Название: Энтони.
Автор: Dina)
Фэндом: Ориджинал.
Тип: гет, слеш.
Жанр: драма, ангст.
Персонажи: ГГ, Энн, Тони.
Предупреждения: POV ГГ.
Размер: Мини.
Статус: Закончен.
Содержание: И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
О боже, наконец-то я написала что-то стоящее на дуэль.
*
1.
Ей было девятнадцать, когда мы снова встретились. С одной стороны, она не слишком изменилась со времен школы. С другой – я теперь смотрел на нее под совершенно иным ракурсом.
Я, возможно, впервые начинал видеть в ней девушку во время этой случайной встречи около года назад.
Энн не обладала той яркой внешностью, которая всегда остается отмеченной окружающими. Скорее, напротив, она была сдержанной и этой своей умеренностью во всем оставляла особый отпечаток в моей памяти. Вся была составлена из правильных плавных линий, словно соткана из гармонии и…
Свободы.
Она была свободной, абсолютно, окончательно и бесповоротно. И тому, кто не замечал этого с первого взгляда, она при личной беседе не оставляла и шанса победы над собой. Ее независимость, отрешенность от мира поражали, но казались неотделимыми от нее.
- Куда мы сегодня пойдем? – спрашивал я ее, сидящую на моем окне, скрестив ноги.
- Давай останемся дома.
Ее голос производил больше впечатления, чем весь ее внешний вид вместе взятый. Без этого голоса Энн была бы не Энн полноценной.
Голос обозначал в ней женщину – чего-то более женственного в ней не было.
Она говорила мягко, всегда с ощутимой насмешкой.
Энн говорила этому миру, что она немного выше, чем любой живой. Или мертвый.
- Сидеть дома целый день?
Она пожала плечами, из-за чего аккуратный сине-морской кулончик на ее шее подпрыгнул.
- Мы ведь хотим провести время вместе, не так ли? А если мы вместе, какая разница, что вокруг? Главное, что мы вдвоем. Зачем нам еще что-то?
Я согласно кивнул, а Энн тем временем спрыгнула с подоконника.
- Ну? Может, кофе? Ты сегодня какой-то молчаливый.
Она улыбнулась уголками губ, но я видел чайно-коричневый отблеск презрения в ее глазах.
- Может, с ним тебе интересней и для меня тем просто не остается?
Ее плечи дрогнули от раздражения, а я на секунду почувствовал укол совести.
Это было секундное замешательство, секундная вина, прошедшая через мою душу.
- Энн.
Она смотрела на меня и ждала, и ее взгляд говорил только о презрении и скрытой, глубоко закопанной в душе, обиде.
- Энн, не говори глупостей. Давай выпьем кофе. Просто сейчас утро, я не вполне проснулся.
Она стояла совсем рядом, и ее руки мягко опустились на мои плечи.
Ее объятия были редки, но притягательны, ее шея пахла сиренью, а тонкие пальцы крались по спине, как будто пытались пробраться еще дальше. Туда, глубже, под одежду и кожу, разрывая ткани и впиваясь в душу.
Энн отвергала физику, она не любила поцелуев и каждый раз окатывала меня презрением, стоило нам стать немного больше любовниками, чем приятными собеседниками. Энн лишь раздаривала редкие к себе прикосновения, объятия, мягкие поцелуи в лоб.
Удел людей был любоваться Энн, а не тревожить ее красоту касаниями.
- Ты прочитал те книги, что я тебе приносила?
Энн стояла на кухне и наливала кофе в большие прозрачные кружки.
Утренний свет, мягкий и даже холодноватый, шедший из окна, путался у нее в волосах. Темные пряди светились рыжим, и я вспоминал, как наблюдал за солнцем в ее волосах едва ли не все годы нашего совместного обучения.
Энн была моим прошлым.
*
- Открой, милый!
Громкий, настойчивый, сильный стук в дверь. Еще. И еще.
Я никогда не понимал, как дерево вообще может выдержать такое упорство.
- Я знаю, что ты дома! Открой! Мне необходимо с тобой поговорить!
Я в такие моменты обычно затаиваюсь где-нибудь в углу комнаты и стараюсь абстрагироваться.
Иногда в том же углу я борюсь с навязчивым желанием открыть.
Тони же раздражает все происходящее, он наматывает круги по комнате, и запас его нервов уже почти на исходе.
- Открой!
Тони удивленно смотрит на дверь, получившую очередную дробь ударов.
- И не надоедает же ей это, - произносит он, выплевывая каждое слово, и подходит к подоконнику в поисках сигареты.
- Ну… у нее есть цель.
Он смотрит на меня насмешливо и едко, и если у Энн это – привычка, способ общаться с миром, то у Тони насмешка – это вызов, брошенный тебе в лицо. Вызов, на который я очень редко мог ответить что-то вразумительное, потому что Тони почти всегда упрекает меня за дело.
- А у тебя нет силы воли, - бросает он с еще большей пренебрежительностью, чем откидывает от себя пустую пачку сигарет.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не заткнуть уши, как только мама очередной раз начинает ломиться.
- Расслабься ты. Выбор ведь уже давно сделан. Тебе должно быть наплевать на происходящее. Просто давай займемся своими делами.
Я согласно киваю, но продолжаю сидеть в углу.
- Твоя мать очень настойчива. Я бы даже сказал – настоящая женщина, - он делает на последнем слове особенный акцент, каким могут одарить женщин только геи.
- Тони!
Он удивленно приподнимает брови.
В наступившей тишине мама, видимо, услышала нас.
- Открой, милый! Я слышу твой голос!
- Заткнись, давай будем вести себя тише! – шепчу я, оказавшись напротив Тони и едва-едва не стукнувшись с ним лбами.
- Ты ведешь себя, как крыса, вот что я тебе скажу. Хотя плевать.
Он закидывает назад руки, сложенные в замок, и потягивается до неприятного хруста костей.
- Хотя нет. Не плевать. Мы ведь даже потрахаться не можем.
- Ради бога, Тони, заткнись, - вкрадчиво повторяю я, искренне надеясь, что его прокуренный баритон не слышен за дверью.
- Как скажешь.
Он плюхается на диван и упирается взглядом в потолок.
- Скука, - едва слышно протягивает он.
В дверь все еще навязчиво долбится мама. О, эти женщины, рассчитывающие вернуть своих сыновей.
И, о, эти сыновья, еле сдерживающие себя, чтобы не открыть и вернуться к прошлой жизни.
Тони вспоминает о своей цели в виде сигарет и поднимается, чтобы проверить карманы курток около входа.
Привет-привет, мир. Я был человеком, который едва ли точно понимал, чего он хочет. Я был человеком, любящим и женщин, и мужчин и нуждающимся в их равномерном присутствии в своей жизни.
Возможно, я разрывался между женщинами и мужчинами в неразрешимом выборе, а возможно, я не чувствовал себя полноценным без одного из начал.
Энн и Тони были моими любовниками. По неблагоприятному стечению обстоятельств они знали друг о друге.
Поэтому Энн так нервно вздрагивала в иные моменты и была готова обвинить меня в несостоятельности от начала и до конца. Поэтому Тони местами становился чуть саркастичней, рассуждая об идиотах, которые пытаются любить женщин, чтобы казаться нормальными.
- Все? – удивленно спросил Тони, когда в комнате застыла тишина на целых пять минут. - Проверишь?
Я аккуратно подкрался к двери и обнажил стекло глазка, чтобы убедиться, что никого нет.
- Все.
Тони довольно улыбнулся и подошел ко мне. Он был на полголовы выше и особенно любил обнимать меня за шею, уткнувшись подбородком в плечо.
В ответ я чуть наклонил голову в бок, и так мы стояли те пару минут, пока каждый из нас раздумывал, что же делать дальше.
Тони глубоко дышал, и я чувствовал, как расширяется его грудная клетка, мерно постукивает сердце. Я чувствовал рядом с собой жизнь, текущую по его венам, я ощущал его существование в этом мире. И я готов поклясться, что ничего не сравнится с таким неопровержимым доказательством, что ты не один. Что рядом кто-то есть. И этот кто-то совсем близко к твоему телу, к твоей душе.
Я, опомнившись, открыл дверь и, как всегда, обнаружил там пакет с продуктами. Мама всегда приносила что-нибудь, надеясь, что я ее впущу, и мы вместе съедим по куску пирога. Но я никогда не открывал. А она всегда в беспомощности оставляла продукты под дверью.
