должен был отдыхать Саске. Ничего удивительного, так было всегда. Меня больше интересовал вопрос, где могла находиться Ино. Когда она вернулась с Учихой, на ее лице читалась явная раздраженность и обида на весь мир, что могло означать лишь одно – очередная тренировка с Саске. Яманака лишь сбросила боевую экипировку и, звучно хлопнув дверью, удалилась в неведомом мне направлении, а поскольку уже наступила глубокая ночь, ее отсутствие доставляло мне дискомфорт.
- Не хочу никуда идти, - подытожила я, раскинувшись звездочкой на кровати. Меньше всего хотелось сейчас спускаться в шумную таверну, где наверняка полно пьяниц и местных неадекватных ловеласов. Лучше я буду умирать от лени, зато в тишине и покое.
- Саске-кун, ты очень мужественный воин! – снова донеслось из соседнего номера.
Я хоть и нахмурилась, услышав, каким слащавым голоском была произнесена эта фраза, но осмыслив ее, не смогла сдержать улыбки и лишь боязнь быть рассекреченной не давала мне смеяться так громко, как этого хотелось.
- Я думаю, Саске-сан наслушался достаточно твоих историй, сестра. Проводи своих подруг и отправляйся помогать матери, - властный женский голос отдавал сталью, переливаясь, словно чистый ручей. Видимо, его хозяйка являлась старшей в компании, потому как все попытки сестры возражать были пресечены и после общего удрученного воя в помещении наконец воцарилась тишина. Как бы сильно я не хотела подслушать продолжение истории, эта ночь не принадлежала мне, а, соответственно, и знать ее не положено. Сделав титаническое усилие, я снова приблизилась к окну, но на этот раз, чтобы плотнее его закрыть.
С чувством выполненного долга я запахнула хлопковое серое кимоно, какое выдавали в самых дешевых гостиницах, и нырнула под тонкое одеяло, оставив скудное освещение в виде бра у двери. Почему-то хотелось плакать. Без причины. Как в детстве…