- Снова? Она ведь каждый раз так делает? Это… странно.
- Возможно, так она проявляет свою заботу. Другого пути у нее нет, - я пожал плечами.
Тони немилосердно усмехнулся.
- Ты ведь сегодня никуда не уходишь, я прав?
Я согласно кивнул в ответ.
Его губы приникли к моей шее, из-за чего кожа покрылась мурашками. Из-за чего в глазах все начало мелькать, и мысли стали поразительно запутанными.
Тони ненавидел, когда я говорил о прошлом, когда это прошлое пыталось ворваться в наш мир. Тони – человек-будущее, вперед и только вперед, и так редко с его губ срывались глаголы в прошедшем времени. Тони много курил от скуки и едва ли не жил у меня. Энн приходила лишь тогда, когда его не было дома, как будто чувствуя необходимость в себе.
Если бы Тони и Энн когда-нибудь разговорились о своих мироощущениях, а не одаривали друг друга едкими фразочками, нечаянно встретившись, то диссонанс, порожденный разностью их мнений, был бы единственным в своем роде.
Они были двумя крайностями, шли по разным дорогам, и, это так странно, они вели меня за собой. Так Энн была моим прошлым, а Тони – будущим. Так Энн едва касалась меня, редко обнимая, а Тони впивался в меня своими губами при каждом удобном случае.
Я был разделен между ними, растерзан различностью их мнений.
Я был ничем один, но с ними я был абсолютом.
Тони прикусывал нижнюю губу, когда целовал, а его глаза-хамелеоны, приближенные более к синему, всегда были особенно яркими, когда он на меня смотрел.
Его губы были красными, изможденными поцелуями, а лицо грубое, изборожденное щетиной.
Тони был ярким, терпким, резким, Тони завлекал людей в свои объятия, подставлял свое тело чужим рукам, но никогда не выворачивал душу.
Но мне порой так нравилось касаться его бледной, скрытой под несколькими масками, замурованной принципами, души. Это было трогательно. Это было так редко, но пронзительно.
- Тони?
Он обернулся, стоя у самой двери и натягивая куртку, чтобы мрак ночи не слишком трогал его легкие.
- Когда ты придешь?
Тони улыбнулся правым уголком губ.
- Я вернусь, не переживай. Я ведь всегда возвращаюсь.
Он махнул рукой на прощание и скрылся за дверью.
*
Она сидела на кухне и перебирала вишню. Чистила ягоды от косточек и все ее руки были перепачканы кроваво-алым соком.
Она казалась отрешенной, полностью погруженной в эти глупые и монотонные движения. Иногда она облизывала пальцы, но те не становились белее – кожа насквозь была пропитана бордовым соком.
- Энн?
Она резко, почти испуганно, подняла на меня глаза.
- Ты где-то не здесь. И это… странно.
- Иногда лучше помолчать, чем заниматься тупой болтовней, я не права? Тебя что-то волнует?
Я пожал плечами. Она улыбнулась и опустила глаза на ягоды.
- Хотя нет, Энн. Кое что меня действительно волнует. Просыпаться по утрам. Иногда это очень сложно.
Она засмеялась и, забывшись, убрала за ухо выбившуюся из прически прядь. На ее щеке остался кровавый кислый след.
- Ставь больше будильников. Волнует его это.
Я недовольно замотал головой и подошел к ней ближе, присел, опираясь на ее обнаженные колени.
- Нет же, Энн, меня волнует вообще начало дня. Существование. Жизнь. Иногда очень не хочется. Хочется никуда не выходить и ничего не начинать.
Я слегка сжал ее колени, из-за чего она вздрогнула и посмотрела на меня задумчиво, пронзительно, посмотрела сверху вниз, и я на несколько секунд почувствовал себя ребенком, прижавшимся к ногам матери.
Ничего не понимающим ребенком.
А Энн была такой прекрасной мамой со своими чайного оттенка глазами.
- Ты ведь и так ничего не делаешь. Ты целыми днями сидишь дома. Ты не встречаешься с этим миром лицом к лицу… Так что не ной, а лучше помоги мне. Ты хорошо живешь, но у тебя слишком много свободного времени, займись чем-нибудь. Это помогает не думать.
- Сама разбирайся со своей вишней. Где твое сопереживание, Энн? Возможно, это из-за того, что сейчас лето. Летом все кажется другим.
Она пожала плечами. Незаинтересованная, мыслями где-то глубоко в себе, и, возможно, опять вспомнившая свою старую обиду.
Внутри меня Энн и Тони были вместе, мы все были вместе, рядом, и это было замечательно. Это было больше, чем полноценность. Это был выход за рамки.
Вне реальности.
Я смотрел на тонкие черты ее лица, на серьезность глаз, на след терпкой вишни на щеке.
Она озабоченно на меня взглянула, когда я пальцами пытался стереть эту неточность ее образа.
На маленькой кухне она была не к месту – слишком много излучала света, чистоты. Она выбивалась из общей обстановки и казалась нереальной.
Я боялся, что она растает от моих прикосновений.
- Энн, ты точно здесь?
Она чуть нахмурилась, ее губы потеряли свою вечную усмешку – Энн была взволнована.
- Конечно же я здесь, черт возьми.
Энн оттолкнула меня, раздраженно подойдя к раковине, чтобы вымыть руки.
- Странное ощущение, знаешь, будто это все не на самом деле. Секунду за секундой необходимо переубеждать себя, что это – реальность.
Она была скептичной, но в глазах читалась растерянность. Энн заботилась в первую очередь о себе, ей было трудно отдавать свою заботу, свое участие кому-то другому.
Невыносимо трудно.
Я мог продолжать объяснять терпкость и неповторимость своего состояния, но в этом не было необходимости.
Моментами моя квартира погружалась в атмосферу полного понимания, когда здесь была Энн.
Она смотрела на меня внимательней, глубже, чем кто-либо еще, не упускала ни одной детали. Энн была осколком моей души или, возможно, это я был ее частью.
То было не столь важно, слова и определения не имели значения, главное – суть.
Энн и я были частью чего-то цельного.
2.
Он взглядом уперся в потолок, был необычно для себя задумчив и меланхоличен. Я наблюдал за тем, как его губы чуть подрагивают, будто от раздражения. Он руками ощупывал мои руки.
Рассвет пробирался сквозь зашторенные окна, холод пробирался под тонкое одеяло.
Тихое, излишне спокойное для нас утро.
- Все одно и то же. Каждый день.
Я вздрогнул от голоса Тони, от интонации, преисполненной не только раздражения, нет, больше – злости.
- Меня душит эта повседневность, - сквозь зубы, полушепотом, сорванным спросонья голосом.
Он больше не касался моих рук.
Тони соскочил с постели в порыве закурить, и заклинившее окно только больше рассердило его.
- Когда ты последний раз выходил из дома?
Я не успел ничего ответить, да и у меня было чувство, что вопрос чисто риторический, и Тони явно взбешен.
- Бездействие. Ты застрял на одной точке – в этой комнате. И никуда не сдвигаешься.
- Но, Тони…
- Это убого, посмотри же на себя! Тебе самому разве не отвратительно?
Он распахнул окно, из-за чего меня обдало свежестью, которую я давно уже не ощущал, а позже – запахом сигарет.
- А что я должен, по-твоему, делать?
У меня сводило скулы от обиды, ведь весь его образ был соткан из безупречной ненависти ко мне. Моему образу жизни. Моему существованию.
- Хоть что-нибудь.
Тянулись минуты молчания. Я пытался скрыть свою паршивую мягкотелость, он не скрывал ничего и прожигал меня презрением.
В Тони никогда не было сочувствия, сопереживания, участия – лишь самовлюбленность, но он едва ли не был идеалистом и всегда стремился. К чему-то.
Он мог быть посредственным участником твоей жизни, он мог быть просто твоим любовником без попыток связать души, но Тони невольно становился твоим образцом. Неплохим идеалом, лучшие порывы которого ты разделял.
А сейчас этот идол отдельных кругов открывал глаза и смотрел на меня так, как и должен был смотреть на мнеподобных.
Я был жалким, но он чувствовал не жалость, а раздражение.
Отговорки бессмысленны. Я был олицетворением того, что он так яростно ненавидел.
Я был настоящим, точкой, хрупкой чертой, разделяющей прошлое и будущее.
- Боже, как меня это достало, - прошипел он сквозь зубы после пары минут внимательного рассматривания моих черт.
Тони сорвал петлю, снимая куртку с вешалки. Его движения были резкими, но поразительно уверенными. Жесты человека, все для себя определившего.
Замок предательски щелкнул, выпуская Тони из моего мира.
- Тони, подожди…
Он замер, но не пожелал повернуться в мою сторону.
- Ты… придешь еще?
Дверь захлопнулась уже пару минут назад, а я все еще ждал ответа.
*
Энн переехала ко мне на следующий же день. Это не было мгновенной изменой Тони, это не было даже заменой ему.
Я даже не предлагал Энн. Она просто сама пришла ко мне и принесла свои вещи. Мне в голову снова полезли мысли о том, что, может, они с Тони имеют контакт и шлют друг другу sms, когда кто-то из них идет ко мне.
Или уходит от меня.
Энн вела себя так, будто всю жизнь провела в этой квартире и никогда не спрашивала, что и где лежит, даже когда по сорок минут не могла найти. Энн все же обладала некоторой надменностью. У Тони то была бросающаяся в глаза самовлюбленность.
Я не уставал сравнивать их, сопоставлять и усмехаться от нахождения общих черт.
Я внимательно наблюдал за Энн и гадал: была ли она счастлива, что Тони ушел, а она осталась?
Мы с Энн спали на одной кровати за неимением других мест. Но то были не ночи объятий и откровений, не покусанные губы и даже не соприкасающиеся руки. Она спала умиротворенно и вроде как излучала спокойствие, но я чувствовал неудобство от любого случайного прикосновения к ней. Она отталкивала от себя, с поразительной настойчивостью боролась за собственное свободное пространство.
Она всегда просыпалась раньше меня, пусть даже на пять минут, и разливала кофе по прозрачным кружкам, а иногда чай, и лучи солнца поигрывали с темным оттенком, превращая его в янтарный. Энн говорила: «Пора вставать». И это было ни разу не мило, это был приказ, и я соскакивал с кровати, чувствуя холод, и виной этому были отнюдь не открытые окна.
Я отчаянно пытался закрывать их, чтобы уличный шум, чужие голоса, пыль не пробирались в мою квартиру, а Энн и даже Тони неизменно повторяли: «Господи, да тут же нечем дышать!».
И в такие моменты они были невыносимо друг на друга похожи.
- Энн?
Она повернулась и посмотрела на меня, ожидая, а я не был уверен, что мой вопрос имеет место быть произнесенным.
Но хотя, с другой стороны, чего я боялся? Это была Энн, и она всегда принимала всего меня.
В отличие от Тони.
- Ты рада, что все… закончилось?
Она пожала плечами, незаинтересованная, неволнуемая этим, а я был разочарован тем, что не видел в ее глазах блеска победы.
- На мою жизнь Тони на самом деле едва ли влиял. Но главный вопрос в том, сможешь ли ты без него?
«Конечно нет!» - кричало все во мне.
Потому что Тони был не просто любовником, он был частью моей жизни, весомой частью, он был моим внутренним содержанием, его фразы вперемежку с насмешками Энн составляли мои мысли.
А теперь, в одно утро, моя жизнь лишилась одного из цветов.
И все бы ничего, но моя жизнь состояла всего из двух цветов: Тони и Энн.
Я ничего не отвечал, делая вид, что вопрос риторический. Я пытался ничего не отвечать, но ведь Энн и сама все прекрасно понимала.
*
Был снова рассвет, и мне резало глаза это бледное солнце, потому что оно было живым напоминанием ухода Тони. Я выбрался из постели, я даже захотел выбраться из квартиры, потому что начинал задыхаться.
Но я просто открыл окно. Обжигал свою душу солнцем и думал о том, что все не так.
Без Тони все не так.
Неужели он был более весомой частью, чем Энн? Почувствовал ли я то же опустошение, если бы первой ушла она?
Скучал бы я по ней?
Мне становилось стыдно, ведь я не мог ответить на эти вопросы правдиво.
Я удивлялся людям. Баланс между Энн и Тони был настолько гармоничным, незаменимым, полноценным, что теперь все теряло свой смысл.
Я скучал по объятиям, теплу, я так хотел снова услышать повышенные тона, но Энн была такой спокойной, и я так уставал от ее взгляда – он слишком напоминал маму.
Энн будто бы смотрела на меня с упреком, но, черт возьми.
Разве это не то, чего ты так хотела?
Пусть хоть мечты одного из нас сбудутся.
Но нас так много. Целых три человека. Возможно, это слишком, чтобы мы все были счастливы.
Утро было прозрачным, и все еще спали. На улице было тихо и призрачно, я едва-едва не захотел выбраться из стен квартиры.
*
Энн ушла тоже с утра, а я даже ничего не почувствовал.
Не ощутил, как она встала с постели, не удивился ее бодрой походке и быстрым движения, пока она собирала вещи, не услышал, как она тихонько прикрыла дверь и как в квартире стало на одного человека меньше.
Я знал, что она уйдет. Правда, я мог только догадываться, насколько скоро это произойдет, ибо Энн была гордой и принципиальной и должна была уйти прежде, чем ее попрошу уйти я.
- Все развалилось, - невольно сорвалось с моих губ.
Я смотрел в потолок и снова чувствовал, насколько же это трудно – утро. Насколько же это трудно – жить.
Я начинал задыхаться, здесь было столько пыли. Я вспомнил, как безлюдно на улице, и только ведомый этой мыслью смог подняться. Без кофе и чая, без печенья и куртки на плечи. Я выбрался из дома слишком быстро для человека, уже давно запершегося в четырех стенах.
На улице было свежо, но я продолжал задыхаться. Мне резало глаза солнце, яркая зелень деревьев, тысячи незнакомых запахов.
Чтобы жить нормально, необходимо слишком много чувствовать. Я не был уверен, что способен выдержать все то, что мир хотел от меня. Но я точно знал, что от мира я хочу только Энн и Тони.
Видимо, я просил слишком многого.
Я вспомнил о парке поблизости, безлюдном даже в самые яркие солнечные часы, прохладном из-за тени деревьев, любимом мною когда-то давно. Я пробирался по улицам и все казалось мне необычным, вновь открытым, изменившимся. Но… все же слишком много места. Непривычно.
Мои ладони потели, я волновался, будто был мальчишкой на первом свидании.
Где-то хлопали двери. Я так боялся встречаться с людьми.
Я ускорил шаг, а вскоре побежал, лишь бы побыстрее оказаться в парке, который, я на это надеялся, будет воспринят мною, как дом.
И там ничего не будет отдавать неожиданностью.
Я добрался до скамейки, и страх действительно прошел. Теперь эта внезапно настигшая меня паника казалась такой глупой, даже смешной.
Утро пробиралось под кожу, свет был холодным, как прикосновения Энн, а грудь была разодрана ощущениями.
Да, летом действительно все кажется иным. Летом каждый звук становится мелодией, а любое прикосновение не случайно.
Каждый человек, встреченный летом, будет казаться особенным.
Каждое расставание летом непременно будет драмой.
Я начинал задыхаться, может, что-то не так с легкими?
Я остался один.
- Все кончено.
До этой секунды я не совсем понимал это.
Теперь я прочувствовал, от начала и до конца, каждую интонацию, букву, каждый звук этого события.
У меня ничего не осталось.
У меня совсем ничего не осталось.
Я едва-едва не закричал от всей этой боли, не рассказал всему миру о том, как ноет разорванная грудная клетка, когда из нее по очереди достают два легкого, два органа, необходимых для жизни.
Едва-едва.
Но вовремя опомнился, что могут сбежаться люди, им даже может быть интересно, какого хрена я ору в пять утра.
Поэтому я молчал.
Пережевывая губы, заламывая пальцы, исходя дрожью и бесшумными рыданиями, я молчал.
3.
- Ну что ж, мистер Уайт, давайте начнем.
Этот мужчина обладал излишне приветливой улыбкой, а его кабинет попахивал безвкусицей, и у меня сводило скулы от одного присутствия здесь.
- Я не очень понимаю, что и зачем мы должны начинать.
- Ну, если вас ничего не волнует, то ваша мать уже потеряла достаточно нервов, пытаясь просто увидеть вас. А также соседи, которые ни разу не видели, как вы выходите из квартиры. Что за образ жизни вы ведете? Давайте попытаемся разобраться.