Наруто
Ино упорно доказывала что-то завсегдатаю таверны, не забывая вливать в себя все, что под руку попадется, а я пытался не терять времени, изучая карту. Я вертел ее, как только можно было, но, убей, не мог понять, где начинается Долина Рассвета и как к ней пробраться самым коротким путем. Мало того, что все обозначения перерисованы человеком, явно далеким от изобразительного искусства, так еще и пятна от растекшихся чернил вводили в заблуждение. Толку от этого клочка бумаги никакого.
- Хей, белобрысая, пора на боковую! – приблизившись к Ино, я понял, что по своей воле она отсюда не уйдет. И этого человека приставили за мной следить…
- Погоди, Узумаки, этот уважаемый не верит, что мы настоящие воины! Давай покажем ему! – взбунтовалась подруга, подпинывая своего полусонного слушателя.
- Моя жена немного перебрала, надеюсь, она не слишком утомила вас, - обратился я к мужчине, когда наконец сумел перехватить блондинку в области талии и одновременно зажать ей рот. Собеседник улыбнулся во все тридцать два и лукаво подмигнул мне, а после и добавил что-то невнятное. Последней реплики я не услышал, потому как строптивая девушка изо всех сил колотила мою спину, когда я бесцеремонно закинул ее на плечо. Теперь самое сложное – сократить расстояние до ее номера.
Пожалуй, лестница была самым нереальным препятствием, но даже его я сумел преодолеть, не наступив на бутылки саке и не пнув случайно зазевавшегося посетителя, который решил разместиться на ступеньках. Когда я таки добрался до заветной комнаты, Ино присмирела и уже без протеста позволила уложить себя на кровать.
- Тс-с-с, она спит, - приложив палец к губам, прошипел я, указав на Сакуру. Яманака повернула голову и обвела грустным взглядом безмятежное лицо подруги. Ее ресницы слегка подрагивали, а при желтом свете как никогда казалось, что рядом спит ребенок, а не взрослая девушка.
- Наруто, мы же не позволим ей умереть? – шепнула Ино, продолжая осматривать милые черты.
Был ли у меня ответ на этот вопрос? Конечно, нет. Я боялся его, бежал от ответственности и безумно завидовал Саске в такие минуты. Ведь Учиху не страшила реальность…
Не дойдя пару шагов до номера друга, я столкнулся с обворожительной девушкой, что второпях прикрывала за собой вход в нужное мне помещение. Я только и увидел сквозь уменьшающуюся щель в дверном проеме силуэт спящего человека, а затем взгляд скользнул по оголенному плечу незнакомки и этого хватило, чтобы забыть о цели своего визита к Учихе.
- Саске-сан просил не тревожить его, - несколько перепугано бросила эта статная красавица и поспешила поправить одеяние. Ее прическа несколько потеряла форму, да и вид в целом был помятым, что могло свидетельствовать только об одном.
- Да, пожалуй, ему не до моих бредней…
- Угу, - девушка растерянно кивнула, но с места не сдвинулась. – Хотите я угощу вас фирменным блюдом? Не откажете мне в компании?
- Спрашиваете еще, - не сдержал я улыбки. Есть мне хотелось всегда, а уж если еще и угощают обаятельные девицы, то грех отказываться.
- Тогда пройдите в сад, а я принесу все необходимое.
Шурша подолом красиво расшитого кимоно, незнакомка скрылась за поворотом, а я в два счета преодолел расстояние до заднего двора, где была назначена встреча. Здесь было тихо и свежо, здесь можно было забыть о том, что позади тебя вход в гнусную таверну с ее зловонными комнатами и нетрезвыми людьми. Пожалуй, только это и служило главным и единственным плюсом данного места. Даже аромат чайной розы, высаженной небольшим островком, казался слишком выбивающейся деталью в образе отеля. Как будто незаконный кусочек рая этот сад разбавлял уныние и неприветливость здешних округ.
- Шел бы ты спать, - послышался из-за спины мудрый совет Саске.
- Я не… - на какой-то миг мне показалось, что произошло замыкание где-то в глубине моего сознания. – Ты-то чего подскочил?
- Я еще не ложился, - пожал плечами друг, - от здешней стряпни мне совсем живот скрутило, поэтому мой вечер не особо удался. Сая разогнала своих сестер, а меня отправила хлебать отвар.
- Ты выпил?!
- Да что с тобой? – нахмурился Учиха, силясь тушить нарастающее раздражение. – Я отдал все деньги и, чтобы расплатиться за отвар, мне, как минимум, нужно было тебя найти, придурок.
- Если все это время ты блуждал по таверне, то… Кто спал на твоей кровати? Та девушка сказала, что тебя не стоит тревожить, но не значит ли это...
Так и не достроив логическую цепочку, я подскочил как ужаленный и бросился к номеру, а напарник, видимо, прочитав мои мысли, схватился за оружие и ринулся вслед. Мы бесцеремонно ворвались в помещение, почти сорвав дверь с петель, и, даже не включая света, сумели разобрать в полумраке силуэт человека на кровати. Шум его никак не потревожил, мужчина не издавал ни звука и продолжал лежать спиной к нам.
Учиха опустил катану и, включив бра, смело подошел к кровати, намереваясь растолкать пьяного неприятеля, наверняка перепутавшего номер.
- Черт! Черт!
Со всей внезапностью мой напарник отшатнулся в сторону, отбросив тонкое одеяло. Его беспрерывная ругань настолько была пропитана неподдельным отвращением, что я не выдержал и повернул недруга на спину, дабы лучше понять, что именно так встряхнуло крепкие нервы Саске.
- Вот дерьмо! – с ужасом выплюнул я, передернув плечами. На меня смотрели два стеклянных серых глаза с широкими застывшими зрачками. На шее убитого багровела свежая полоса, из которой все еще сочилась кровь, но самым ужасным, пожалуй, был тот факт, что перед нами лежал не какой-нибудь нищий бродяга, а тот самый парень, который всучил мне карту и, казалось, убрался подальше от таверны.
- Та девушка, которую ты встретил… Она была в голубом кимоно?
- Да, - на автомате кивнул я, начиная складывать пазл в голове. – Ты думаешь, она его?
- Я разыщу ее, а ты буди наших, необходимо как можно быстрее избавиться от трупа.