Дурацкий, псевдодоброжелательный тон, от которого у меня бежали мурашки по коже. Сидящая рядом мама, нервная и незнающая, куда деть руки, смотрела на доктора с такой же идиотской улыбкой, а на меня озиралась с опаской.
- Не напрягайтесь, расслабьтесь. Это достаточно распространенный случай, вам просто необходимо разобраться в возможных обидах друг к другу. Я помогу вам.
Он, видимо, заметил, как я сжимал кулак, или мой взгляд был слишком недвусмысленным – в любом случае я начинал раздражаться.
Какие к черту обиды? Сейчас мне было абсолютно плевать на мир, ибо этот мир от меня отвернулся. Так что посторонитесь, я не могу закрыть дверь, пока вы стоите в проходе.
- Извините, доктор, я не совсем понимаю, что вы хотите от меня услышать.
Его лицо на секунду выразило замешательство, но он тут же слащаво улыбнулся и начал говорить сам:
- Давайте начнем с разбора ошибок. К примеру, вы, миссис Уайт, вы, если я правильно понял, оставляли вашему сыну еду каждый раз, когда приходили и не могли до него достучаться?
Мама нерешительно кивнула, абсолютно не понимая, в чем состоит ее ошибка.
- Но этим вы лишь создавали благоприятные условия, чтобы он и дальше не выходил из квартиры.
- Я переживала, доктор, ведь мой мальчик совершенно не умеет готовить.
Доктор понимающе кивнул, у меня все так же сводило скулы от их слащавости.
- Мистер Уайт, вы питались тем, что приносила вам ваша мать и все?
Еще пара минут и я не смогу сдерживать желание встать и уйти.
- Нет, мне готовила Энн.
- Энн? Кто это?
- Бывшая одноклассница. Мы с ней снова встретились около года назад и возобновили общение. Она часто приходила и готовила для меня.
- Но, дорогой… - начала было мама, но доктор прервал ее, сказав, что мы будем говорить по очереди.
- Хорошо, скажите, кто еще имел с вами контакт последнее время?
Я едва мог выговорить имена, борясь с постоянным нежеланием открывать свой мир.
Но с другой стороны, это ведь не страшно? Просто назвать имена? Просто сказать, что Энн и Тони были моим всем последний год?
- Тони. Тони тоже часто ко мне заходил.
- Забавно, у вас одинаковые имена?
Доктор засмеялся не к месту.
- Что, простите?
Мама продолжала смотреть на меня, будто увидела приведение, едва сдерживая страх потерять меня снова.
- Тони, это ведь сокращение от Энтони? Или я не прав? А Энтони, - он заглянул в одну из бумаг, лежащих на столе, – это ваше имя.
Улыбка сошла с его старого обрюзгшего лица, он беспокойно взглянул на маму, а потом снова принялся меня внимательно рассматривать.
- Миссис Уайт, мне необходимо поговорить с вашим сыном наедине. Подождите нас в приемной.
*
- Здравствуй, Энтони. Мне надо уточнить некоторые вещи, о которых мы говорили в нашу предыдущую встречу. Присаживайся.
Я опять оказался в этом удушающем кабине, я снова отсчитывал секунды до конца сеанса.
Ты так изящно показываешь мне свою любовь, мама, притащив меня сюда. Но ничего не изменится. Ничего не может измениться.
- Вы рассказывали про Энн. Она была вашей одноклассницей? Как ее полное имя?
- Мэри Энн. Да, одноклассница.
Он замялся.
- Энтони, мы просмотрели списки классов, в которых вы учились за все годы. Никакой Мэри Энн там нет.
«Прекратите называть меня Энтони!» - едва-едва не говорил я каждый раз. Они удивлялись, как я мог забыть собственное имя. Они не могли в это поверить.
Я отчасти тоже, но просто Тони – это не я, нет, Тони это Тони. Я едва ли имею право быть названым, как он, ведь мы два совершенно разных человека.
- Энтони, расскажите мне больше о вашем друге… Тони.
Я перебирал в голове нашу совместную жизнь, умещенную в один год, и думал, что же из этого озвучить?
- Энтони, вы уверены, что Энн и Тони действительно существовали?
Я вздрогнул. Этот кабинет казался непозволительно душным, а стены, хоть и были белыми, мне казались испещренными грибком. Я хотел сбежать отсюда. Быстрее.
- Энтони?..
Я сейчас могу резко подняться, этот идиот все равно не успеет во время среагировать. Я успею убежать, пока мама будет исходиться в истерике, а дальше такси и закрыться дома.
И больше никогда не совершать этих ошибок. Никого не пускать в свой мир. Только ждать там их, бесконечно надеясь, что они действительно вернутся.
- Хорошо, давайте вместе попробуем добраться до правды. Можете ли вы сказать что-то конкретное о ваших друзьях? Адрес, телефон? Хотя бы фамилию?
Друзьях? Какое дурацкое слово. Можно ли называть друзьями тех, кто смешался с твоей кровью и чьим голосом говорит твое подсознание?
- Мы всегда встречались у меня. Я ничего не знаю.
- Вам не кажется это… странным? Мне доставляет мало удовольствия ставить диагноз шизофрении, а возможно, и шизоидного расстройства личности кому-либо. Я ведь всего лишь психотерапевт, к которому обратилась ваша мать, чтобы преодолеть межличностный конфликт. Но я вижу здесь не просто нежелание общаться с матерью. Здесь нечто более серьезное.
Перед моими глазами прыгали эти забавные слова: шизофрения, шизоидное расстройство. Я делал вид, что смутно понимаю происходящее. Но внутри набухало осознание, и пальцы холодели, словно окно опять было открыто.
- Никто не видел Энн и Тони. Но если это иллюзии, то я могу предположить, почему вы выбрали эти имена. Вашу мать зовут Мэри Энн, если вы и это запамятовали так же, как и свое собственное имя.
Энн смеялась у меня в голове – такое странное чувство. Я слишком реально представлял ее растянутый в улыбке рот и мягкий смех, такой непривычный для излюбленной ею холодности.
Вы пытаетесь сказать мне, что Энн не существует?
Я засмеялся. Мой смех был не таким приятным, как у нее, скорее, отдавал не весельем, а истерикой.
- Мне жаль это говорить, Энтони, но вы нуждаетесь в помощи психиатра.
Он положил на край стола мою медицинскую карту и посмотрел на меня с сожалением – первым чувством, которое он не пожелал скрывать за улыбкой.
Я думал о том, что еще успею убежать, пока доктор немного расчувствовался.
*
Они долго разговаривали с мамой, соседями, рылись в моих вещах и не пускали меня домой.
Потом они сказали мне, что Энн и Тони не существует. И никогда не существовало. Что они были выдуманы мной, и Энн была олицетворением моей матери, а Тони был тем, кем мечтал быть я.
Но я был просто Энтони Уайт, и белый цвет моей фамилии теперь казался каким-то до ужаса символичным.
Мне выделили комнату – пара квадратных метров, занятых кроватью и окном с решеткой, тут же сломавшем мои планы о побеге.
Я смотрел в потолок и думал об Энн и Тони, вспоминал все-все, что у нас было.
И секунду за секундой, оживляя каждое воспоминание, я заливал его черным, ибо оно было ложным. Придуманным. Фальшивым.
Все то, что дарило мне радость в этой жизни, было выдумано от начала и до конца.
Раз. И я закрываю глаза.
Было ли что-то в моей жизни до них?
Два. Я наслаждаюсь темнотой и набираю в грудь больше воздуха.
Я ничего не помню, так что, получается, у меня и жизни не было?
Три. Я открываю глаза и оглядываюсь, внимательно ощупываю каждый предмет взглядом на свойство реальности.
Не сидит ли Энн рядом?
Нет.
Насколько же я жалок, если даже мои собственные иллюзии меня покидают?
Досчитав до трех, я якобы становлюсь другим человеком. От меня прошлого до меня будущего было три секунды меня настоящего.
За эти короткие мгновения я должен был измениться. Так учил меня Тони.
Я не очень уверен, что эта странная штука работает, потому что я чувствую себя слишком разбитым, чтобы трезво мыслить.
Может, попробовать еще раз?
Надо досчитать до трех и убедить себя, что совершенно неважно потерять все, что имело для тебя хоть какой-то смысл…
Автор: Dina)
Фэндом: Ориджинал.
Тип: гет, слеш.
Жанр: драма, ангст.
Персонажи: ГГ, Энн, Тони.
Предупреждения: POV ГГ.
Размер: Мини.
Статус: Закончен.
Содержание: И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
О боже, наконец-то я написала что-то стоящее на дуэль.
*
1.
Ей было девятнадцать, когда мы снова встретились. С одной стороны, она не слишком изменилась со времен школы. С другой – я теперь смотрел на нее под совершенно иным ракурсом.
Я, возможно, впервые начинал видеть в ней девушку во время этой случайной встречи около года назад.
Энн не обладала той яркой внешностью, которая всегда остается отмеченной окружающими. Скорее, напротив, она была сдержанной и этой своей умеренностью во всем оставляла особый отпечаток в моей памяти. Вся была составлена из правильных плавных линий, словно соткана из гармонии и…
Свободы.
Она была свободной, абсолютно, окончательно и бесповоротно. И тому, кто не замечал этого с первого взгляда, она при личной беседе не оставляла и шанса победы над собой. Ее независимость, отрешенность от мира поражали, но казались неотделимыми от нее.
- Куда мы сегодня пойдем? – спрашивал я ее, сидящую на моем окне, скрестив ноги.
- Давай останемся дома.
Ее голос производил больше впечатления, чем весь ее внешний вид вместе взятый. Без этого голоса Энн была бы не Энн полноценной.
Голос обозначал в ней женщину – чего-то более женственного в ней не было.
Она говорила мягко, всегда с ощутимой насмешкой.
Энн говорила этому миру, что она немного выше, чем любой живой. Или мертвый.
- Сидеть дома целый день?
Она пожала плечами, из-за чего аккуратный сине-морской кулончик на ее шее подпрыгнул.
- Мы ведь хотим провести время вместе, не так ли? А если мы вместе, какая разница, что вокруг? Главное, что мы вдвоем. Зачем нам еще что-то?
Я согласно кивнул, а Энн тем временем спрыгнула с подоконника.
- Ну? Может, кофе? Ты сегодня какой-то молчаливый.
Она улыбнулась уголками губ, но я видел чайно-коричневый отблеск презрения в ее глазах.
- Может, с ним тебе интересней и для меня тем просто не остается?
Ее плечи дрогнули от раздражения, а я на секунду почувствовал укол совести.
Это было секундное замешательство, секундная вина, прошедшая через мою душу.
- Энн.
Она смотрела на меня и ждала, и ее взгляд говорил только о презрении и скрытой, глубоко закопанной в душе, обиде.
- Энн, не говори глупостей. Давай выпьем кофе. Просто сейчас утро, я не вполне проснулся.
Она стояла совсем рядом, и ее руки мягко опустились на мои плечи.
Ее объятия были редки, но притягательны, ее шея пахла сиренью, а тонкие пальцы крались по спине, как будто пытались пробраться еще дальше. Туда, глубже, под одежду и кожу, разрывая ткани и впиваясь в душу.
Энн отвергала физику, она не любила поцелуев и каждый раз окатывала меня презрением, стоило нам стать немного больше любовниками, чем приятными собеседниками. Энн лишь раздаривала редкие к себе прикосновения, объятия, мягкие поцелуи в лоб.
Удел людей был любоваться Энн, а не тревожить ее красоту касаниями.
- Ты прочитал те книги, что я тебе приносила?
Энн стояла на кухне и наливала кофе в большие прозрачные кружки.
Утренний свет, мягкий и даже холодноватый, шедший из окна, путался у нее в волосах. Темные пряди светились рыжим, и я вспоминал, как наблюдал за солнцем в ее волосах едва ли не все годы нашего совместного обучения.
Энн была моим прошлым.
*
- Открой, милый!
Громкий, настойчивый, сильный стук в дверь. Еще. И еще.
Я никогда не понимал, как дерево вообще может выдержать такое упорство.
- Я знаю, что ты дома! Открой! Мне необходимо с тобой поговорить!
Я в такие моменты обычно затаиваюсь где-нибудь в углу комнаты и стараюсь абстрагироваться.
Иногда в том же углу я борюсь с навязчивым желанием открыть.
Тони же раздражает все происходящее, он наматывает круги по комнате, и запас его нервов уже почти на исходе.
- Открой!
Тони удивленно смотрит на дверь, получившую очередную дробь ударов.
- И не надоедает же ей это, - произносит он, выплевывая каждое слово, и подходит к подоконнику в поисках сигареты.
- Ну… у нее есть цель.
Он смотрит на меня насмешливо и едко, и если у Энн это – привычка, способ общаться с миром, то у Тони насмешка – это вызов, брошенный тебе в лицо. Вызов, на который я очень редко мог ответить что-то вразумительное, потому что Тони почти всегда упрекает меня за дело.
- А у тебя нет силы воли, - бросает он с еще большей пренебрежительностью, чем откидывает от себя пустую пачку сигарет.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не заткнуть уши, как только мама очередной раз начинает ломиться.
- Расслабься ты. Выбор ведь уже давно сделан. Тебе должно быть наплевать на происходящее. Просто давай займемся своими делами.
Я согласно киваю, но продолжаю сидеть в углу.
- Твоя мать очень настойчива. Я бы даже сказал – настоящая женщина, - он делает на последнем слове особенный акцент, каким могут одарить женщин только геи.
- Тони!
Он удивленно приподнимает брови.
В наступившей тишине мама, видимо, услышала нас.
- Открой, милый! Я слышу твой голос!
- Заткнись, давай будем вести себя тише! – шепчу я, оказавшись напротив Тони и едва-едва не стукнувшись с ним лбами.
- Ты ведешь себя, как крыса, вот что я тебе скажу. Хотя плевать.
Он закидывает назад руки, сложенные в замок, и потягивается до неприятного хруста костей.
- Хотя нет. Не плевать. Мы ведь даже потрахаться не можем.
- Ради бога, Тони, заткнись, - вкрадчиво повторяю я, искренне надеясь, что его прокуренный баритон не слышен за дверью.
- Как скажешь.
Он плюхается на диван и упирается взглядом в потолок.
- Скука, - едва слышно протягивает он.
В дверь все еще навязчиво долбится мама. О, эти женщины, рассчитывающие вернуть своих сыновей.
И, о, эти сыновья, еле сдерживающие себя, чтобы не открыть и вернуться к прошлой жизни.
Тони вспоминает о своей цели в виде сигарет и поднимается, чтобы проверить карманы курток около входа.
Привет-привет, мир. Я был человеком, который едва ли точно понимал, чего он хочет. Я был человеком, любящим и женщин, и мужчин и нуждающимся в их равномерном присутствии в своей жизни.
Возможно, я разрывался между женщинами и мужчинами в неразрешимом выборе, а возможно, я не чувствовал себя полноценным без одного из начал.
Энн и Тони были моими любовниками. По неблагоприятному стечению обстоятельств они знали друг о друге.
Поэтому Энн так нервно вздрагивала в иные моменты и была готова обвинить меня в несостоятельности от начала и до конца. Поэтому Тони местами становился чуть саркастичней, рассуждая об идиотах, которые пытаются любить женщин, чтобы казаться нормальными.
- Все? – удивленно спросил Тони, когда в комнате застыла тишина на целых пять минут. - Проверишь?
Я аккуратно подкрался к двери и обнажил стекло глазка, чтобы убедиться, что никого нет.
- Все.
Тони довольно улыбнулся и подошел ко мне. Он был на полголовы выше и особенно любил обнимать меня за шею, уткнувшись подбородком в плечо.
В ответ я чуть наклонил голову в бок, и так мы стояли те пару минут, пока каждый из нас раздумывал, что же делать дальше.
Тони глубоко дышал, и я чувствовал, как расширяется его грудная клетка, мерно постукивает сердце. Я чувствовал рядом с собой жизнь, текущую по его венам, я ощущал его существование в этом мире. И я готов поклясться, что ничего не сравнится с таким неопровержимым доказательством, что ты не один. Что рядом кто-то есть. И этот кто-то совсем близко к твоему телу, к твоей душе.
Я, опомнившись, открыл дверь и, как всегда, обнаружил там пакет с продуктами. Мама всегда приносила что-нибудь, надеясь, что я ее впущу, и мы вместе съедим по куску пирога. Но я никогда не открывал. А она всегда в беспомощности оставляла продукты под дверью.