Ино
- Легко сказать «избавиться»! – нервно хлопнула в ладоши я, обходя мертвеца со всех сторон. – Мы чертовски быстро вляпались в очередную историю!
- Давайте рассуждать логически, - предложила Сакура, устало приседая на небольшой столик, - этот малый обладал вещью, которая стоила, возможно, больше, чем целое селение со всеми его жителями, сокровищами и тайнами. Могу предположить, что за ним велась охота, а теперь, когда карта у нас, становится ясно, что под прицелом и мы. Иначе говоря, все, что мы наблюдаем – это некое предупреждение.
- Слишком много белых пятен, - покачал головой Наруто. – Сегодня было достаточно моментов, когда каждый из нас был по-своему уязвим, но противник не дал о себе знать. Может ли это значить, что наш враг сам не знает, у кого карта?
Только теперь до меня постепенно стала доходить одна мысль:
- Все упирается в эту девушку. Она работает здесь. Более того, приходится старшей дочерью хозяйке, а значит, она не могла не слышать утреннюю ссору матери с этим пареньком. Возможно, она даже знает его лично и сразу поняла, в чем обстоит дело. А теперь смотрите: он приходит сюда, чтобы сообщить нам какой-то важный факт, предупредить об опасности или даже попытаться забрать карту, но натыкается на эту девушку. Она знает, чем он обладает, и пытается договориться, а когда это не сходит ей с рук, решает убить юношу и уже без лишней болтовни забрать интересующую вещь.
- Ино, а ты не думала, что он мог выдать нас? - Сакура обеспокоенно глянула сначала на меня, а затем и на Узумаки. – При обоих раскладах ей ничего не оставалось, кроме как убить его, чтобы не мешался. Да вот только эти две точки зрения слишком разнятся, мы ведь точно не знаем, стоит ли нам чего-то опасаться…
- Стоит. Собираем вещи и уходим. Живо! – в комнату вихрем ворвался Учиха, чуть не сбив недоумевающего Наруто. Саске припал к окну и чуть сдвинул занавеску в сторону. С улицы доносились вскрики и плач, народ плотным кольцом окружил хозяйку таверны, что заходилась диким воем, склоняясь над чем-то. Хорошенько ругнувшись, Учиха оглядел наши лица, застывшие в ужасе, и злобно рявкнул: - Дважды повторять?!
Спотыкаясь и вспоминая все матерные, мы с Харуно натягивали одежду, позвякивая поясами с мелким оружием. Благо, не обладали привычкой раскладывать дорожные сумки, всегда имея в виду подобное развитие событий.
На выходе, где все еще толкались люди, приумножая свою численность, нас уже ждали друзья. Мы не стали надевать плащи, чтобы особо не выделяться, но и задерживаться более не хотели. Я лишь одним глазом увидела на пыльной земле в эпицентре толпы кусочек голубого кимоно, расшитого серебром, и окровавленную женскую кисть, безвольно застывшую навеки. От этой картины сперло дыхание, но подруга не дала мне усугубить собственные переживания и увлекла за собой.
Когда таверна была плохо различима, мы перешли на бег, но вскоре Саске окрикнул нас:
- Встретимся у леса, я должен кое-что проверить.
- Куда ты собрался?! – рассвирепел Наруто, не понимая, что такого мог задумать напарник.
- Оставайся с ними, я прослежу, чтобы не было хвостов, - почти шепотом добавил Учиха прежде, чем отправиться в обратную сторону. – Не тратьте время.
Перехватив взгляд Сакуры, полный волнения и страха, я поняла, что стоит затолкать эмоции куда подальше и сосредоточиться на ситуации, ведь любое проявлении лишних чувств сейчас может стоить нам жизни. Внимание, полнейшее сосредоточение.
Все то время, что мы бежали до границы селения и леса, мне казалось вечностью, и в какой-то момент я даже подумала, что мы в ловушке, из деревни нам не выбраться. Однако, дорога в лесу обрывалась, и мы, притаившись на ветках трех разных деревьев, все, как один, почувствовали облегчение. Теперь сознание тревожили только внезапные появления ночных животных, чьи шорохи воспринимались с опаской или же надеждой. Нам все еще оставалось дождаться Саске…

@темы: Сакура, Ино, фэнтези, гет, Наруто, Саске, фанфики по "Naruto", приключения, ангст, драма

---

Трилогия: Великие расы. Часть I. Лишь тьма. Глава 2

Название: Трилогия: Великие расы. Часть I. Лишь тьма
Автор: Харуко
Жанр: ангст, дезфик, фэнтези, приключения
Персонажи: Саске, Сакура, Ино, Наруто, Хината и второстепенные
Рейтинг: G
Предупреждения: посменный POV
Мир: придуманный с элементами оригинального
Дисклеймеры: Масаси Кисимото
Содержание: Моя любовь — железный шар, привязанный к твоим лодыжкам. Я – тяжесть в твоих руках. ©
Статус: WIP
Размер: макси
От автора: В первой части не ищите пар, здесь идет акцент на сюжет и взаимоотношения в команде.