- Снова? Она ведь каждый раз так делает? Это… странно.
- Возможно, так она проявляет свою заботу. Другого пути у нее нет, - я пожал плечами.
Тони немилосердно усмехнулся.
- Ты ведь сегодня никуда не уходишь, я прав?
Я согласно кивнул в ответ.
Его губы приникли к моей шее, из-за чего кожа покрылась мурашками. Из-за чего в глазах все начало мелькать, и мысли стали поразительно запутанными.
Тони ненавидел, когда я говорил о прошлом, когда это прошлое пыталось ворваться в наш мир. Тони – человек-будущее, вперед и только вперед, и так редко с его губ срывались глаголы в прошедшем времени. Тони много курил от скуки и едва ли не жил у меня. Энн приходила лишь тогда, когда его не было дома, как будто чувствуя необходимость в себе.
Если бы Тони и Энн когда-нибудь разговорились о своих мироощущениях, а не одаривали друг друга едкими фразочками, нечаянно встретившись, то диссонанс, порожденный разностью их мнений, был бы единственным в своем роде.
Они были двумя крайностями, шли по разным дорогам, и, это так странно, они вели меня за собой. Так Энн была моим прошлым, а Тони – будущим. Так Энн едва касалась меня, редко обнимая, а Тони впивался в меня своими губами при каждом удобном случае.
Я был разделен между ними, растерзан различностью их мнений.
Я был ничем один, но с ними я был абсолютом.
Тони прикусывал нижнюю губу, когда целовал, а его глаза-хамелеоны, приближенные более к синему, всегда были особенно яркими, когда он на меня смотрел.
Его губы были красными, изможденными поцелуями, а лицо грубое, изборожденное щетиной.
Тони был ярким, терпким, резким, Тони завлекал людей в свои объятия, подставлял свое тело чужим рукам, но никогда не выворачивал душу.
Но мне порой так нравилось касаться его бледной, скрытой под несколькими масками, замурованной принципами, души. Это было трогательно. Это было так редко, но пронзительно.
- Тони?
Он обернулся, стоя у самой двери и натягивая куртку, чтобы мрак ночи не слишком трогал его легкие.
- Когда ты придешь?
Тони улыбнулся правым уголком губ.
- Я вернусь, не переживай. Я ведь всегда возвращаюсь.
Он махнул рукой на прощание и скрылся за дверью.
*
Она сидела на кухне и перебирала вишню. Чистила ягоды от косточек и все ее руки были перепачканы кроваво-алым соком.
Она казалась отрешенной, полностью погруженной в эти глупые и монотонные движения. Иногда она облизывала пальцы, но те не становились белее – кожа насквозь была пропитана бордовым соком.
- Энн?
Она резко, почти испуганно, подняла на меня глаза.
- Ты где-то не здесь. И это… странно.
- Иногда лучше помолчать, чем заниматься тупой болтовней, я не права? Тебя что-то волнует?
Я пожал плечами. Она улыбнулась и опустила глаза на ягоды.
- Хотя нет, Энн. Кое что меня действительно волнует. Просыпаться по утрам. Иногда это очень сложно.
Она засмеялась и, забывшись, убрала за ухо выбившуюся из прически прядь. На ее щеке остался кровавый кислый след.
- Ставь больше будильников. Волнует его это.
Я недовольно замотал головой и подошел к ней ближе, присел, опираясь на ее обнаженные колени.
- Нет же, Энн, меня волнует вообще начало дня. Существование. Жизнь. Иногда очень не хочется. Хочется никуда не выходить и ничего не начинать.
Я слегка сжал ее колени, из-за чего она вздрогнула и посмотрела на меня задумчиво, пронзительно, посмотрела сверху вниз, и я на несколько секунд почувствовал себя ребенком, прижавшимся к ногам матери.
Ничего не понимающим ребенком.
А Энн была такой прекрасной мамой со своими чайного оттенка глазами.
- Ты ведь и так ничего не делаешь. Ты целыми днями сидишь дома. Ты не встречаешься с этим миром лицом к лицу… Так что не ной, а лучше помоги мне. Ты хорошо живешь, но у тебя слишком много свободного времени, займись чем-нибудь. Это помогает не думать.
- Сама разбирайся со своей вишней. Где твое сопереживание, Энн? Возможно, это из-за того, что сейчас лето. Летом все кажется другим.
Она пожала плечами. Незаинтересованная, мыслями где-то глубоко в себе, и, возможно, опять вспомнившая свою старую обиду.
Внутри меня Энн и Тони были вместе, мы все были вместе, рядом, и это было замечательно. Это было больше, чем полноценность. Это был выход за рамки.
Вне реальности.
Я смотрел на тонкие черты ее лица, на серьезность глаз, на след терпкой вишни на щеке.
Она озабоченно на меня взглянула, когда я пальцами пытался стереть эту неточность ее образа.
На маленькой кухне она была не к месту – слишком много излучала света, чистоты. Она выбивалась из общей обстановки и казалась нереальной.
Я боялся, что она растает от моих прикосновений.
- Энн, ты точно здесь?
Она чуть нахмурилась, ее губы потеряли свою вечную усмешку – Энн была взволнована.
- Конечно же я здесь, черт возьми.
Энн оттолкнула меня, раздраженно подойдя к раковине, чтобы вымыть руки.
- Странное ощущение, знаешь, будто это все не на самом деле. Секунду за секундой необходимо переубеждать себя, что это – реальность.
Она была скептичной, но в глазах читалась растерянность. Энн заботилась в первую очередь о себе, ей было трудно отдавать свою заботу, свое участие кому-то другому.
Невыносимо трудно.
Я мог продолжать объяснять терпкость и неповторимость своего состояния, но в этом не было необходимости.
Моментами моя квартира погружалась в атмосферу полного понимания, когда здесь была Энн.
Она смотрела на меня внимательней, глубже, чем кто-либо еще, не упускала ни одной детали. Энн была осколком моей души или, возможно, это я был ее частью.
То было не столь важно, слова и определения не имели значения, главное – суть.
Энн и я были частью чего-то цельного.
2.
Он взглядом уперся в потолок, был необычно для себя задумчив и меланхоличен. Я наблюдал за тем, как его губы чуть подрагивают, будто от раздражения. Он руками ощупывал мои руки.
Рассвет пробирался сквозь зашторенные окна, холод пробирался под тонкое одеяло.
Тихое, излишне спокойное для нас утро.
- Все одно и то же. Каждый день.
Я вздрогнул от голоса Тони, от интонации, преисполненной не только раздражения, нет, больше – злости.
- Меня душит эта повседневность, - сквозь зубы, полушепотом, сорванным спросонья голосом.
Он больше не касался моих рук.
Тони соскочил с постели в порыве закурить, и заклинившее окно только больше рассердило его.
- Когда ты последний раз выходил из дома?
Я не успел ничего ответить, да и у меня было чувство, что вопрос чисто риторический, и Тони явно взбешен.
- Бездействие. Ты застрял на одной точке – в этой комнате. И никуда не сдвигаешься.
- Но, Тони…
- Это убого, посмотри же на себя! Тебе самому разве не отвратительно?
Он распахнул окно, из-за чего меня обдало свежестью, которую я давно уже не ощущал, а позже – запахом сигарет.
- А что я должен, по-твоему, делать?
У меня сводило скулы от обиды, ведь весь его образ был соткан из безупречной ненависти ко мне. Моему образу жизни. Моему существованию.
- Хоть что-нибудь.
Тянулись минуты молчания. Я пытался скрыть свою паршивую мягкотелость, он не скрывал ничего и прожигал меня презрением.
В Тони никогда не было сочувствия, сопереживания, участия – лишь самовлюбленность, но он едва ли не был идеалистом и всегда стремился. К чему-то.
Он мог быть посредственным участником твоей жизни, он мог быть просто твоим любовником без попыток связать души, но Тони невольно становился твоим образцом. Неплохим идеалом, лучшие порывы которого ты разделял.
А сейчас этот идол отдельных кругов открывал глаза и смотрел на меня так, как и должен был смотреть на мнеподобных.
Я был жалким, но он чувствовал не жалость, а раздражение.
Отговорки бессмысленны. Я был олицетворением того, что он так яростно ненавидел.
Я был настоящим, точкой, хрупкой чертой, разделяющей прошлое и будущее.
- Боже, как меня это достало, - прошипел он сквозь зубы после пары минут внимательного рассматривания моих черт.
Тони сорвал петлю, снимая куртку с вешалки. Его движения были резкими, но поразительно уверенными. Жесты человека, все для себя определившего.
Замок предательски щелкнул, выпуская Тони из моего мира.
- Тони, подожди…
Он замер, но не пожелал повернуться в мою сторону.
- Ты… придешь еще?
Дверь захлопнулась уже пару минут назад, а я все еще ждал ответа.
*
Энн переехала ко мне на следующий же день. Это не было мгновенной изменой Тони, это не было даже заменой ему.
Я даже не предлагал Энн. Она просто сама пришла ко мне и принесла свои вещи. Мне в голову снова полезли мысли о том, что, может, они с Тони имеют контакт и шлют друг другу sms, когда кто-то из них идет ко мне.
Или уходит от меня.
Энн вела себя так, будто всю жизнь провела в этой квартире и никогда не спрашивала, что и где лежит, даже когда по сорок минут не могла найти. Энн все же обладала некоторой надменностью. У Тони то была бросающаяся в глаза самовлюбленность.
Я не уставал сравнивать их, сопоставлять и усмехаться от нахождения общих черт.
Я внимательно наблюдал за Энн и гадал: была ли она счастлива, что Тони ушел, а она осталась?
Мы с Энн спали на одной кровати за неимением других мест. Но то были не ночи объятий и откровений, не покусанные губы и даже не соприкасающиеся руки. Она спала умиротворенно и вроде как излучала спокойствие, но я чувствовал неудобство от любого случайного прикосновения к ней. Она отталкивала от себя, с поразительной настойчивостью боролась за собственное свободное пространство.
Она всегда просыпалась раньше меня, пусть даже на пять минут, и разливала кофе по прозрачным кружкам, а иногда чай, и лучи солнца поигрывали с темным оттенком, превращая его в янтарный. Энн говорила: «Пора вставать». И это было ни разу не мило, это был приказ, и я соскакивал с кровати, чувствуя холод, и виной этому были отнюдь не открытые окна.
Я отчаянно пытался закрывать их, чтобы уличный шум, чужие голоса, пыль не пробирались в мою квартиру, а Энн и даже Тони неизменно повторяли: «Господи, да тут же нечем дышать!».
И в такие моменты они были невыносимо друг на друга похожи.
- Энн?
Она повернулась и посмотрела на меня, ожидая, а я не был уверен, что мой вопрос имеет место быть произнесенным.
Но хотя, с другой стороны, чего я боялся? Это была Энн, и она всегда принимала всего меня.
В отличие от Тони.
- Ты рада, что все… закончилось?
Она пожала плечами, незаинтересованная, неволнуемая этим, а я был разочарован тем, что не видел в ее глазах блеска победы.
- На мою жизнь Тони на самом деле едва ли влиял. Но главный вопрос в том, сможешь ли ты без него?
«Конечно нет!» - кричало все во мне.
Потому что Тони был не просто любовником, он был частью моей жизни, весомой частью, он был моим внутренним содержанием, его фразы вперемежку с насмешками Энн составляли мои мысли.
А теперь, в одно утро, моя жизнь лишилась одного из цветов.
И все бы ничего, но моя жизнь состояла всего из двух цветов: Тони и Энн.
Я ничего не отвечал, делая вид, что вопрос риторический. Я пытался ничего не отвечать, но ведь Энн и сама все прекрасно понимала.
*
Был снова рассвет, и мне резало глаза это бледное солнце, потому что оно было живым напоминанием ухода Тони. Я выбрался из постели, я даже захотел выбраться из квартиры, потому что начинал задыхаться.
Но я просто открыл окно. Обжигал свою душу солнцем и думал о том, что все не так.
Без Тони все не так.
Неужели он был более весомой частью, чем Энн? Почувствовал ли я то же опустошение, если бы первой ушла она?
Скучал бы я по ней?
Мне становилось стыдно, ведь я не мог ответить на эти вопросы правдиво.
Я удивлялся людям. Баланс между Энн и Тони был настолько гармоничным, незаменимым, полноценным, что теперь все теряло свой смысл.
Я скучал по объятиям, теплу, я так хотел снова услышать повышенные тона, но Энн была такой спокойной, и я так уставал от ее взгляда – он слишком напоминал маму.
Энн будто бы смотрела на меня с упреком, но, черт возьми.
Разве это не то, чего ты так хотела?
Пусть хоть мечты одного из нас сбудутся.
Но нас так много. Целых три человека. Возможно, это слишком, чтобы мы все были счастливы.
Утро было прозрачным, и все еще спали. На улице было тихо и призрачно, я едва-едва не захотел выбраться из стен квартиры.
*
Энн ушла тоже с утра, а я даже ничего не почувствовал.
Не ощутил, как она встала с постели, не удивился ее бодрой походке и быстрым движения, пока она собирала вещи, не услышал, как она тихонько прикрыла дверь и как в квартире стало на одного человека меньше.
Я знал, что она уйдет. Правда, я мог только догадываться, насколько скоро это произойдет, ибо Энн была гордой и принципиальной и должна была уйти прежде, чем ее попрошу уйти я.
- Все развалилось, - невольно сорвалось с моих губ.
Я смотрел в потолок и снова чувствовал, насколько же это трудно – утро. Насколько же это трудно – жить.
Я начинал задыхаться, здесь было столько пыли. Я вспомнил, как безлюдно на улице, и только ведомый этой мыслью смог подняться. Без кофе и чая, без печенья и куртки на плечи. Я выбрался из дома слишком быстро для человека, уже давно запершегося в четырех стенах.
На улице было свежо, но я продолжал задыхаться. Мне резало глаза солнце, яркая зелень деревьев, тысячи незнакомых запахов.
Чтобы жить нормально, необходимо слишком много чувствовать. Я не был уверен, что способен выдержать все то, что мир хотел от меня. Но я точно знал, что от мира я хочу только Энн и Тони.
Видимо, я просил слишком многого.
Я вспомнил о парке поблизости, безлюдном даже в самые яркие солнечные часы, прохладном из-за тени деревьев, любимом мною когда-то давно. Я пробирался по улицам и все казалось мне необычным, вновь открытым, изменившимся. Но… все же слишком много места. Непривычно.
Мои ладони потели, я волновался, будто был мальчишкой на первом свидании.
Где-то хлопали двери. Я так боялся встречаться с людьми.
Я ускорил шаг, а вскоре побежал, лишь бы побыстрее оказаться в парке, который, я на это надеялся, будет воспринят мною, как дом.
И там ничего не будет отдавать неожиданностью.
Я добрался до скамейки, и страх действительно прошел. Теперь эта внезапно настигшая меня паника казалась такой глупой, даже смешной.
Утро пробиралось под кожу, свет был холодным, как прикосновения Энн, а грудь была разодрана ощущениями.
Да, летом действительно все кажется иным. Летом каждый звук становится мелодией, а любое прикосновение не случайно.
Каждый человек, встреченный летом, будет казаться особенным.
Каждое расставание летом непременно будет драмой.
Я начинал задыхаться, может, что-то не так с легкими?
Я остался один.
- Все кончено.
До этой секунды я не совсем понимал это.
Теперь я прочувствовал, от начала и до конца, каждую интонацию, букву, каждый звук этого события.
У меня ничего не осталось.
У меня совсем ничего не осталось.
Я едва-едва не закричал от всей этой боли, не рассказал всему миру о том, как ноет разорванная грудная клетка, когда из нее по очереди достают два легкого, два органа, необходимых для жизни.
Едва-едва.
Но вовремя опомнился, что могут сбежаться люди, им даже может быть интересно, какого хрена я ору в пять утра.
Поэтому я молчал.
Пережевывая губы, заламывая пальцы, исходя дрожью и бесшумными рыданиями, я молчал.
3.
- Ну что ж, мистер Уайт, давайте начнем.
Этот мужчина обладал излишне приветливой улыбкой, а его кабинет попахивал безвкусицей, и у меня сводило скулы от одного присутствия здесь.
- Я не очень понимаю, что и зачем мы должны начинать.
- Ну, если вас ничего не волнует, то ваша мать уже потеряла достаточно нервов, пытаясь просто увидеть вас. А также соседи, которые ни разу не видели, как вы выходите из квартиры. Что за образ жизни вы ведете? Давайте попытаемся разобраться.