***

Сакура
Ближайшая деревня оказалась на нашем пути весьма кстати, потому как еды у нас осталось буквально на завтрак и скудный обед, а погода не радовала теплыми днями.
За время скитаний мы научились определять статус селений и в этот раз нам очень повезло. Следуя по узеньким и не слишком чистым улочкам, мы искренне радовались, что очутились в старом и довольно бедном поселке, где и люди попроще, и цены пониже. Странников, вроде нас, в больших городах принимают с опаской, а здесь никто не обращает внимания на твою одежду и принадлежность к незнакомой деревне, жители привыкли к частым визитам путешественников.
Первая таверна, попавшая в наше поле зрения, ничем не выделялась на фоне грязно-серых стен жилых домов, даже вывеска поржавела и потеряла былую привлекательность. Однако внутри заведения было достаточно уютно, а уж хозяйка подсуетилась, предоставив нам чистые комнатки в отеле на втором этаже.
- Я забыла это потрясающее ощущение, когда под твоим телом мягко прогибается матрас, и голова касается перьевой подушки, а не скомканных вещей, - блаженно пролепетала Ино, обожествляя кровать. – Лобастая, ты чего нахмурилась?
- Лекарство заканчивается. Немного отдохну, а ближе к вечеру отправлюсь искать фармацевта, - проигнорировав неласковое обращение, ответила я. Фляга, наполненная когда-то отваром корней, сейчас пустовала на пару с несколькими флакончиками вакцины.
- Могу пойти с тобой.
- Лучше пригляди за мальчиками, они наверняка захотят выпить. За Учихой увяжется какая-нибудь местная шельма, а Наруто невзначай сунется в драку, если рядом не окажется здравомыслящего человека.
- Я не сторожевая собака, а они не маленькие дети, - насупилась блондинка, осознав, что я просто хочу побыть наедине с мыслями. Ино по натуре своей девушка волевая и независимая, она изредка вмешивалась в чужие дела, а точнее лишь в тех случаях, когда действительно понимала, что в ней нуждаются. Заботливость – еще одно чувство, на которое она скупилась без угрызений совести, а уж когда ей отказывали во внимании, что сейчас сделала я, гордость моей подруги изнывала от смертельной раны.
- Чего ты разлеглась? Горячие источники никто не отменял, - я поспешила развеять гнетущую тишину и обиду напарницы, которая от одного лишь упоминания теплых рудников засияла, словно майское солнце.
В мгновение ока мы собрали необходимые принадлежности, а когда спустились на площадку, ведущую к заднему двору, наткнулись на друзей, которые не упустили случая потренироваться в ближнем бою. Их отточенные движения завораживали, рельеф мышц притягивал взгляды прохожих девиц, а сосредоточенные и напряженные лица лишь доказывали, что все это не показуха, а настоящая выматывающая тренировка, где секундное отвлечение может стоить сломанного ребра.
- Когда мы вернемся в свою деревню, у них появятся девушки. Я буду ревновать, - задумчиво протянула Ино, прищурив глаза.
- Пожалуй, соглашусь с тобой. Обычно дети верят, что их родители будут жить вечно, также и я заверяю себя в бессмертном существовании нашей четверки.
Подруга шумно вздохнула, а мне и не требовалось ее ответа. Мы все давно знали, что судьбы наши прокляты несуществующими узами, такими эфемерными и надуманно прочными. Ведь, если задуматься, нам никто не нужен и друг другу мы не нужны, просто жизнь на время свела людей похожих и по-своему одиноких.