Дурацкий, псевдодоброжелательный тон, от которого у меня бежали мурашки по коже. Сидящая рядом мама, нервная и незнающая, куда деть руки, смотрела на доктора с такой же идиотской улыбкой, а на меня озиралась с опаской.
- Не напрягайтесь, расслабьтесь. Это достаточно распространенный случай, вам просто необходимо разобраться в возможных обидах друг к другу. Я помогу вам.
Он, видимо, заметил, как я сжимал кулак, или мой взгляд был слишком недвусмысленным – в любом случае я начинал раздражаться.
Какие к черту обиды? Сейчас мне было абсолютно плевать на мир, ибо этот мир от меня отвернулся. Так что посторонитесь, я не могу закрыть дверь, пока вы стоите в проходе.
- Извините, доктор, я не совсем понимаю, что вы хотите от меня услышать.
Его лицо на секунду выразило замешательство, но он тут же слащаво улыбнулся и начал говорить сам:
- Давайте начнем с разбора ошибок. К примеру, вы, миссис Уайт, вы, если я правильно понял, оставляли вашему сыну еду каждый раз, когда приходили и не могли до него достучаться?
Мама нерешительно кивнула, абсолютно не понимая, в чем состоит ее ошибка.
- Но этим вы лишь создавали благоприятные условия, чтобы он и дальше не выходил из квартиры.
- Я переживала, доктор, ведь мой мальчик совершенно не умеет готовить.
Доктор понимающе кивнул, у меня все так же сводило скулы от их слащавости.
- Мистер Уайт, вы питались тем, что приносила вам ваша мать и все?
Еще пара минут и я не смогу сдерживать желание встать и уйти.
- Нет, мне готовила Энн.
- Энн? Кто это?
- Бывшая одноклассница. Мы с ней снова встретились около года назад и возобновили общение. Она часто приходила и готовила для меня.
- Но, дорогой… - начала было мама, но доктор прервал ее, сказав, что мы будем говорить по очереди.
- Хорошо, скажите, кто еще имел с вами контакт последнее время?
Я едва мог выговорить имена, борясь с постоянным нежеланием открывать свой мир.
Но с другой стороны, это ведь не страшно? Просто назвать имена? Просто сказать, что Энн и Тони были моим всем последний год?
- Тони. Тони тоже часто ко мне заходил.
- Забавно, у вас одинаковые имена?
Доктор засмеялся не к месту.
- Что, простите?
Мама продолжала смотреть на меня, будто увидела приведение, едва сдерживая страх потерять меня снова.
- Тони, это ведь сокращение от Энтони? Или я не прав? А Энтони, - он заглянул в одну из бумаг, лежащих на столе, – это ваше имя.
Улыбка сошла с его старого обрюзгшего лица, он беспокойно взглянул на маму, а потом снова принялся меня внимательно рассматривать.
- Миссис Уайт, мне необходимо поговорить с вашим сыном наедине. Подождите нас в приемной.
*
- Здравствуй, Энтони. Мне надо уточнить некоторые вещи, о которых мы говорили в нашу предыдущую встречу. Присаживайся.
Я опять оказался в этом удушающем кабине, я снова отсчитывал секунды до конца сеанса.
Ты так изящно показываешь мне свою любовь, мама, притащив меня сюда. Но ничего не изменится. Ничего не может измениться.
- Вы рассказывали про Энн. Она была вашей одноклассницей? Как ее полное имя?
- Мэри Энн. Да, одноклассница.
Он замялся.
- Энтони, мы просмотрели списки классов, в которых вы учились за все годы. Никакой Мэри Энн там нет.
«Прекратите называть меня Энтони!» - едва-едва не говорил я каждый раз. Они удивлялись, как я мог забыть собственное имя. Они не могли в это поверить.
Я отчасти тоже, но просто Тони – это не я, нет, Тони это Тони. Я едва ли имею право быть названым, как он, ведь мы два совершенно разных человека.
- Энтони, расскажите мне больше о вашем друге… Тони.
Я перебирал в голове нашу совместную жизнь, умещенную в один год, и думал, что же из этого озвучить?
- Энтони, вы уверены, что Энн и Тони действительно существовали?
Я вздрогнул. Этот кабинет казался непозволительно душным, а стены, хоть и были белыми, мне казались испещренными грибком. Я хотел сбежать отсюда. Быстрее.
- Энтони?..
Я сейчас могу резко подняться, этот идиот все равно не успеет во время среагировать. Я успею убежать, пока мама будет исходиться в истерике, а дальше такси и закрыться дома.
И больше никогда не совершать этих ошибок. Никого не пускать в свой мир. Только ждать там их, бесконечно надеясь, что они действительно вернутся.
- Хорошо, давайте вместе попробуем добраться до правды. Можете ли вы сказать что-то конкретное о ваших друзьях? Адрес, телефон? Хотя бы фамилию?
Друзьях? Какое дурацкое слово. Можно ли называть друзьями тех, кто смешался с твоей кровью и чьим голосом говорит твое подсознание?
- Мы всегда встречались у меня. Я ничего не знаю.
- Вам не кажется это… странным? Мне доставляет мало удовольствия ставить диагноз шизофрении, а возможно, и шизоидного расстройства личности кому-либо. Я ведь всего лишь психотерапевт, к которому обратилась ваша мать, чтобы преодолеть межличностный конфликт. Но я вижу здесь не просто нежелание общаться с матерью. Здесь нечто более серьезное.
Перед моими глазами прыгали эти забавные слова: шизофрения, шизоидное расстройство. Я делал вид, что смутно понимаю происходящее. Но внутри набухало осознание, и пальцы холодели, словно окно опять было открыто.
- Никто не видел Энн и Тони. Но если это иллюзии, то я могу предположить, почему вы выбрали эти имена. Вашу мать зовут Мэри Энн, если вы и это запамятовали так же, как и свое собственное имя.
Энн смеялась у меня в голове – такое странное чувство. Я слишком реально представлял ее растянутый в улыбке рот и мягкий смех, такой непривычный для излюбленной ею холодности.
Вы пытаетесь сказать мне, что Энн не существует?
Я засмеялся. Мой смех был не таким приятным, как у нее, скорее, отдавал не весельем, а истерикой.
- Мне жаль это говорить, Энтони, но вы нуждаетесь в помощи психиатра.
Он положил на край стола мою медицинскую карту и посмотрел на меня с сожалением – первым чувством, которое он не пожелал скрывать за улыбкой.
Я думал о том, что еще успею убежать, пока доктор немного расчувствовался.
*
Они долго разговаривали с мамой, соседями, рылись в моих вещах и не пускали меня домой.
Потом они сказали мне, что Энн и Тони не существует. И никогда не существовало. Что они были выдуманы мной, и Энн была олицетворением моей матери, а Тони был тем, кем мечтал быть я.
Но я был просто Энтони Уайт, и белый цвет моей фамилии теперь казался каким-то до ужаса символичным.
Мне выделили комнату – пара квадратных метров, занятых кроватью и окном с решеткой, тут же сломавшем мои планы о побеге.
Я смотрел в потолок и думал об Энн и Тони, вспоминал все-все, что у нас было.
И секунду за секундой, оживляя каждое воспоминание, я заливал его черным, ибо оно было ложным. Придуманным. Фальшивым.
Все то, что дарило мне радость в этой жизни, было выдумано от начала и до конца.
Раз. И я закрываю глаза.
Было ли что-то в моей жизни до них?
Два. Я наслаждаюсь темнотой и набираю в грудь больше воздуха.
Я ничего не помню, так что, получается, у меня и жизни не было?
Три. Я открываю глаза и оглядываюсь, внимательно ощупываю каждый предмет взглядом на свойство реальности.
Не сидит ли Энн рядом?
Нет.
Насколько же я жалок, если даже мои собственные иллюзии меня покидают?
Досчитав до трех, я якобы становлюсь другим человеком. От меня прошлого до меня будущего было три секунды меня настоящего.
За эти короткие мгновения я должен был измениться. Так учил меня Тони.
Я не очень уверен, что эта странная штука работает, потому что я чувствую себя слишком разбитым, чтобы трезво мыслить.
Может, попробовать еще раз?
Надо досчитать до трех и убедить себя, что совершенно неважно потерять все, что имело для тебя хоть какой-то смысл…
@темы: мини, ориджинал, психология, гет, слеш, на заказ, ангст, драма