Наруто
- Сакура отправилась за лекарством, не хочешь прогуляться? Говорят, местный кузнец на все руки мастер, нам не помешает пополнить запасы.
- Нет уж, лезвия не по моей части. Возьми Ино, уж ей-то ты сумел привить любовь к холодному оружию, - посоветовал я, с интересом поглядывая на порцию риса, принадлежащую Саске. Довольно сложно было заглушить мой непомерный аппетит скромными порциями здешней кухни.
- В таком случае, - Учиха перехватил мой взгляд и, не задумываясь, придвинул ко мне свое блюдо, продолжив: - ты не станешь терять время и поспрашиваешь местных о Долине Рассвета. Я сомневаюсь, что здесь найдутся охотники на нимф, но собиратели артефактов старой закалки наверняка слышали легенды и, возможно, даже торговали когда-то украшениями лесных жителей.
- Это настолько сомнительная информация… Если бы у нас была хотя бы одна зацепка, хотя бы одна вещь, подтверждающая существование этих нимф… - я невольно позволял себе нервничать, ерошил волосы, будто надеялся, что от этого в моей голове появится светлая мысль. – Сам поверить не могу, что толкаю вас на поиски того, чего, возможно, и нет в природе. Время – уже не песок, время – вода, и оно утекает от нас, не задерживаясь и на секунду, ей становится хуже, она сама сдается своей болезни, потому что больше не верит в свое спасение.
- От твоего нытья ничего не изменится, - холодно пресек мою тираду друг. Черты его лица, словно окаменели, а глаза, казалось, вмиг сковали кристаллики льда. Так выражалось его недовольство и раздражение, протест. В любой другой ситуации я бы вспылил в ответ на такую реакцию собеседника, но Учиха был прав и лишь хотел взбодрить меня, растормошить мой воинственный дух.
Проводив грустным взглядом друга, я безучастно осмотрел посетителей таверны. Ими оказались сельские пьяницы, что еле ворочали языками, пытаясь жаловаться на жизнь. Лишь у барной стойки переминался с ноги на ногу мужчина в грязном плаще, какие свойственно носить путешественникам, вроде нас. Видимо, незнакомец столкнулся с неблагоприятной погодой, поскольку подол плаща и высокие сапоги были испачканы и кое-где схватились коркой грязи.
- Я предупреждала тебя! Хочешь семью свою со свету сжить?! Убирайся! – хозяйка таверны угрожающе размахивала тесаком, запугивая нежеланного гостя, на что тот лишь испуганно прижимал голову к плечам и пытался что-то сказать. Брань женщины сошла на нет, когда посетитель поспешил выбраться из помещения; после громкого хлопка дверью на лице ее застыло недовольство и страх.
Что такого мог совершить этот юноша? Этот вопрос пульсирующей болью разрывал мое сознание, пока я все же не решился узнать ответ.
Выскочив на улицу, я устремился за силуэтом в черном, который стремительно отдалялся от ненавистной таверны. Ноги сами несли меня по незнакомым дорогам, а странник становился все ближе и, наконец, я смог окликнуть его:
- Эй! Постой! Я ничего тебе не сделаю!
Мужчина обернулся, и только сейчас я заметил его экипировку, которая не слишком отличалась от нашей. Левую руку он положил на рукоять меча, а правой схватился за пуговицу на плаще.
- Кто ты?!
- Да остынь, поговорить хочу, - насмешливо скривился я, даже не рассматривая собеседника в роли опасного врага.
Он насторожился, но оружие не достал, а лишь внимательно изучил детали моей одежды. Кажется, до него все-таки дошло, что я не местный.
- Я увидел за твоей спиной сумку, с какой ходят торговцы-кочевники. Я и моя команда ищем мифических существ и…
- Так вы охотники? – повеселел незнакомец и заметно расслабился, словно нашел родственную душу. Я приблизился к юноше, теперь он не шарахался в сторону, а приветливо улыбался.
- Нет. Нам нужны нимфы.
Путешественник опустил голову, словно я затронул болезненную для него тему. Он стащил с плеча сумку и достал пожелтевший лист бумаги, сложенный пополам.
- Нимфы… Это больше не те добрые существа, о которых нам рассказывали предки. Из-за них я потерял все. Я мог бы выручить за это целое состояние, но я не привык продавать несчастье, а именно это постигнет вас, если решитесь продолжить поиски.
Парень грустно усмехнулся напоследок и, не теряя времени, скрылся в толпе, что постепенно заполнила перекресток. В моих руках была развернута старая карта, наверняка переписанная кем-то от руки, о чем свидетельствовали потекшие местами чернила и прописанные на полях обозначения.
Подарок ли это судьбы, но меня насторожила внезапная удача, которая в будущем может обернуться для нас проклятьем…

Сакура
Ожидая фармацевта во дворе его дома, я невольно умилялась, глядя на резвящихся детей за невысокой оградой. Они представляли себя воинами, сражались деревянными мечами, а некоторые просто хватали палки и оттачивали мастерство сражения. Выглядело это довольно смешно, но ребятня вживалась в роль, то и дело выкрикивая воинственные кличи, сосредоточившись на «противнике». Не могу поверить, что было время, когда мы аналогичным образом колотили друг друга, мечтая стать лучшими бойцами деревни. Тогда в голову не приходила мысль, сколь трудным будет выбранный путь.
- Проходите, - тихо пригласил лекарь, оборвав нить воспоминаний.
С первой секунды пребывания в его доме, меня стало воротить от запаха сырости, плотные занавески на узеньких окнах не давали возможности солнечным лучам просочиться в комнату, от чего помещение больше походило на сарай. Служитель панацеи, однако, не чувствовал какого-либо дискомфорта, а даже, напротив, попытался еще больше задернуть штору, возле которой остановился. С его негласного позволения я села в кресло, предварительно протянув листок с наименованиями трав. Он недолго изучал его и вскоре прошел в соседнюю комнату, где стал перебирать небольшие склянки. Пока я ожидала, холод крючковатыми пальцами обвивал открытые участки моего тела: коснулся рук, приобнял за плечи, оплел ноги и даже задел оголенную полоску живота.
В дальнем и по совместительству самом мрачном углу комнаты раздалось противное хихиканье, после чего послышалось шуршание и возня. Я насторожилась, выпрямив спину и силясь разглядеть чужого.
- Чем ты будешь платить? – этой личностью оказалась старая сморщенная женщина в лохмотьях, голос которой больше напоминал шипение змеи.
- Деньгами, - отозвалась я, силясь не обращать внимания на озлобленную гримасу жительницы.
- Кому нужны деньги? Мы не продаем, а меняем.
- Простите мою мать за бестактность, но она совершенно права, меня не интересуют деньги, - отозвался врач, вернувшись в комнату с несколькими бумажными пакетиками. - В нашем селении за них мало что купишь.
- Я не знала об этом, - нахмурилась я, не выдавая свою растерянность, - у меня нет ничего другого…
- Твой гребень, - снова «прошипела» женщина.
Я коснулась заколки, которой подобрала волосы сбоку, но отдавать ее не спешила.
- Я не могу отдать эту вещь, она многое значит для меня.
- В таком случае… - фармацевт безразлично сгреб пакетики с травами в охапку и хотел было отнести их на место, но во мне взыграл здравый смысл.
- Стойте! Я отдам…
У меня не было выбора. Без лекарств я не смогу жить, а без украшения… Не смогу какое-то время смотреть в глаза другу.
Со всей неохотой и обреченностью я распустила прядь волос и протянула драгоценность женщине, которую уже в этот момент ненавидела всеми фибрами души. Она, коряво усмехаясь, приблизилась ко мне и победно выхватила вещь. Но не успела я забрать у доктора травы, как она завизжала не своим голосом и отшвырнула к моим ногам гребень, испугав нас дикими воплями.
- Подарок! Лживая девчонка! Забирай свои лекарства и проваливай!
Совершенно сбив меня с толку, эта ведьма, наконец, растворилась во мраке дома, оставив после себя лишь звенящую тишину. Я непонимающе уставилась на лекаря, на что тот пояснил:
- Мать очень суеверна. Гребень вам подарил человек, которого вы храните в сердце, а значит, эту вещь вы можете отдать лишь по своему желанию. Тот, кто отнимет ее против воли хозяйки, обретет неудачу. Видимо, вам все-таки придется рассчитаться деньгами.
Все еще туго соображая, я на автомате сгребла пакетики, подняла гребень и, бросив на стол скомканные купюры и несколько монет, вылетела из жилья, даже не попрощавшись.
Уже очутившись на свежем воздухе, я осознала, насколько ужасна атмосфера в этом доме и сколь прекрасно вновь вдохнуть полной грудью сумеречную прохладу, а не удушающую сырость. Я почти бежала, прижимая к груди украшение, пока не убедилась, что обитель фармацевта далеко позади. Только сейчас я смогла перевести дыхание и продолжить свой путь, но уже не с таким количеством тревоги на душе. Рассматривая изящный цветок, украшающий гребень, я невольно проваливалась в воспоминания.
- Ино, а что, если мне осталось жить совсем немного?
- Ну уж нет, Харуно. Завтра мы все вместе отправимся искать вакцину, я не дам тебе умереть.
- И все-таки, возможно, вчера я отметила свой последний день рождения.
- Не говори глупостей… К слову, кто подарил тебе этот гребень? Такую вещь редко где встретишь сейчас.
- Учиха.
- Саске?!
- А ты знакома с кем-то еще из его клана?
- Да нет, просто… Ты знаешь, что означает лотос? Это символ жизни и красоты. Саске подарил тебе не просто заколку, он дал тебе надежду.
- Вряд ли он понимал значение этой вещицы. Я дарю ему подарки каждый год, а он просто не любит оставаться в долгу, судя по его же словам…

@темы: Сакура, Ино, фэнтези, философия, гет, Наруто, Саске, фанфики по "Naruto", приключения, ангст, драма